Во как! Охранника, значит, под замок, а у нас с Люськой — подписка о невыезде. Хорошо все-таки иметь Вовку в родственниках!
— Ой, господи, совсем из головы вылетело! — всплеснула я руками. — А Паша, говоришь, в больнице?
Парень кивнул.
— В какой?
— В центральной, городской... Хирургия, девятая палата... Чертов его фамилия... А меня Василий зовут, — добавил охранник.
Я кивнула и задала еще один вопрос:
— Слушай, Вася, а Соня часто вас привлекала к работе в качестве шофера?
— Бывало. Тогда один оставался на объекте, а другой шоферил...
— А сейчас напарник твой где?
— Обход делает. Позвать?
— Да нет, не надо, — отказалась я. — Ты, пожалуй, скажи нам адрес Пашки, на всякий случай...
Василий дал нам домашний адрес Павла, помахал рукой на прощание и попросил:
— Вы ему привет передавайте...
К счастью, Павел жил в нашем городе и лечил свой аппендицит в нашей же городской больнице. Поэтому Люська ворчала совсем недолго и вскоре уже с чувством подпевала моему любимому Меладзе, кассету которого я практически не вынимаю из магнитолы.
Городская больница располагалась неподалеку от центрального парка и являла собой семиэтажное здание когда-то белого цвета.
Наш мэр в последнее время проникся идеей сделать город столицей Московской области. В связи с этим он установил на площади перед муниципалитетом огромный глобус, вероятно, Подмосковья с красной точкой посередине. Думаю, что эта точка символизировала столицу Московской губернии. По причине сильной занятости всеми этими делами мэр совсем позабыл о всех медицинских учреждениях будущей столи-цы в общем и о городской больнице в частности. Здание, построенное лет тридцать назад, постепенно ветшало, канализационные и отопительные трубы то и дело лопались, и приходилось только удивляться самоотверженности и смелости врачей и больных, рискующих здесь находиться.
В холле больницы сидело несколько человек. Были это больные или их родственники, определить не берусь: по причине холодов все облачились в верхнюю одежду и уличную обувь. Возле окошка справочной, которая, судя по табличке сверху, работала круглосуточно, постепенно остывал в ожидании какой-то невысокий дядька.
— Не работает? — грозно спросила я, стукнув в окошко.
— Хрен ее знает, — обдал нас перегаром мужичок с ноготок. — Два часа жду — никого нет. А без пропуска не войдешь...
Далее последовал набор непечатных выражений, из которых я, как филолог, поняла только предлоги. Люська с уважением глянула сверху вниз на корифея народной словесности.
— Как это «никого нет»? — рявкнула я. — Тут написано «круглосуточно»!
— У меня тоже на сарае кое-что написано, а там дрова сложены, — хихикнул мужичок и в сердцах хватанул по раме кулачком.
Втроем мы уставились на окошко в ожидании каких-нибудь перемен. Ничего не происходило.
— Безобразие! — громко возмутилась Люська. — Я буду в Минздрав жаловаться!
Резонно рассудив, что жалоба, скорее всего, канет в вечность, я коротко скомандовала «За мной!» и решительно двинулась к стеклянным дверям. Тут же, откуда ни возьмись, возник добрый молодец в форме охранника и лениво протянул:
— Вы, граждане, куда путь держите?
Дядька хотел объяснить молодцу наш маршрут, но я незаметно ткнула его в бок и как можно убедительнее заявила:
— К главному! У моего дяди гангренозные изменения ревматических конечностей в правом верхнем углу левой половины заднего мозжечка! Уникальный случай, между прочим! Главный нас с утра ждет, но мы опоздали — дядю откачивали...
Мужичок проникся, сделал грустное лицо и приготовился падать в обморок. Люся бережно подхватила его под локоток, страхуя хуя от несчастного случая, и осуждающе посмотрела на добра молодца. Пока тот осмысливал диагноз, мы торопливо прошмыгнули к лифту. Оказавшись внутри кабины, все трое облегченно вздохнули.
— Ну, девки, с меня пол-литра! — восхищенно моргнул дядька. — Цельный день здесь маюсь!
— Тебе куда? — спросила Люська.
— Так в хирургию же! Дружок мой, Семеныч, с супругой своей повздорили малость! Она дама крупная, ну и зашибла его ненароком! Третий день здесь мается, бедолага! Семеныч-то, святой человек, на супругу не гневается, ни-ни! Вчерась позвонил мне по оказии. «Кузьмич, говорит, спасай! Не могу я здесь больше всухую лежать! Помираю, грит, весь на корню!» Я-то мигом смекнул, чего дружку надо, ну и... А тут... Девки, а может, того? У меня есть...
Кузьмич многозначительно подмигнул и распахнул кургузую куртенку. В обоих боковых карманах нахально торчало по горлышку поллитровой бутылки водки.
— Не, Кузьмич, спасибо! — проявила я благородство, вспомнив сеанс стрессотерапии. — Лечи друга, ему нужнее!
— И то верно! — Кузьмич оказался на редкость покладистым человеком.
Лифт остановился на шестом, предпоследнем этаже. Выше располагались только операционные, но нам туда не надо. Юркий мужичок с поллитровками куда-то исчез, а мы с Люськой направились к девятой палате.
Внутри большого помещения стояло шесть кроватей. На каждой лежали больные, некоторые в весьма замысловатых позах. Один дядечка, к примеру, живописно отвел руку в сторону, словно хороший хозяин, демонстрирующий размеры своих владений. Другой поднял ногу будто в стремлении пометить территорию. Мы с Люськой несколько растерялись при виде таких живописных композиций.
— О, девочки пришли! — радостно воскликнул тот, что с рукой.
— Вы случайно не ко мне? — кокетливо поинтересовался мужик с ногой.
— А... кхм... где тут у вас с аппендицитом лежат? — приходя в себя, спросила я.
— Пашка, это к тебе, — разочарованно протянула «нога».
На кровати, стоящей возле окна, произо-шло шевеление, и на свет божий выползла бледная и абсолютно круглая физиономия.
— Вы ко мне? — физиономия разлепила пухлые губы и с удивлением перевела взгляд с меня на Люську.
— Братик, любимый! — я со стоном бросилась к Пашке. — Что же они с тобой сделали?!
— Аппендицит вырезали... — обалдел «братик».
— Какой ужас! Ты, наверное, поэтому и не узнал сестричку свою, Машку... — продолжала причитать я, подмигивая Павлу сразу обоими глазами.
— Узнал сестричку Машку...
Я очень обрадовалась, что Павел оказался правильным парнем — в меру понятливым и способным быстро разобраться в ситуации. Он чмокнул меня в щеку и поинтересовался, указывая глазами на Люську:
— А это наша мамочка?
Подруга зарделась.
— Нет же, Пашенька! Это наша вторая сестричка, Катька!
Павел здорово испугался, узнав о таком невероятном количестве новых родственников, но держался молодцом. В знак благодарности Люська вручила ему карамельку, завалившуюся недели три назад в дыру в кармане куртки.
Вся палата с интересом наблюдала за бесплатным цирковым представлением.
— Ты уже ходячий? — озабоченно спросила Люська-Катька.
Павел пожал плечами:
— Не знаю, не пробовал пока...
— Господи, ну, конечно же, ходячий, только ты сам об этом еще не знаешь! — бодро воскликнула я. — Вставай, брат!
«Брат» выпростал из-под одеяла обе ноги и, морщась и вполголоса матерясь, поднялся. Круглое лицо его при этом приобрело такое страдальческое выражение, что я прониклась сочувствием к больному и посоветовала:
— Накинь что-нибудь теплое, а то в коридоре холодно, как у пингвинов в Арктике!
Поддерживая Павла с обеих сторон, мы вывели его в коридор и бережно усадили на банкетку, стоявшую возле станы.
— Тебе Вася привет просил передать, — вспомнила Люська, усаживаясь рядом с Пашкой.
— Так вы от ребят? — обрадовался он. — Зачем же тогда весь этот карнавал?
— Нет, Паша, мы не от ребят, — покачала я головой. — Мы сами по себе. А весь этот, как ты выразился, карнавал лишь для того, чтобы, когда к тебе придут из прокуратуры (а они таки придут, можешь мне поверить!), ты оказался чист перед светлыми очами Вовки Ульянова. Что могут сказать твои соседи по палате? К Пашке, мол, сестренки приходили... Ну, а ты у нас парень умный, только подтвердишь... Да, кстати, Серегу уже посадили, ты в курсе?
Пашка в курсе не был. Его круглая физиономия неожиданно вытянулась и приобрела выражение обиженной лошади.
— 3-за ч-что? — пролепетал он.
— Твоего друга, — печально вздохнула Люська, — подозревают в убийстве Софьи Арнольдовны Либерман...
— Но... Серега... Он же... Она... Не может быть!
— Увы, — подтвердила я. — И нам бы хотелось, чтобы ты рассказал о друге...
Павел задумался. Мы с Люськой застыли со скорбными выражениями лиц, боясь спугнуть птицу удачи.
— Серега не убивал! — наконец решительно заявил Пашка. — Они с Соней были любовниками.
