Вот и пиши после этого детективы! Ну, по¬думаешь, что-то приукрасила, что-то додумала. А он как хотел, чтобы я его рассказы просто стенографировала? Со всеми «э-э», «значит» и «тай¬нами следствия»? Так лучше просто протокол перепечатать — читатель быстрее заснет.
— Пятно мне не нравится, — произнес Владимир Иванович. — Пятно проверим, а пока пусть собака поработает. Давай, Савушкин, пускай Матильду.
Матильда, разумеется, потащила проводника к «нормальной» лестнице, то есть к той, с которой есть выход в вестибюль. Впрочем, они быстро вернулись: тремя этажами ниже «кто-то» пересел в лифт. Причем этот «кто-то» действительно побывал на нашем этаже: красные капельки кое-где отмечали его путь. Но — не более того.
В это время с другой лестницы послышались какие-то невнятные крики.
— Там же Писаренко! — вспомнил кто-то из милиционеров, а проводник мгновенно спустил Матильду с поводка и что-то ей скомандовал.
Матильда помчалась спасать Писаренко, за нею кинулись оба его коллеги с автоматами. Минут через пять из лифта вышла живописная группа: те же и два новых персонажа — хорошо одетые мужчина и женщина с ошалелыми лицами.
— Вот, товарищ майор, — доложил Писаренко Владимиру Ивановичу, — эти двое отказались предъявить документы и вообще оказали сопротивление…
— Где вы их обнаружили?
— На лестнице. На десятом этаже сидели.
— И что вы там делали, граждане? — поинтересовался Владимир Иванович.
— Ну, майор, — укоризненно сказал мужчина, — что могут делать мужчина и женщина вече¬ром в подъезде.
— Что угодно! — невозмутимо ответил майор. — Граждан обыскивали?
— Не имеете права!
— Имеем, имеем. Надо было не спорить с милицией, а предъявить документы. И занимались бы дальше, чем собирались. А так — сопротивление властям. Так что давайте, выкладывай¬те все из карманов.
Парочка не шелохнулась. Поверхностный обыск выявил: набор ключей и отмычек у дамы, газовый пистолет и отлично отточенный нож — у кавалера. А вот документы как раз отсутствовали.
— Это они министершу хотели ограбить, — безмятежно сообщила Алевтина, о которой все успели позабыть. — На десятом этаже больше не¬кого, только ее. Ее муж-покойник, все знают, картины собирал и монеты. Теперь она одна живет. А соседи по этажу — все до единого голытьба, то есть пенсионеры. Спать с петухами заваливаются. Если на десятом этаже, то даже не сомневайтесь, товарищ начальник: попытка ограбления гражданки Фомичевой.
— А ведь какой приличный дом когда-то был, — заметил с невольной тоской в голосе Владимир Иванович. — Ладно. Эти граждане поедут с нами, а вас, Светлана Игоревна, попрошу с супругом завтра утречком пожаловать к нам. Адрес знаете. Можете, кстати, и киску прихватить: похоже, они с Матильдой подружились. Поглядите.
Я поглядела, и у меня подкосились ноги. Глупая кошка обнюхивала лапы и хвост огромной овчарки, а та разглядывала ее, явно прикидывая: проглотить целиком или сначала перекусить по¬полам. Вмешаться я не успела — Матильда сомкнула челюсти на кошачьем загривке и мгновение спустя… положила Мисюсь на коврик около входной двери. Живую и невредимую, только притихшую. И отошла к проводнику, неся на морде надменно-презрительное выражение: дескать, путаются тут всякие под лапами.
— А можно я вашу собачку чем-нибудь угощу? — заискивающе спросила я проводника.
— Она на работе не закусывает, — ответил тот. — Пошли, Матильда, ты у меня молодец.
Вся милицейская компания плюс двое арестованных загрузилась в лифты и отбыла в отделение. А мы вернулись к себе. На часах было уже около полуночи.
— Из-за этих бегающих трупов я пропустил хоккей, — сообщил мой муж. — Если бы не ви¬дел собственными глазами, всыпал бы вам с кош¬кой по первое число. Одна изображает из себя сторожевую собаку, другая за кошкой уследить не может…
Супруг ворчал, кошка орала, требуя рыбы: от пережитого у нее разыгрался аппетит. Пока я успокоила одного и накормила другую, стрелки часов переползли за час. Я это отметила чисто машинально — и тут же получила весомое подтверждение: в квартире напротив что-то со страшным грохотом разбилось, и раздался истошный женский вопль: «Ублюдок!» Жизнь на нашей лестничной площадке вошла в привычную колею.
На следующее утро я отправилась в отделение милиции. Супруг вручил мне листок бумаги со своими показаниями и объяснил, что ради неопознанных блуждающих покойников не собирается отменять свое присутствие на каком-то там совещании. По-моему, там прекрасно обошлись бы и без него, но, наученная многолетним опытом, я не стала вступать в дискуссию, заведомо обреченную на поражение. Как говорится, «Врач сказал — в морг, значит — в морг». Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
В отделении Владимир Иванович сообщил, что меня жаждет видеть сам начальник — Николай Александрович. Ну, «жаждет» было, конечно, сильно сказано. Просто полковник хотел услышать оригинальную версию событий, а главное, как выяснилось, посмотреть в мои ясные глаза после того, как сам мне кое-что сообщит.
Должна сказать, что у нас с Николаем Александровичем сложились взаимно теплые отношения. Начались они с того, что несколько лет тому назад мне приспичило прописаться в квартиру к мужу, а не просто жить там «на птичьих правах». Не помню уже, с чем конкретно это было связано, но решение созрело, и я отправилась в отделение милиции — в абсолютно приемное, замечу, время, — и почти полчаса мыкалась там по пустым коридорам у запертых кабинетов. Пока, наконец, не встретила спортивного вида милицейского чина средних лет.
— Что желаете, сударыня? — доброжелатель¬но поинтересовался он.
Не «женщина», не «гражданка», не «товарищ» и даже не «девушка», а «сударыня». Это обращение — да еще и из уст полковника милиции — сразило меня наповал. И я начала бормотать что-то о желании прописаться к законному мужу на законных основаниях. Что вот, мол, мои доку¬менты, а тут ни одной собаки нет и вообще…
— А зайдем-ка ко мне в кабинет, — предложил полковник. — Что в коридоре разговаривать?
И галантно открыл передо мной дверь, на табличке которой значилось: «Начальник отделения милиции».
— Прописаться, значит, желаете, — приговаривал он, усаживаясь за внушительных размеров письменный стол. — Ну что ж, сударыня, вы к нам пришли, а мы вот вас возьмем, да и пропишем! Укрепим тем самым семью. Ваш-то супруг, небось, думает, что мы откажем, а мы возьмем, да и разрешим.
Кого-то он мне напоминал из литературных героев, но кого — никак не могла вспомнить. А Николай Александрович развил бурную деятельность, чуть ли не собственноручно оформив мне все документы. А напоследок предложил «заходить запросто, но только с приятными делами». В общем, очаровал меня совершенно, и когда несколько месяцев спустя нашу квартиру ограбили, то поход в милицию позволил мне совместить приятное с полезным: заявить о краже и возобновить знакомство с душкой полковником.
Дело об ограблении Николай Александрович поручил вести, как он сказал, лучшему следователю — Владимиру Ивановичу. Тот мне дал понять, что пропавший магнитофон и старая шуба — вполне умеренная цена за разгильдяйство: дверь нужно запирать как следует и вообще поставить нормальную, а не из картона. И рассказал массу историй, когда кражи можно было раскрыть только по супергорячим следам или если исчезало что-то уникальное и очень ценное.
— Да вы посудите сами, Светлана Игоревна, — сказал он тогда, — у нас за прошлую неделю два убийства, три ограбления со взломом и нанесением увечий, три перестрелки на улице, семь изнасилований. А уж краж… Хотите — оставляйте заявление, но я вас честно предупреждаю: займемся, если руки дойдут. Поймите и нас тоже.
В общем, мы друг друга поняли. Мы с мужем поднатужились — и поставили стальную дверь.
А еще я загорелась идеей написать очерк о буднях нашей милиции в лице Николая Александровича и Владимира Ивановича. Второй отбрыкался: лучше он расскажет десяток сюжетов, чем будет говорить о себе лично. А моего любимого полковника я долго не могла поймать на месте, пока не выяснилось, что буквально на следующий день после нашего с ним разговора он участвовал в задержании банды и получил пулю в грудь. После этого несколько месяцев провел в госпитале.
Вот к нему-то меня и направил Владимир Иванович, причем выражение лица у него было довольно загадочным.
Николай Александрович сидел у себя в кабинете. Внешне он мало изменился и вообще выглядел молодцом, о чем я ему и сообщила.
— Ладно, сударыня, комплименты вы мужу говорите. А мне скажите, что у вас вчера было на обед или на ужин.
Лучше бы он спросил меня, какая погода была в этот день год назад. Это я, возможно, и вспомнила бы. Но есть две вещи, которые я не запоминаю принципиально: кто во что был одет (включая меня самое), и что я в последний раз ела, будь то хоть полчаса назад. Наверное, на моем лице отразилась целая гамма переживаний, потому что полковник уточнил:
