Погоди-ка, а почему она лежала на обочине шоссе, на таком расстоянии от места столкновения машин? Не могла же в считанные секунды отползти так далеко? Подъезжая, я слышала громкий взрыв, машины столкнулись, наверное, на большой скорости, как же она уцелела? Не застегнула ремень и ее при столкновении выбросило из машины? Прекрасно, и что потом? Вылетела, значит, из машины, описав великолепную дугу, и отлетела… назад? Если бы она полетела вперед или в сторону, это можно понять, но назад… Допустим, женщина ехала не в легковой машине, а в грузовой, очень может быть. Столкновение было лобовым, это я поняла проезжая мимо, и, если бы она сидела в кабине грузовика, тоже могла бы вылететь из нее. Но не на мою же сторону дороги, а на противоположную! Так не бывает, чтобы что-нибудь, вылетевшее от сильного удара, летело кружным путем, описав дугу в сторону, противоположную движению.
Тогда откуда же появилась на обочине эта женщина?
Надо будет сразу по возвращении заехать в Лодзинскую комендатуру полиции и разузнать, что же произошло. Пусть разрешат загадку, а то ведь мне покоя не будет. В конце концов, существуют же какие-то физические законы, которые даже автокатастрофа не может изменить!
Впрочем, вскоре Лодзь позаботилась о том, чтобы выбить у меня из головы не только все законы физики, но и всякое воспоминание об автокатастрофе. В поте лица продиралась я сквозь ее улицы. Чего мне стоило не поехать ни в Катовице, ни в Калиш, а выбраться именно на Вроцлавское шоссе! Затем опять заставила себя бдить и не пропустила поворот на Згожелец, умница! И еще солнце не село, когда я уже въезжала в Болеславец.
Шедший весь день с перерывами дождь в Болеславце как раз сделал антракт, но я все равно, прежде чем подъехать на заправку, убедилась, что автоматы с бензином стоят под навесом. Спохватилась! Там, на шоссе, бегая с матрасом, я не обращала внимания на моросящий дождь, и, хотя сама не промокла, на голове можно было поставить крест, как и на матрасе. Столько сил потребовало от меня сооружение прически и ее хватило бы на несколько дней, если держать в сухом виде. Влага же, даже в минимальных количествах, необратимо разрушала шедевр парикмахерского искусства. А ведь я ехала на встречу с мужчиной моей жизни…
Разместившись в гостинице, я, чрезвычайно огорченная, печально оглядела себя в зеркале. Ничего не поделаешь, придется закрутить волосики на бигуди. Решение-то я приняла, а вот осуществить его не сумела. Дело в том, что косметичку с бигудями я засунула в свою огромную дорожную сумку, лежавшую в багажнике. Сумка была неподъемной, да я и не собиралась ее поднимать в дороге, отложив минимум необходимых вещей в небольшую подручную сумочку. Хорошо продумала, что потребуется в дороге, и отложила эти вещи. Бигуди в число необходимых вещей не входили, недаром я столько времени перед отъездом просидела в парикмахерской, вот и не стала ненужный балласт пихать в подручную сумку. Сейчас не было сил копаться в большой торбе. Да Бог с ней, с головой, займусь ею позже, в Штутгарте мне не обязательно быть красивой.
Книга для чтения находилась в сумочке. Вообще-то, следовало бы наконец прочесть корреспонденцию, извлеченную перед отъездом из почтового ящика. Жаль, раньше не сообразила, теперь не хотелось опять спускаться за письмами к машине. Ничего, подождут. А может, там что срочное? Отсюда, из Болеславца, я еще могла бы позвонить, пока нахожусь в Польше. Да ладно, устала я, позвонить, в конце концов, можно теперь отовсюду, пусть письма полежат до завтра…
Правильно не занялась я волосами в Болеславце! Иначе на границе среди обрушившихся на меня неприятностей не нашлось бы ничего, о чем можно было бы думать с удовольствием.
Целый час и пятнадцать минут я простояла в очереди, растянувшейся на пол-Згожельца. Вернее, проезжая по два-три метра. Такой хвост в начале мая?! Чтобы убить время, читала книгу. И лишь когда меня от пограничного заслона отделяло всего несколько автомашин, я спохватилась: надо же прочитать почту! Эх, упустила такую оказию, ведь все равно потерянное время. Ну да ладно, еще немного этого времени осталось.
И, отложив книжку, я взялась за письма.
Так, банковские извещения… Ну с этими я расправилась в два счета. Приглашение в Австралию на писательский конгресс не доставило мне радости. Не поеду, пожалуй: в Тихом океане слишком часто свирепствуют тайфуны, удовольствие то еще. Предложение какого-то неизвестного мне издательства заключить на редкость несправедливый по отношению ко мне договор, ну его. Ага, вот и личные письма.
И я распечатала первое подвернувшееся, даже не взглянув на адрес на конверте.
«Проше пани, – было написано в письме, – я считаю, что вы должны это знать, потому и пишу вам. Хотя и очень боюсь. Пишет вам некая Елена Выстраш…»
Тут подошла моя очередь. Ткнув куда-то начатое письмо, – думаю, опять в сумку на дверце, – я подала пограничнику паспорт. Пока еще нашему пограничнику. Тот шлепнул печать и нетерпеливым жестом велел отваливать. Затем наступила очередь немецкого пограничника. Не зная, что ему может понадобиться, я на всякий случай выгребла все свои наличные документы.
– Зеленую карточку![1] – решительно потребовал он.
Очень хорошо, зеленую карточку – пожалуйста, у меня была зеленая карточка, а как же! Ведь сейчас столько разговоров об этой карточке, только и слышишь «зеленая карточка, зеленая карточка». На шоссе, ближе к границе, чуть ли не на каждом столбе висел щит с напоминанием: «А у тебя есть зеленая карточка?» Я выгребла из кучи документов свою зеленую карточку и подала немецкому пограничнику. Тот посмотрел на нее и покачал головой.
– Nicht gut, – сказал он. – Не есть хорошо. Я удивилась и возмутилась. Почему же нехорошо? До сих пор все время было хорошо, а сейчас вдруг перестало? С чего бы это?
Пограничный контроль тыкал пальцем в какую-то рубрику и пытался растолковать мне доступными ему средствами:
– Vier, – поучительно, заявил он и, подумав, добавил: – Jahr. А чичас funf. Пиять.
Выхватив у немца свою карточку, я уставилась на проклятую рубрику. И в самом деле в ней фигурировал прошлый год. Ну ладно, но ведь я платила взносы в августе, а сейчас только май начинался. Я была уверена, что плачу за весь год, двенадцать месяцев, оказалось же – ничего подобного. Страховка была действительна только до конца года, в январе следовало опять платить. Ну да ладно, провались он, заплачу, так и быть. Езус-Мария, хватит ли взятой с собой наличности?
Таможенник ткнул пальцем в то место на немецкой территории, где я могу припарковать машину. Поставив ее в указанном месте, я быстрой трусцой вернулась на польскую территорию. Тут в глазах рябило от плакатов, посвященных теме зеленых карточек. Наконец-то прочитав их внимательно, я бросилась на поиски соответствующего учреждения. Обежав несколько конкурирующих, убедилась, что здесь страхуют лишь грузовой автотранспорт. А где же легковой? Порасспрашивала, выяснила – вон там, левее. Сотрудницы бюро занялись мною и попросили права. Холера! Права вместе со всеми остальными документами, кроме зеленой карточки, я оставила в машине. Пришлось смотаться в Германию. Туда и обратно бегала я бодрой рысью, никто почему-то не препятствовал, вообще на меня не обращали внимания. Получив наконец проклятую зеленую карточку, – оформила я ее на месяц, на столько хватило денег, – я принялась разыскивать таможенника, который велел мне ее оформить, чтобы сунуть ему под нос. Немец куда-то подевался. Махнув на него рукой, решила больше не разыскивать, по опыту зная: лучший способ привлечь внимание чиновников – сделать вид, что поступаешь по-своему, сразу появятся сами. Вот и теперь я села в машину и сделала вид, что уезжаю, потихоньку двинувшись с места. Поскольку это никого не взволновало, я махнула рукой на пограничный контроль и нажала на газ.
Дождь опять припустился, теперь всерьез. Как хорошо, что все это время у меня не было трудоемкой прически, вон какая взъерошенная копна сена вместо нее! Вот было бы обидно, если бы я накануне тратила на голову время и силы! А так только радовалась – пусть моросит. И все время, пока я занималась проклятой зеленой карточкой, в голове гвоздем засела какая-то посторонняя мысль, очень меня беспокоящая, но заняться ею не было времени.
Теперь, когда остались позади пограничные хлопоты, я могла свободно заняться этим гвоздем. Кто эта женщина, написавшая письмо? Елена Выстраш, ну и фамилия[2]. Означает ли это, что она чего-то боится или, напротив, своей фамилией вселяет страх в окружающих? И вдобавок Елена. С чем-то знакомым ассоциируется у меня эта Елена…
Тут я въехала в дорожные работы и пришлось на время расстаться с посторонними мыслями. Дорожные работы потребовали от меня полной мобилизации всех умственных и физических сил. Слева, в двадцати сантиметрах, барьер и оранжевый гребешок по асфальту, справа, на таком же расстоянии, вереница большегрузных ТИРов, автобусов и прочих грузовых машин. Слалом. На переднем стекле размазанная дождем грязь, а скорость колеблется от сорока до ста двадцати, в зависимости от идущего впереди транспорта. Гребешок извивается змеей, колонна вдруг тормозит и тащится на третьей. Возможно, это и отдых, но время бежит, а мне к вечеру надо непременно быть в Штутгарте.
