Я старался изо всех сил, чтобы ему потрафить. Но стен оказалось намного больше — гостиная, куда я сразу попал, столовая, большая спальня и маленькая спальня, превращенная в обособленный кабинет, а за ней — еще одна гостиная с телевизором. В кухне пол был отделан под кирпич, а стены выложены из настоящего кирпича, и повсюду на крючках висели медные кастрюли и сковородки. Кухня мне больше всего понравилась. Спальня, сплошь оклеенная вощеным ситцем, имела девственно-неприступный вид, а кабинет выглядел чопорным и скучным; гостиная была торжеством эклектики и дурного вкуса, видимо, при всех владельцах — на протяжении столетий. Я начал с кухни и обнаружил шестьсот долларов в холодильнике — в лотке для масла.
В холодильник всегда полезно заглянуть. Даже не верится, как много людей прячут деньги в кухне, и большинство засовывает их в холодильник. Замораживают денежки, надо полагать. Но я действовал не наугад, когда выгреб шестьсот долларов из лотка для масла: я обладал секретной информацией.
— Чертова шлюха держит деньги в холодильнике, — сообщил мне Крейг. — Обычно пара сотенных у нее лежит в отделении для масла. Хранит там хлеб свой насущный.
— Ловко придумала!
— Еще бы. Она и марихуану ухитрилась запрятать в коробку из-под чая. А будь у нее особняк с газоном, она держала бы ее вместе с семенами.
Я не заглядывал в коробку с чаем и потому не знаю, что там было. Уложив доллары в портмоне, я вернулся в гостиную и занялся письменным столом. В верхнем ящике справа оказалось сотни две долларов — пятерками, десятками и двадцатками. Не так уж много, чтоб завестись, но я завелся: со мной всегда такое происходит, стоит мне забраться в чужую квартиру. Я всегда прихожу в приятное волнение, когда удается поживиться чужим добром. Понимаю, конечно, что это предосудительно с точки зрения морали, и порой испытываю угрызения совести, но ничего не могу с собой поделать. Меня зовут Берни Роденбарр, я вор и люблю красть. Просто обожаю это дело.
Итак, денежки попали в мой карман и стали моими, а я принялся за другие ящики маленького двухтумбового стола. В нескольких ничего стоящего не нашел, а вот в верхнем слева оказались три коробки для дорогих часов. Первая была пуста, зато вторая и третья меня порадовали. В одной лежали часы «Омега», в другой — «Патек Филип» — роскошные, ничего не скажешь! Я снова уложил их в коробочки и поместил в свой дипломат, где им теперь надлежало быть.
Кроме часов, в гостиной ничего не нашлось, но я и на такой улов не рассчитывал. Гостиную, как и кухню, я обшарил так, для разогрева. Кристал Шелдрейк жила одна, хотя к ней частенько наведывались ночные гости. У этой дамы была уйма драгоценностей, а женщины обыкновенно хранят драгоценности в спальне. По их мнению, драгоценности надо держать в спальне, чтобы они всегда были под рукой, когда наряжаешься, но я уверен, что им просто крепче спится, когда золото и бриллианты рядом. Им так спокойнее.
— Она, бывало, меня до бешенства доводила, — жаловался Крейг. — Порой прямо где попало свои побрякушки оставляла или кидала ожерелья и браслеты в верхний ящик тумбочки возле кровати. Ее тумбочка была слева, но теперь, конечно, обе ее, так что обыщи и ту, и другую.
Так и сказал, я не шучу.
— Я, помню, уговаривал ее положить побрякушки в сейф, но ей, видите ли, это было несподручно. Никогда меня не слушалась.
— Будем надеяться, что она и сейчас не слушает ничьих советов.
— Скорее всего Кристал никогда не считалась с чужим мнением.
Я захватил дипломат в спальню и занялся поиском. Серьги, кольца, браслеты, ожерелья. Броши, кулоны, часы. Современные ювелирные изделия и антиквариат. Хорошие вещички, очень хорошие, а парочка из них, на мой профессиональный взгляд, просто класс! Дантисты не довольствуются чеками, получают какую-то сумму и наличными и — хотите верьте, хотите нет — не всегда сообщают об этом в налоговую инспекцию. Часть этих денежек они, не долго думая, обращают в драгоценности, а те при надобности можно так же спокойно снова обратить в наличные. Разумеется, те же деньги за них не возьмешь: обычный скупщик более прижимистый покупатель, чем обычный дантист, но все равно получается приличная сумма, если учесть, что все начинается всего-навсего с чьей-то зубной боли, прочистки каналов и тому подобного.
Я очень тщательно обыскал все ящики, опасаясь что-нибудь упустить. На первый взгляд квартира у Кристал Шелдрейк была в полном порядке, но в ящиках у нее — все вверх дном: бусы и всякие безделушки вперемежку с колготками, чулками, полупустыми флаконами с косметикой. Пришлось поработать, но мой дипломат изрядно потяжелел. Времени у меня было предостаточно. Кристал ушла в семь пятнадцать и вряд ли вернется раньше полуночи, если вообще до рассвета вернется. По словам Крейга, его жена обычно выпивала рюмку-две в нескольких соседних барах, обедала по пути, а потом часами шлялась где-нибудь и накачивалась всерьез. Разумеется, иногда вечера у Кристал были расписаны заранее — званые обеды, театры, но сегодня, судя по тому, как она была одета, ничего такого не предполагалось.
Это означало, что она либо приведет гостя в дом, либо сама у него заночует, и в любом случае я успею ретироваться, пока она переступит порог своего дома. Если они будут развлекаться у приятеля, я успею продать побрякушки, пока Кристал обнаружит пропажу. Но, положим, любовник заявится сюда, и оба они так наклюкаются, что ничего не заметят. Тогда, если он уйдет с утра пораньше, пока Кристал не проснулась, она, возможно, обвинит в краже драгоценностей любовника. В любом случае я выйду сухим из воды, заработаю тысячи долларов и буду кайфовать месяцев восемь — десять, даже после того, как отдам Крейгу его долю. Конечно, трудно с ходу оценить содержимое дипломата, и от камешков до баксов путь далек, но все равно, дела у сына миссис Роденбарр, Бернарда, складываются как нельзя лучше, можно не сомневаться.
Помню, как я тешился этой мыслью. А немного погодя, когда Кристал Шелдрейк заперла меня в шкафу спальни, только мысль о драгоценностях и будущем кайфе меня и утешала.
Проблема, конечно, объяснялась Законом Паркинсона. Любому человеку, будь он бюрократ или взломщик, для выполнения задания требуется как можно больше времени. Я знал, что Кристал Шелдрейк не будет дома несколько часов, и намеревался потратить это время на то, чтобы освободить ее от собственности. Я, конечно, помнил наставление из «Плейбоя»: «Зайдя, не забудь выйти», — но ведь надо же с пользой потратить отведенное тебе время. Как говорится, поспешишь — людей насмешишь. Можно, к примеру, оставить улики. А ведь какое удовольствие, перебирая чужие вещи, вторгнуться непрошеным гостем в чужую жизнь! Это удовольствие и сделало для меня притягательной профессию вора-взломщика. Честно признаюсь в этом, хоть уже ничего с собой поделать не могу.
Итак, я продлевал удовольствие. При желании можно было обшарить pied-a-terre[1] Кристал Шелдрейк за двадцать минут, но я попусту тратил драгоценное время.
Второй замок в квартире Кристал я открыл в семь пятьдесят семь: случайно глянул на часы, перед тем как распахнуть дверь. В девять четырнадцать уже запер свой дипломат, с удовлетворением отметил, что он изрядно потяжелел, и постарался прикинуть содержимое в каратах, а не в фунтах.
Опустив дипломат на пол, я еще раз тщательно осмотрел квартиру. Не могу с уверенностью сказать, что меня в этот момент занимал сам поиск. Кто-нибудь помоложе сказал бы, что я ловлю кайф. Может, и я бы так сказал, но не вслух. Ведь, по правде, я и впрямь старался продлить упоительное чувство, что я нахожусь там, где не следует, и никто сейчас об этом не знает. Даже Крейг не знает. Я ему сказал, что пойду на дело завтра или послезавтра, но уж очень приятный вечерок выдался для взлома...
Я задержался в спальне, разглядывая пастель — портрет молодой дамы, элегантно причесанной и одетой, с изумрудной брошью, стоившей, вероятно, в сто раз больше, чем все, что я стянул у Кристал Шелдрейк. Портрет, судя по всему, был сделан в начале девятнадцатого века, и женщина была француженка, а может быть, просто умело притворялась француженкой. Меня притягивало выражение ее лица. Я заключил: она так часто в жизни испытывала чувство разочарования, особенно в мужчинах, что ничего другого уже и не ждала, постоянно жила с этим чувством и оттого страдала. Я и сам разочаровался в женщинах и сказал даме взглядом, что могу наполнить ее жизнь радостью и дать ей все, что она пожелает, но ее грустные пастельные глаза, встретив мои, ответили, что и я, несомненно, стану для нее таким же разочарованием, как и все мои предшественники. Я подумал, что она, пожалуй, права.
И вот тут-то я услышал поворот ключа в замке.
Хорошо еще, что в двери было два замка и я запер их, когда вошел. (Я мог бы запереть их таким образом, чтоб они не открывались снаружи, но уже давно не прибегал к этому приему, рассудив, что хозяева сразу поймут: в квартире взломщик — и вернутся в сопровождении одного-двух полицейских.) Я застыл на месте, сердце ушло в пятки, и в тех местах, которые в рекламных роликах рекомендуют поливать дезодорантом, сразу выступил пот. Повернулся ключ в замке, щелкнула задвижка, и человек за дверью произнес что-то неразборчивое то ли своему спутнику, то ли просто в воздух. Щелкнула задвижка второго замка, я пришел в себя и заметался по комнате.
