И я не могла с ней не согласиться. В этом году Пуля опекала нас только в Сингапуре, а все перелеты мы совершали самостоятельно.
И это было восхитительно!
Я солидно кашлянула, перевернула страницу и продолжила чтение:
— «М. или Л.? Л. или М.? Как, скажите, выбрать из двух парней, один из которых лучший друг, а другой — любимый, который ненадолго стал предателем? Леха, конечно, опомнился и снова заявил о своей любви, но в душе все равно остался неприятный осадок. К тому же любимый — далеко, а друг — вот он, рядом, надежный и преданный, и несколько раз в прошлом году реально спас меня и остальных от смерти. Но при этом он маленький, некрасивый и совсем еще ребенок, а далекий любимый — вполне себе высокий взрослый красавец. В общем, дилемма неразрешима».
— Да уж, попала ты тогда! Помню, помню ваши разборки на вулкане, — сочувственно вздохнула сидящая рядом Танюсик. — А что такое дилемма?
— Когда надо выбрать из двух равных.
— Рассказала бы мне тогда обо всем честно и прямо, и не было бы у тебя никакой дилеммы! Разве можно сравнивать Леху и Смыша? Смыш — это смыш. Мальчик с маленькой буквы. А Леха — это Леха!
— Вот и я о том же, — вздохнула я. — Вот только если бы не та эсэмэска… Ну, помнишь, когда Леха написал «Дружба» вместо «Любовь». Тогда дилеммы и вправду не было бы. Любила бы я только его и ни в чем бы не сомневалась.
— И все равно, Смыш… он и в Африке Смыш. При всех своих достоинствах это всего лишь маленький хоббит. Мне по пояс, — с пренебрежением произнесла Танюсик. — Хотя ты, конечно, другое дело. Тебе он как раз по размеру. Метр с кепкой. Ну, или метр тридцать. И вы, кстати, всегда неплохо смотрелись!
Я аж задохнулась от возмущения:
— Как ты можешь мерить Любовь в сантиметрах? Это кощунственно!
— А по-моему, очень даже правильно и практично! Любовь любовью, а если с парнем стыдно на людях показаться, какой в нем толк?
Красным наманикюренным ногтем моя сверхпрактичная подруга стряхнула с рукава пылинку и изящно скрестила длинные загорелые ноги, обутые в ярко-алые лакированные босоножки на высоченных каблуках. Как будто перед фотокамерами позировала! Хотя так оно, в общем-то, и было: многие проходящие мужчины и парни глазели на нее и целились фотиками и мобильниками.
Что тут скажешь! Танюсик в своем репертуаре. Для нее главное — показуха, а не внутренний мир.
— Но вообще-то ты зря насчет Смыша паришься. — Собрав букет взглядов, Танюсик снова вернулась к разговору. — Не думаю, чтобы он тогда на тебя запал. Уж если он в кого и был тайно влюблен, то, скажу тебе по секрету, это в меня.
— В тебя?! — оторопела я.
— Ну да! И я тебе сейчас докажу. Вот скажи, например, он тебе разве когда-нибудь признавался?
— Нет, но…
— А свидание назначал? Ну, настоящее, чтобы он сам пригласил, выбрал время и место.
— Нет, но…
— А может, вы целовались?
— Нет, но…
— А он тебя фотографировал? Именно тебя, а не группы и пейзажи?
— Нет, но… — честно говоря, я уже устала от своих однообразных ответов.
— А цветы дарил? Тебе одной, а не нам обеим?
— Нет, но… — ответила я в последний раз и призадумалась.
Так. Стоп. Надо сказать, Танюсику и вправду удалось поколебать мою уверенность. Некоторое время я сидела, тупо разглядывая пальму в кадке и думая о том, цветет ли она когда-нибудь. Потому что пальма без цветов выглядела как-то скучно и уныло… Как и я — до тех пор, пока не вспомнила кое о чем.
— Постой-ка! Он же тогда мне вот что подарил! — Я вытащила из-под футболки цепочку, на которой болталась подаренная Смышем на вулкане жемчужина.
Однако мое торжество длилось недолго.
— Ну и что? — фыркнула Танюсик и вытащила косметичку. А потом рядом с моей крепкой ладошкой возникла ее розовая, и на ней — надо же! — перламутрово светилась точно такая же белая капля. — Тоже от Миши, между прочим! — с торжеством объявила она.
Мне вдруг стало как-то не по себе. Как будто у меня отняли любимую игрушку, а взамен ничего не подарили. Я в отчаянии сжала кулаки и выдвинула последний аргумент:
— А танец? Наш с ним танец на вулкане? Разве это не ТО САМОЕ?
И я почти наизусть прочитала то, что записала в сингапурском дневничке:
«Я и не заметила, как мы со Смышем успели сблизиться так, что наши дыхания соприкоснулись. Несколько секунд мы пожирали друг друга разъяренными взглядами, а потом вдруг он положил руки мне на талию и предложил:
— Потанцуем?
— Угу, — сказала я, обхватив его за плечи.
Земля ходила под ногами, в небе грохотала канонада, глаза слезились от едкого дыма, а наши головы качались рядом, как два бутона одного цветка.
— Он высокий? — тихо прошептал бутон Миша.
— Кто? — выдохнул бутон Сашуля.
— Леха.
— Ага.
Молчание. Гремит гром небесный, из вулкана вылетают огненные слоны…
— Красивый?
— Ага.
Снова молчание под вой падающих раскаленных бомб.
— Умный?
— Ага.
Зловещее шипение лавы — оно уже совсем близко, надо спасаться…
— Как ты думаешь, я когда-нибудь вырасту? — Сполохи пламени отражаются у Смыша в очках, и он кажется Гарри Поттером, пробравшимся в Мордор вместо Фродо. Или вместе с Фродо.
— Конечно. А я?
— Обязательно!
И назло стихии, страху, тоске, неизвестности и прочим несчастьям мы вдруг начинаем весело хохотать, потому что в мире сейчас нет ничего прекраснее нашего танца. И я вдруг понимаю, как дорог он мне, Миша Смыш, независимо от того, получится ли у нас с ним что-нибудь или нет. Просто потому, что он — часть моей жизни, осколок детства, и потому, что он единственный в мире, кто раз и навсегда придумал и подарил мне сумасшедший танец на вулкане».
— Ну? И что ты на это скажешь? — с торжеством спросила я Танюсика.
— Хорошо написано, — одобрила она. — Но — нет. Это все не любовь. Мы были в смертельной опасности и могли умереть, и Миша поступил как хороший друг. Он всего лишь отвлекал и утешал тебя. Кстати, когда мы еще тогда, без тебя, лезли по горам за сокровищами, он мне тоже помогал. Руку подавал, сумку тащил…
— Смыш? Тащил твою сумку? А Сеня где был при этом? — не поняла я.
— Далеко впереди. Навесил на меня свой рюкзак и упылил со скоростью ветра, только мы его и видели.
— Навесил на тебя свой рюкзак?!
— Ну да.
— И ты тащила?!
— Не я, а Смыш. И еще свой рюкзак и мою сумку. Так что у нас было несколько очень приятных минут… Вернее, даже часов. Которые мы провели наедине, — и Тычинка сочувственно посмотрела на меня.
— Как ты могла? — вырвалось у меня я.
— А что? — Танюсиковы брови удивленно поднялись. — Мишенька у нас вроде был и остается ничей!
— Но у тебя же Сеня! — упрекнула я.
— А у тебя — Леха! — парировала Танюсик. — И вообще, знаешь что! Ты самая настоящая собака на сене. Хочешь захапать себе двоих!
— Нет, это ты собака на сене! Это ты хочешь двоих захапать! И даже не двоих, а вообще всех вокруг! — я обвела рукой зал.
Тот, кто посмотрел бы на нас в этот момент, ни за что не поверил бы, что мы лучшие подруги. Две разъяренные тигрицы, готовые вцепиться друг другу в глотку, два мчащихся лоб в лоб автомобиля, две готовые к столкновению кометы…
И из-за кого? Из-за маленького очкарика, полурослика Миши Смыша, который к тому же и правда был ничьим.
Казалось, Танюсик сейчас лопнет — так сильно она накалилась. Под сдвинутыми бровями сверкали сердитые глаза, щеки раздулись, пальцы сжались в кулаки… Да и я напряглась и выставила перед собой рюкзак — если надо, Сашуля сумеет постоять за себя!
Мы еще немножко пометали взглядами молнии, а потом, не сговариваясь, опустили руки и рассмеялись.
— Скучно, — вздохнула Танюсик, обнимая меня. — И домой хочется. Но я тебе точно говорю, Миха меня любит больше, чем тебя. Или, во всяком случае, не меньше.
Не успела я ответить на эту реплику, как предмет наших разборок возник перед нами — Миша Смыш собственной персоной. Несмотря на неразбериху и суматоху последних часов, он сиял, как новенькая копейка. Глаза за толстыми стеклами очков излучали неутомимый оптимизм, веснушки на носу задорно подпрыгивали, как маленькие солнечные зайчики. Да и сам он, со взъерошенными вихрами, выступающими зубами и оттопыренными ушами, был похож за зайца. Или на симпатичного рыжего кролика.
Но я-то уже знала, что он не такой дурачок, каким хочет казаться, поэтому смотрела на него хмуро и настороженно.
— Угадай, в какой руке? — весело спросил «Братец Кролик», обращаясь к Танюсику.
— В правой! — сказала Тычинка.
— Угадала! — и двуличный хоббит вытащил из-за спины ярко-алую розу.
— Какое чудо! — расцвела Танюсик. — Мой любимый цветок! Мой любимый цвет! Мой любимый размер! Мое любимое количество!
Меня передернуло. Смыш на глазах у всех подарил Танюсику красную розу! Хотя вот она я — тут, рядом, его вечная, незабвенная, тайная любовь. Или… нет?
