– Пролетел ты, друг, – сказал ему гробовщик из Лос-Анджелеса. – Тебе только осталось валить вниз и спустить остаток по квотеру на автоматах. – Он зевнул, потянулся, выставив костлявые руки из мешковатой желтой рубашки, расшитой голыми девицами, и взял полупустую бутылку «Бурбона». – Ну, чтобы улеглось, как говорят в нашем ремесле? – И плеснул Шики в стакан двойную порцию. Сам гробовщик, поднявшийся на семнадцать сотен, пил имбирное пиво.
В удачный день Шики, карликового роста мужичок лет под шестьдесят, мог бы пройти на роль кого-нибудь из бойких домочадцев Спящей Красавицы. Но сейчас, после двух тяжелых дней в казино и трех с половиной жутких часов стад-покера на семи картах, десятью этажами выше игрового зала «Цезарь-Палас», вид у него был такой, словно какой-то мстительный покерный суккуб высосал из его легких последний воздух. Он обвис в кресле, бледный и опустошенный, упираясь костяшками пальцев в ковер и вытянув ноги.
На Дунах лежит проклятие, мрачно подумал он. Вороватый братец Фенстер, который больше проводит времени в тюрьме, чем на воле. Сестричка Нелл, удравшая в тринадцать лет с иеговистами ходить от двери к двери. И мамуля, злобная как змея, ни разу ничего правильно не сделавшая с тех пор, как мертвецки пьяный папуля заснул в измельчителе кокосов в той пекарне. Дунам всегда не везло. Это невезение висло у них на плечах как альбатрос. И если сейчас я не стряхну с плеч эту здоровенную птицу, я спекся.
Он потер виски и глотнул «Бурбона».
– Я бы тоже выпил, – сказал флорист, живчик лет восьмидесяти с седым помпадуром на голове, так и не снявший свой пиджак из акульей кожи – в номере мясника из Филадельфии стоял арктический холод.
С самого начала игры, пока его бутоньерка еще была свежей, флорист все хвастался, как поставлял цветы на похороны боссов мафии. Он постучал пальцем по краю стакана, сказал гробовщику: «Только попробовать», – и положил руки на стол за своими ставками – тысячу двести баксов из денег Шики. Отстегнув увядшую бутоньерку, он бросил ее Шики на колени.
– Ты приехал, друг, – сказал он с хриплым смешком. – Но пока ты еще здесь, расскажи нам про тот дворец в Мемфисе.
Шики вздохнул:
– Гатлинбург, а не Мемфис. Мемфис – это откуда Элвис. А Гатлинбург – это откуда я. И хотя я слишком скромен, чтобы так его назвать, «дворец» – точное слово. Колонны на передней веранде когда-то украшали Парфенон – это такой знаменитый храм в Афинах, в Греции, кровососы вы филистерские.
– Филистимские? – переспросил мясник – напыщенный, вальяжный курильщик сигар с цветущим лицом, кустистыми бровями и блестящим черепом. Его выигрыш, две сто бумажками и фишками казино, тоже от Шики, лежал перед ним аккуратными стопками, как отбивные на витрине в Филадельфии. Он приподнял бровь, обращаясь к другим игрокам. – Филистимляне – это которые в Библии, с кожной болезнью, вроде как нос у них проваливался, и пророки их знать не хотели, гоняли шататься с мешками на голове и шекели выпрашивать. – А Шики он сказал: – Видел я твой Парфенон. Думаешь, я только в Вегасе бывал? Я жену в Европу возил, в круиз. Хорошее бабло выложил. Твой Парфенон – груда битых камней. Сколько ты за те колонны заплатил, не знаю, но переплатил ровно вдвое. Но сейчас, черт побери, мы за тебя выпьем. – Он поднял бутылку с пивом: – Завязываешь?
Неисправимый оптимист Шики выдохнул застоявшийся воздух из оттопыренных губ и сел прямо.
– Ага. Это чтобы я? Завязывал? Ну уж нет. Милостивый Господь испытует мою решимость, вот и все.
Шики покопался в карманах, достал две пятерки, четыре квотера и двадцатидолларовую фишку казино.
– Надо было больше прихватить. Слушайте, отыграться-то мне надо? Если кто из вас, джентльмены, возьмет мой чек или расписку…
Гробовщик из Лос-Анджелеса ответил поднятым средним пальцем, не только выразив свое мнение, но и показав крупный сапфир на кольце, которое Шики спустил ему три сдачи тому назад. Послюнив кончик пальца, гробовщик послал Шики воздушный поцелуй, снял кольцо и положил перед собой.
Голубой кабошон смотрел на Шики непрощающим оком.
– Глядите, – провозгласил флорист, – кольцо Папы!
– Одно из его любимых, – подтвердил Шики. – Подарок за услугу, которую я оказал Ватикану.
– Кольцо Папы, – повторил мясник и выдохнул клуб дыма в сторону Шики. – Полна у тебя голова вранья. Вроде того, как ты был закадычным другом принца Монакского.
– Не закадычным, – поправил Шики. – Я говорил другое: мы с ним вместе смотрели гран-при. Это с принцессой Грейс, благослови ее Господь, у нас была нежная дружба.
– Наверняка ее к тебе привлекло твое везение в картах, – предположил гробовщик и сказал: – Послушай, друг, я был рад твоему обществу, но я хочу играть в карты, а у тебя нет денег. Так что ты тогда здесь делаешь?
– Погоди. – Шики повозился под столом и вынырнул, держа в руках туфли. – Итальянские. Почти пятьсот баксов. Едва ношеные. Вчера еще сияли. Сколько дадите?
– Размер? – спросил мясник.
– Десятый.
– Маловаты. У меня двенадцатый.
Шики показал туфли гробовщику и флористу:
– Смотри, какая кожа элегантная!
Флорист покачал головой, но гробовщик со словами «У меня десятый» взял их, помял плетеную кожу в пальцах, проверил шнурки и подошвы, быстро поставил туфли на пол и примерил.
– Ладно, избавлю тебя от них в порядке одолжения. Тридцать баксов?
– Тридцать? Шутишь.
Гробовщик не отдал туфли, а выложил на стол двадцать однодолларовых бумажек и двадцатидолларовую фишку.
– Сорок. И ни пенни больше.
– Такая щедрость заразительна, – сказал мясник. – Знаешь что? Вот эти твои часы – дам я тебе за них, пожалуй, сотню.
– Ты что? Это же «Ролекс»!
– Ты думаешь, я тебе столько баксов отвалил бы за «Таймекс»?
Шики погладил свои часы и затряс головой:
– Это мой талисман, и стоят они в сорок раз больше. Не пойдет.
– Ладно, давай так: я тебе даю двести баксов – взаймы под залог часов. Выигрываешь – платишь их обратно и уходишь в своих часах.
– Если берешь взаймы, – сказал гробовщик, – то выиграешь ты или проиграешь, а туфли мои.
Он прижимал их к груди.
– Кто знает, может, улыбнется тебе госпожа Удача? – процедил мясник, жуя сигару.
Шики произнес про себя молитву. Ну, всего-то пару раз хорошая карта. Двести девяносто один бакс – и я снова в деле. Долгих пять минут смотрел он на часы, закрыв глаза. Больше чем достаточно.
– А, черт… ладно.
Он отстегнул часы и отдал мяснику.
Тот оглядел циферблат и заднюю крышку, ремешок, приложил часы к уху, показал их флористу – тот рассмотрел тщательно и кивнул. Отсчитав двадцать десяток, мясник подвинул их по столу к Шики, а «Ролекс» надел на свою лапищу. Ремешок был слишком короток, не застегнулся, и часы так и остались болтаться.
– Поехали. – Гробовщик поднял перетасованную колоду: – Стад на семи картах. Вход – пять баксов. – Он поставил в банк свою пятерку: – Третий проход, – и раздал по две карты закрытые, одну открытую.
Открытой картой Шики оказался валет пик, у флориста – шестерка пик, у мясника – тройка треф и у сдающего – десятка черв.
Игроки посмотрели свои закрытые карты. Шики приподнял уголок своей первой, короля черв. Сумел подавить улыбку, увидев вторую – король бубен. Скрытая пара.
Гробовщик кивнул в сторону тройки мясника:
– Младшая начинает.
Мясник открыл пятью долларами, гробовщик уравнял. Шики поднял до десяти. Флорист в задумчивости потеребил губу и уравнял. Мясник повысил, гробовщик уравнял. Шики добавил сверху, остальные уравняли.
Гробовщик раздал по открытой карте, называя их вслух:
– Десятка бубен для чуда из Теннесси, десятка пик для господина флориста, шестерка бубен для большого дяди из Филадельфии. Сдающему – семерка черв. Начинает мистер Парфенон, его валет старше.
– Ставлю десять, – сказал Шики.
– А расскажи-ка нам еще раз, – попросил флорист, – как ты этот банк подломил в Монако?
– Потом, – ответил Шики.
