— Я надеюсь, ты шутишь? — На родине Даша в последнее время бывала нечасто, но ей все же хотелось верить, что не все так плохо. — А что же тогда они подразумевают под порядком? — неуверенно спросила она.
— Откуда мне знать! Может, когда все тихо и все спокойно лежат на кладбище. — Подавив судорожный вздох, Юлька обессилено добавила: — Единственное, в чем я уверена точно, так это в том, что, если в течение самого короткого срока не разобраться в этом, мне конец.
— Ну не надо так мрачно. — Даша принялась успокаивать бывшую одноклассницу. — И потом, если ты сама еще не до конца уверена, то, может, это вовсе и не заразное. Например... раковое. Да! Какая-нибудь неизвестная еще науке форма ракового заболевания... — И сразу же прикусила язык: ну уж утешила так утешила.
Трубка на время замолчала.
— Я не думала об этом. Нет, слишком мала вероятность.
— Но ведь существует. — Даша испытала странное чувство — гордости за умный совет профессионалу и удивления, что та вроде даже обрадовалась. — А... тебя это не пугает?
— Пугает? Да это было бы спасением свыше.
— ?!
— Онкология, конечно, не подарок, зато появляется шанс.
Даша даже привстала:
— Юлька, какая же ты мужественная! Конечно, я приеду. Полечу первым же самолетом. — И после небольшой паузы чуть виновато добавила: — Надеюсь, на меня эта пакость не перекинется...
2
Через полчаса она уже чистила зубы, резала хлеб, гладила кофту и, пробегая мимо раскрытой дорожной сумки, забрасывала в нее освобождающиеся предметы: расческу, фен, косметичку, зубную щетку. Сборы много сил и времени не отняли: квартира была хоть и двухкомнатная, но такая крошечная, что умываться, завтракать и собирать вещи можно было практически не сходя с места. Всего через полтора часа рыжеволосый детектив был полностью готов к путешествию.
Присев в коридоре «на дорожку», Даша обвела свои владения озабоченным взглядом. Все произошло так спонтанно, что она даже не успела договориться с соседкой присматривать за квартирой и цветами. И тут же мелькнула мысль: не слишком ли поспешно она согласилась взяться за работу, на которую у нее даже разрешения пока нет? И с чего это Паэгле решила, что у нее детективное агентство? Наверное, кто-то из знакомых что-то перепутал: год назад она действительно работала в одном детективном агентстве, но, во-первых, чужом, во-вторых, секретаршей, а в-третьих, кончилось это печально. Однако переигрывать было уже поздно: в Москве ее с надеждой и верой ждет человек, которому она пообещала помощь. Даша встала, взяла сумку и щелкнула выключателем. Лишь бы Полетаев ни о чем не пронюхал, в противном случае даже зловещая цихлозома покажется ей легким насморком.
3
Сев в первый же самолет, который вылетал из пражского аэропорта в сторону Москвы, Даша совершенно не обратила внимания, что рейс не прямой, а с пересадкой, через Варшаву. Только услышав сообщение миловидной стюардессы, что через час они приземлятся в столице Польши, Даша запаниковала:
— Какая еще Польша? Матерь Боска, я лечу в Москву! Пани, прошу вас, сделайте что-нибудь! Я не хочу в Варшаву.
С трудом сдерживая улыбку, стюардесса поспешила ее успокоить:
— Не волнуйтесь, млада пани, в Варшаве вы пробудите всего сорок минут, а затем на другом самолете вылетите в Москву. Могу предложить вам прохладительные напитки?
— Прохладительные? — Даша подвигалась в кресле, устраиваясь поудобнее. — Знаете, я, пожалуй, выпью красного вина.
Время хоть и раннее, но глоток чего-нибудь бодрящего ей не повредит, тем более что на родной земле она, судя по всему, окажется не скоро.
Глава 2
Дверь стукнула. Прораб Семин автоматически поднял глаза и почувствовал, как от желудка к горлу поднимается жар. Он рванул ворот рубахи.
— Нет...
Вошедший опустился на свежевыструганный, еще пахнущий смолой табурет и мрачно кивнул:
— Да, Геннадий Михалыч. Еще один.
Семин обхватил голову и уставился в пустоту дверного проема.
— Ох, мать твою... — бессильно выдохнул он.
Принесший дурную весть рабочий угрюмо растирал заскорузлые, как старая кора, ладони.
— Что делать-то будем, Михалыч? Сообщим кому надо или... — он поскреб шею, — опять, в карьер?..
— Чего?!
— Я говорю, четвертый уже... Хорошо, если никто не пронюхает, а что как найдут? Мы ж даже не знаем, кто такие. На братков ироде не похожи: жидкие да чистые, и убивают их как-то... — Филин брезентовым рукавом устало отер пот на лице. — Срам один.
После этих слов Семин словно очнулся. Вскочив с кресла, подбежал к распахнутой настежь двери.
— Чего орешь? Ты бы еще гостей назвал! А если кто услышит?
— Так, Геннадий Михалыч, скоро и так все узнают.
Загорелый дочерна Филин в отличие от начальства говорил медленно, с привычной усталостью, словно мешок камней в гору тащил.
— Думаете, легко троих покойничков до того было ховать? Ладно, за Мишку я ручаюсь, но второй, Колька Анохин, так тот ведь совсем пацан, у него что? Ветер в башке. Прижмет кто покрепче — враз доложится. — И, коротко высморкавшись, буркнул: — Того и гляди, спьяну бабе какой сболтнет.
— Чего каркаешь, зараза? Расселся, как сволочь, и каркает, и каркает... — Прораб замахал обеими руками: — Заткнись, без тебя тошно!
— Да я-то здесь при чем? — набычился рабочий. — Я, что ли, заставлял их мертвяков закапывать...
— «Я, не я»! Да какая теперь разница? Сам говоришь: оба по уши в этом дерьме. И Колька с Мишкой там же. Ты у них старший, вот и припугни чем-нибудь. Или заплати. Короче, заткни, как хочешь!
— Да не в этом дело. — Филин досадливо поморщился.
— А в чем еще?
— Говорю же вам. Колька молодой еще, дурной. Чего несет — сам не знает. Вот давеча мне про вурдалаков весь вечер буробил. Мол, как луна цельная — так сразу труп... — Рабочий почесал затылок.— Оно вроде и верно: после луны покойничков-то находим. Только все одно — не верю я в оборотней.
— Иваныч, надо что-то делать... — помолчав, сказал Семин, сел на стул в самом темном углу комнаты и затих. Лишь изредка доносился его глухой стон.
Филин медленно сморгнул.
— Так и я про то. Скоро мертвяков прятать негде будет. Ну не дороги же ими вымащивать.
— «Вымащивать...» Только как теперь в милицию обращаться? А? Спросят, почему, мол, сразу не заявили? Раз не заявили, значит, что-то не в порядке. По допросам затаскают. А если самого убийцу не найдут, так и нас могут того... — Он многозначительно замолчал.
Филин невесело усмехнулся, и без того темное лицо его стало еще темнее.
— Геннадий Михалыч, так нам уже один хрен, сами собой эти мертвяки не рассосутся. А менты ежели объявятся... Мы им даже объяснить ничего не успеем. Думаешь, они преступников искать станут? Во! — Он выставил вперед кукиш. — Да на кой им это надо! Кто приказал трупы закапывать? Семин да Филин. Значит, вот они убийцы и есть.
Семин побледнел:
— Ну чего ты опять раскаркался? Что, они там дурнее нас с тобой? Рано или поздно, поди, разберутся...
— Может, и разберутся... — Рабочий глянул исподлобья, колюче. — Да только нам не этого бояться надо.
— А чего же нам еще бояться?
— «Чего, чего...» Вот ты, Михалыч, на нарах не сидел, Господь миловал, а я тамошние порядки хорошо изучил.
— Ну? — Семина передернуло точно от озноба. — Чего замолчал? Хочешь говорить, так не тяни, как кота за одно место...
— А ты сам подумай, что с нами в камере братки сделают, пока менты разбираться будут. У трупов видок-то ой какой непотребный! Уж какому психопату такое паскудство потребовалось, я не знаю, но не приведи Создатель за это ответ держать. Мы там с тобой и пары дней не протянем.
— Господи... — Семин вцепился пятерней в волосы. — Что же теперь будет?
Поиграв желваками, Филин устало обронил:
— Теперь ничего, а вот когда обнаружат их в том карьере да ляпнет кто лишнего — вот тогда пиши пропало. — Рабочий говорил с уверенностью обреченного человека, не раз жизнью битого и ничего хорошего от этой жизни уже не ожидающего. — Так с телом-то что будем делать, а, Геннадий Михалыч? Опять в карьер?
