Иоанна Хмелевская - Роман века

– Боже мой, чтоб я сдох, что это?!!. – испуганно прохрипел муж.

– Доказательство изысканности вкусов шефа, – неуверенно ответила я, пытаясь успокоиться. – Это, должно быть, какой-то свежеразбогатевший коллекционер, который желает окружить себя произведениями искусства. Не смотри на это так старательно, заболеешь.

Муж издал неартикулированный стон и очень быстро перевернул шедевр. Он обеспокоенно заглянул в коробку.

– Там этого много?..

– Не знаю, с первого взгляда видно бумагу…

– Под романтическо-электрической картиной лежали какие-то предметы, запакованные в бумагу и пообтыканные ею со всех сторон. Мы осторожно вынули их, удивившись тяжести, странной для их размеров. Перед нашим взором появились четыре очень странных подсвечника, два железных и два керамических, бочковатые, бесформенные, усеянные множеством ненужных украшений, каких-то цветочков, сердечек, кокардок и черт знает, чего еще. Они даже неплохо подходили к рыцарю с рыбоголовом. Под ними оказался еще один слой помятой бумаги.

– Ну, – нерешительно произнес муж. – Кажется хуже уже не будет…

Он поднял бумагу и замолчал. Рядом с шедевром, который поразил наши взоры, рыцарь и подсвечники перестали существовать. Присниться должно было именно это!

Рама была точно такой же, из мрамора с булыжником. Содержание картины до нас дошло не сразу. Она изображала силуэт в черном, заломивший руки над открытой могилой, в которой можно было разглядеть гроб, сверхъестественной силой удерживаемый в воздухе. Оба шедевра создавал один и тот же художник, который, по-видимому, начинал с головы, после чего, на все остальное не оставалось ни места, ни сил. Силуэт поражал своим лицом. Голова у него была еще больше, чем у рыцаря, разинутый рот, торчащие зубы, бельма на глазах и синяки под глазами.

Муж конвульсивным движением стянул марлю с лица и глубоко вздохнул.

– Я вижу этому только одно объяснение, – ехидно заметил он. – Шеф должен был это получить, посмотреть, потом прибежать сюда и надавать по морде всем, кого застанет. Отсюда и поступок Мачеяка.

– Слишком дорого это ему обошлось, – заметила я, снимая защитную маску. – Давай не будем на это смотреть, а то мысли сбиваются. Не знаю, как ты, а я не чувствую себя удовлетворенной.

– Как, тебе этого мало?!!.

– Смотря чего. Художественных впечатлений мне хватит надолго, а вот объяснений мне не хватает. Если это возможно, я понимаю еще меньше, чем раньше. На кой черт кто-то посылает кому-то такую мазню? На полуторадюймовых досках!.. И эти рамы!.. Для чего они нужны, для падения со стены на голову?

– Муж уставился на подсвечники.

– Кажется, ты права, – признался он. – Это все страшно тяжелое. Для падения на голову оно будет в самый раз, жаль только, если разобьется… Этот железный хлам я еще понимаю, а эта керамика? Глина это или нет?

Каждый из нас взял в руки по подсвечнику, пытаясь сравнить их вес. Мои руки были оттянуты одинаково.

– На первый взгляд одинаково, – засомневалась я. – Подожди, дай мне подумать. Собственный вес железа, насколько я помню, около семи тысяч на кило… Я хотела сказать, семь тон на кубометр. Глина, даже прессованная, сейчас…

– Точно прессованная, – перебил меня муж, ощупывая подсвечник.

– Кажется от тысячи восьмисот до двух тысяч. Пусть даже две двести. Железные должны быть в три раза тяжелее!

Муж некоторое время взвешивал подсвечники в руках.

– Это не так, – произнес он приговор.

Мы молча смотрели друг на друга и на удивительные произведения искусства. В кухне Мачеяков поселилась неразгаданная тайна. Муж осторожно поставил подсвечники на стол.

– Или я недоразвитый, или здесь что-то есть. Я понимаю все меньше. Любовь отпадает, взорваться это не взорвется, ядовитым не кажется, кроме того, кто будет это лизать!..

– И не воняет, – добавила я, обнюхав художественные изделия.

– Так за что же, черт их дери, эти люди заплатили сто тысяч злотых?!!!

Я ощутила умственное бесплодие. Пакет для шефа продолжал хранить тайну, только увеличив беспорядок в рассуждениях. Мне пришло в голову, что на декоративных деталях может быть что-то написано или выбито, какой-нибудь шифр или кабалистические знаки, которые окончательно перепутают мысли, но существование которых надо проверить. Одновременно упоминание о полученном гонораре напомнило о принятых на себя обязательствах. Как минимум полчаса, как я должна быть в скверике.

– Оставим пока, – попросила я. – Над этим придется подумать, а пока у меня нет времени. Подожди меня с новыми открытиями, я отработаю и сразу вернусь…

Бродя по грязной аллее и смотря в основном под ноги, предмет своих чувств я увидела совершенно случайно. По-видимому у меня внезапно изменилось выражение лица, потому что блондин посмотрел на меня, явно узнал и легко поклонился. По этому поклону я поняла, что это за человек.

Есть такой особый вид людей, жутко хорошо образованных, вид очень немногочисленный и вымирающий. С самой старой и толстой спекулянткой на базаре они разговаривают так, будто это самая красивая девушка мира. Надо уметь в них разбираться, чтобы знать, что означают их поступки, на неопытную особу каждый их жест производит впечатление далеко идущих авансов. Я определила принадлежность блондина к редкому виду и мне стало приятно, хоть это и не имело смысла. Из-за его прекрасной противной жены я должна была пожелать, чтобы он был невоспитанным грубияном.

Мысль, как всегда при его виде, произвела крутой поворот. Я шла дальше, отбросив в сторону супругов Мачеяков и шефа, желчно, с издевкой и сожалением рассматривая полную бесполезность обычных сердцеедских методов, которые, конечно, я ни за что не использую. Черт. Такого бы блондина пару лет назад… Судьба должна меня очень не любить, если так надо мной подшутила. Она сделала нечто, как по моему заказу, но показала мне это слишком поздно…

Выбравшись из дому на эту позднюю прогулку, в нервной спешке я оделась слишком тепло. Я надела тот же зимний костюм, что и вчера, не смогла найти косынку и взяла первый попавшийся шарф. Снизу на мне были теплая блузка и свитер, вместе этого оказалось многовато. Медленно шагая, опять задумавшись, но теперь совсем о другом, я расстегнула жакет и отпустила шарфик.

Шагов сзади я не услышала, голос раздался так неожиданно, что внутри у меня все перевернулось.

– Извините, по-моему вы это потеряли…

Я обернулась. Сзади блондин моей жизни держал в руках какую-то тряпку. Я никак не могла освободиться от того, о чем думала.

– Исключено, – сказала я твердо. – Никакие потери я выдумывать не собираюсь. Исключено.

Блондин слегка удивился:

– Извините, не понял. Я своими глазами видел, как это у вас упало…

Он стоял передо мной с выражением нежного, неописуемо приятного внимания. Я пришла в себя, узнав в тряпке косынку Басеньки, ту самую, которую не смогла найти дома. По-видимому, она была в рукаве, зацепилась кончиком, а теперь скользкий шелк спустился по спине под расстегнутым жакетом. Если бы она была моей, я бы нашла способ от нее отказаться, но разбрасываться собственностью Басеньки не могла.

– Действительно, это мое, – призналась я, подавив сопротивление, и, не сумев вовремя остановиться, добавила: – Но я не теряла ее специально!

Блондина, казалось, это сбило с толку. Он посмотрел на тряпку в руке, потом снова на меня.

– Мне очень жаль, но я все равно не понимаю. Почему, ради бога, вы должны специально потерять это или что-то другое?

Ситуация стала безнадежной и неразрешимой. Я конечно могла вырвать у него из рук платок, крикнуть «большое спасибо» и убежать, но это не показалось мне самым правильным выходом. Я могла объяснить, что имела в виду, но стало бы еще хуже. Я почувствовала себя такой бессильной, как никогда в жизни.

– Ну да, – невольно вырвалось у меня. – Если бы не это, все равно терять нечего, я пошла бы топиться. Какое счастье, что я не встретила вас десять лет назад!

– Наверное вы правы, но нельзя ли поинтересоваться, почему вы так считаете?

– Тогда я была молодой, глупой и полной нежных чувств, как почка на морозе. А может бутон, это безразлично. Столкновение с чем-либо подобным навеки заморозило бы мою душу.

– Вы чувствуете, что говорите вещи, требующие объяснения?

– Не совсем. Видите ли, дело в том, что я сильно задумалась, кроме всего прочего, и о потере разных вещей. Кажется у меня все перемешалось…

– Ну, хорошо, а какое отношение к этому имеет замороженная душа?

Я смирилась с тем, что не смогу выпутаться. Он задавал вопросы так, что они требовали ответов, а из меня вырывалось совсем не то, что я хотела. Я сдалась.

– Отдайте мне эту тряпку, – сказала я вынув из его руки косынку Басеньки. – Чтобы вы потом не говорили, что вас держало что-то материальное. Если бы я захотела понятно и по мере возможностей дипломатично объяснить вам в чем дело, мне пришлось бы говорить целый час. А я готова поклясться, что у вас нет времени!