Надо понимать, что обычному потребителю практичнее всего подразделять Послов на два класса: худосочных, которые склонны к учтивости, хорошим манерам и приветливости; и мясистых, которые всем этим не являются. Его нынешнее Превосходительство явно подпадало под вторую категорию: обширное мурло все в складках жира, исчерчено люэсом и побито прыщами, чирьями и лопнувшими сосудиками настолько, что напоминало контурную карту Трасоксов. [110] Огромный зоб цвета чернослива привольно болтался под этим мурлом, и Его Превосходительство орошало его слюной при разговоре. Я не смог отыскать в своем сердце любви к нему — вероятно, бедняга был назначенцем лейбористов: его коридоры власти вели к одной лишь двери — с буквой М.
— Я не стану шибаться по кустам, Маккабрей, — прокрякал он. — Вы, бесспорно, человек ужасный. И вот мы здесь пытаемся представить образ Великобритании как добела раскаленной технологической державы, готовой состязаться на современных условиях с любой страной реактивного века, а вы — вы разгуливаете по Вашингтону в костюмчике Берти Вустера, как будто вас придумала Комиссия по туризму для рекламы «Исконно Британсхiъ Железныхъ Дорогъ».
— Скажите-ка, — сказал я, — а вот эту последнюю часть вы произнесли изумительно.
— Более того, — не унимался он, — ваш смехотворный котелок помят, ваш абсурдный зонтик погнут, вся рубашка в крови, и у вас фингал под глазом.
— Видели бы вы второго приятеля, — жизнерадостно прощебетал я, но это не возымело действия. Он уже оседлал своего конька.
— Тот факт, что вы, вполне очевидно, пьяны, как мартышка шарманщика, никоим образом не извиняет человека ваших лет... — Вот это уже злонамеренно. — ...который одет и ведет себя как беглец из приюта для спившихся артистов мюзик-холла. Немногое известно мне о причинах вашего появления здесь, и больше я знать не желаю. Меня было попрошено оказывать вам содействие при возможности, но подобных распоряжений я не получал: можете быть уверены, что содействовать вам я не стану. Могу предложить вам единственный совет — не обращайтесь в это Посольство за помощью, если и когда вы преступите закон Соединенных Штатов, ибо я без малейших сомнений откажу вам в признании и порекомендую немедленное ваше заключение в тюрьму и последующую за ним депортацию. Если вы свернете направо при выходе из этого кабинета, перед вами окажется Канцелярия, где вам выдадут квитанцию за сданную «Серебряную Гончую» и временный гражданский паспорт в обмен на дипломатический, который выдавать вам не следовало с самого начала. Всего наилучшего, мистер Маккабрей.
С этими слова он принялся мрачно подписывать письма или что там послы мрачно подписывают, когда желают, чтобы вы ушли. Я поразмыслил, не стошнить ли мне ужасным образом прямо ему на стол, но побоялся, что он меня объявит Недееспособным Британским Подданным не сходя с места, и просто подчеркнуто вышел из кабинета — ив порядке ухода своего не задерживался. Но, выйдя, свернул налево, что привело меня в резервацию машинисток, сквозь которую я прошествовал учтиво, покручивая в руках зонтик и насвистывая первые строфы «Элси, покажи свои штанишки».
Брата я обнаружил спящим на парковке, и он отвез меня в ближайший салун — а фактически и не в один. В частности, помню особенное заведение, в котором дородная бабенка снимала с себя под музыку одежду, одновременно танцуя на барной стойке в пределах моей досягаемости. Прежде мне не доводилось видеть экдисиасток: [111] к концу представления на ней остался наряд из семи бусин, четыре из которых были каплями пота. Мне кажется, именно из этого заведения нас выставили.
Я знаю, что отправился на боковую, но должен признать, что подробности несколько расплывчаты: я даже не уверен, что почистил зубы.
И мы помчались вскачь. Душа,
Как свиток свернутый, спеша
Сполна раскрыться на ветру,
Не слишком верует добру.
«Последняя верховая прогулка вдвоем» [112]
Пробудился я в положительной бодрости, однако ощущение не задержалось. К тому времени, как я оделся и упаковался, похмелье трясло меня, будто неопытный терьер крысу. С передышками я добрался до гостиничного бара (садитесь в медленный лифт, но никогда — в скоростной), и бармен там меня продиагностировал и вылечил почти во мгновение ока.
— В натуре, бодун, — объяснил он, — это просто отходняк; тормозни отходняк, введи то, от чего отходишь, и синдром исчезнет с шелестом черных крыл.
Похоже, в этом имелась бездна смысла. Его рецептом был обычный скотч и простая вода — бармен поклялся страшной клятвой, что простую воду им привозят свежую, причем — каждое утро из ручья в Аппалачах, поверите ли? Я дал ему на чай нескупой рукой.
Хорошенько подлечившись, но никоим образом не накушавшись, я расплатился по счетам, изъял незапятнанный «Серебряный Призрак» у сопротивлявшегося буроватого малого и осторожно тронулся в общем направлении Нью-Мексико. Потомкам будет интересно знать, что обряжен я был в свою Полную Американскую Маскировку: кремовый туссоровый костюм, солнечные очки и соломенную шляпу цвета какао со жгуче-апельсинной ленточкой. Воздействие наряд оказывал крайне сексуальное, о чем с удовольствием вам и сообщаю. Мистер Аберкромби при виде этого наряда укусил бы мистера Фитча, [113] а редакция «Портного и раскройщика» была бы тронута до слез.
Странное дело, но я опять начал бояться. Мне смутно мнилось, что эта земля — «где и закон, и обычай покоятся на грезах старых дев», [114] — при всем этом была той землей, где мне могут сделать очень больно, если только я не буду крайне осторожен. Или даже если буду.
К тому времени, как я миновал неприглядные городские «фобурги» [115] и предместья, мне потребовалось горючее: «Серебряный Призрак» — прелестная машина, но даже ее лучший друг признает, что миль на галлон у нее не так уж много. Я избрал заправочную станцию, коя выглядела так, будто лишняя сделка ей не помешает, и подъехал. Случилось это около местечка под названием Шарлоттсвилль на самом краю Национального парка «Шенандоа». [116] Служитель стоял ко мне спиной, подбоченившись, и говорил:
— Вы тока на него поглядите, а? — а сам глядел вслед большому автомобилю цвета окиси кобальта, который на огромной скорости исчезал вдалеке. Служитель не осознал моего присутствия, пока я не выключил двигатель, после чего крайне угодливо окинул «роллс» взглядом и прошептал: «Я-а-ать!» — несколько раз подряд. (В последующие несколько дней мне доводилось слышать множество подобных «ятей» — столько, что хватило бы заменить весь словарный запас жителей оклахомской Пыльной Лоханки.) Суя патрубок в бензобак, служитель хихикнул, как нежная дева, а напутствовал меня еще одной морфологической похвалой, забрызгавшей мне уши. Мне стало любопытно, чем же заслужило его укор зеленовато-голубое авто.
После чего я несколько заблудился, но час спустя выехал на Трассу 81 в Лексингтоне и с ветерком промчался по Вирджинии. Едва пересекши границу и оказавшись в Теннесси, я сыграл отбой и вписался в мотель «Достоподлинные Избы». Желтоволосая, вялоротая и толстозадая хозяйка вильнула мне избыточной плотью в манере, что омерзительнее некуда: выглядела она столь же недоступной, сколь стрижка в парикмахерской — и примерно за ту же цену. В моей «избе» все было привинчено к полу: хозяйка сообщила, что новобрачные, случается, обставляют свои жилища тем, что крадут из мотелей, — часто ночь напролет отвинчивают мебель. При этом она кокетливо хихикнула, давая тем самым понять, будто ей известны и более интересные методы провождения досуга. Вроде ввинчивания на полу в нее саму, осмелюсь заметить.
Простыни оказались ярко-красными.
— Ей-бабу! — сказал я им. — На вашем месте я бы тоже краснел.
На ужин я поел «Старомодного Рагу из Солонины для Настоящих Горных Молодцев»; вы бы решили, что в Теннесси оно восхитительно, однако, знаете ли, нет; никакого сравнения с Джоковым. Я отпил из своих запасов «Красного Плюмажа Делюкс» и немедленно уснул — менябы вы ни за что не отвинтили.
В американском мотеле вам никогда не удастся раздобыть чашку чаю рано поутру — даже за живые деньги; я пожалел, что не прихватил аппарат с собой. Вы и представить себе не можете, как трудно одеваться, если вас изнутри не ободряет чашка чаю. Я проковылял в ресторан и выпил целый кувшин их кофе — отличного, надо заметить: он подготовил меня к попытке испробовать свежую канадскую грудинку и блинчики. Неплохо — в самом деле неплохо. Я заметил, что владелец зеленовато-голубой машины — или на нее очень похожей — избрал для ночлега тот же мотель, но самого его или ее я не видел. Я вяло размышлял, много ли ему или ей удалось отвинтить. Со своей стороны, я выписывался с чистой совестью, ибо ничего не крал уже несколько дней.
