Через какое-то время были получены ответы и на другие письма. Разными словами в них говорилось, по сути, одно и то же: приходила посылка из ПНР от незнакомых людей, по телефону звонил законный владелец, извинялся за ошибку и просил полученное переслать ему на почтамт, до востребования. Законные владельцы фигурировали под тремя фамилиями: Йене Йенсен, Йене Хансен и Ханс Юханнсон. Никто из адресатов их не знал и никогда не видел.
Таких писем от скандинавов пришло тридцать пять штук, поручик перечитал их по несколько раз и пал духом. Вряд ли все тридцать пять человек, к тому же в законопослушной Скандинавии, сговорились и дружно лгали ему. Скорее всего, они сообщали правду, и в таком случае напрашивался вывод: милиция напала на след крупной контрабандной аферы, нити которой держал в руках таинственный Йенсен-Хансен-Юханнсон, черт его знает — один это человек или трое. Скорее всего, за тремя фамилиями скрывается одно лицо, считал поручик. Он стал намекать своему руководству, что для пользы дела ему не мешало бы съездить в служебную командировку в Швецию, но начальство его намеков не понимало.
Не очень надеясь на удачу, поручик тем не менее разослал в другие отделы Главного управления милиции списки лиц, так или иначе причастных к долларовой афере. В списках были и Зося, и Соколовский, и я, поскольку помогала Зосе в приготовлении рольмопсов.
Один из списков попал к майору Фертнеру. Увидев в нем мою фамилию, — опять эта Хмелевская! — майор глубоко задумался.
Свое собственное расследование я решила начать с пана Кароля, хозяина очаровательной Каси и владельца «опеля-комби». Да и выбора-то у меня особенного не было, пан Кароль представлялся мне единственным реальным исходным пунктом. Узнав от Ляльки, что его фамилия Верблюд, я собиралась на следующий день порасспрашивать о нем в Транспортном управлении города Варшавы, но вечером позвонила Лялька и, смеясь, извинилась:
— Прости, пожалуйста, я перепугала животных. Знаю, что горбатое, а вот теперь точно вспомнила. Его фамилия не Верблюд, а Дромадер. Хотя это одно и то же, правда? Никакой разницы.
— Разница есть, — укоризненно поправила я. — В количестве горбов. Спасибо, что вспомнила. Представляю, как бы потешались завтра надо мной в Транспортном управлении! А больше ты ничего не вспомнила?
— Вспомнила. Представь себе, их недавно обокрали.
К этому сообщению я проявила повышенный интерес, ибо кражи были составной частью моего задания.
— А что у них украли? Случайно не доллары?
— Как, ты уже знаешь? Откуда?
— У всех крадут доллары. А вот откуда знаешь ты?
— От свекрови. Она мне сообщила под большим секретом. Как какая свекровь? Могла бы и догадаться. Если мы поженили наших детей, то кем она мне доводится? Свекровью, правда?
Тут я сообразила, что Лялька говорила о своем Самсоне, Касе и жене пана Кароля.
— Это ты приходишься свекровью Касе, — поправила я. — Свекровь — это мать мужа. А мать жены — теща. Значит, тебе сказала теща Самсона.
Покладистая Лялька охотно согласилась быть свекровью и в подробностях пересказала то, что узнала от тещи Самсона.
Кроме виллы, красавицы жены и красавицы кошки у пана Кароля были две машины, постоянная домработница и неизвестного происхождения огромные суммы в отечественных и конвертируемых дензнаках. Богатство свое он держал дома, будучи, в отличие от Ленарчиков, твердо убежден, что от воров нужно и можно защищаться. Средства защиты он применял надежные: несколько хитрых замков во входных дверях, сигнальная установка, звуковая сигнализация и скрытый за книжными полками кабинета сейф, отпираемый с помощью сложного шифра.
Охране имущества был подчинен и распорядок домашней жизни. Пан Кароль категорически требовал обязательного присутствия в доме как минимум одного человека, справедливо рассуждая, что звуковая сигнализация лишь тогда имеет смысл, когда есть кому этот сигнал услышать. Его жена Мальвина вставала очень поздно, и домработница могла употребить утренние часы для хождения по магазинам или поездки на рынок, для чего пользовалась второй машиной (водительские права у нее были), а потом уже целый день не выходила из дому, разве что в садик. Садик, окруженный сеткой, представлял собой чудесный газон, который украшало несколько серебристых елей и с десяток розовых кустов. Когда-то у самого дома росло высокое дерево, но осторожный пан Кароль велел его спилить, тем самым лишив злоумышленников возможности пробраться в дом через крышу. В общем, не дом, а настоящая крепость.
Единственным недостатком оборонительной системы было отсутствие злой собаки. Ее не заводили из-за Каси. Кася являлась предметом обожания и смыслом жизни пани Мальвины, которая в свою очередь являлась таковым для пана Кароля. Кася и Мальвина были очень похожи друг на друга, те же лазоревые прозрачные очи, та же дымчатая, розово-бежевая масть, та же мягкая, вкрадчивая грация движений. Разумеется, хозяин больше любил жену, к кошкам же относился равнодушно, но стараниями пани Мальвины уверился в том, что Кася является как бы составной частью обожаемой жены. Наверняка ни одна священная египетская кошка не почиталась так, как голубоглазая, донельзя избалованная Кася.
Ради Касиного спокойствия пришлось отказаться от собаки, ибо при виде даже самого крошечного щенка Кася закатывала истерику и теряла аппетит. Наличие врагов допускалось лишь за оградой газона.
Недели через две после того, как разобрали Касиных деток, пани Мальвина решила развлечь свою любимицу, хотя кошка уже явно забыла об утрате, и потребовала у мужа вывезти их на природу. Пан Кароль, разумеется, подчинился желанию жены.
Кася была животным настолько домашним, что ходить умела лишь по коврам и паркету да еще, пожалуй, по каменным, нагретым солнцем плитам террасы. Когда ее выносили в садик и ставили на травку, она совершенно теряла голову от страха, прижималась к земле и, шаркая брюхом по траве, ползла к дому, хрипло мяукая. Взъерошенную, с диким взглядом, ее приносили домой, она забивалась в угол за диванную подушку и несколько дней отсыпалась после нервного потрясения. В машине же чувствовала себя как дома и путешествия любила.
Пан Кароль вывез своих подопечных в лес под Повсином. Все было хорошо, пока хозяйка держала кошку на руках. Будучи в то утро в веселом настроении, пани Мальвина решила узнать, умеет ли ее любимица лазать по деревьям. Выбрав на полянке высокую толстую сосну, она осторожно отцепила Касины коготки от своего свитера и поставила кошку у подножия дерева.
Что испытала кошка, первый раз в жизни коснувшаяся шершавой коры дерева, — неизвестно. Обиделась ли она на то, что ее выпустили из объятий и поставили на грязную землю, или в ней пробудился инстинкт ее далеких предков, но не успела пани Мальвина опомниться, как буквально за секунду кошка оказалась наверху, на недосягаемой с земли высоте. И с поразительной ловкостью и прытью продолжала взбираться еще выше.
Пани Мальвина была в восторге. Ее муж наслаждался видом двух принадлежащих ему очаровательных созданий — одного на дереве, второго под деревом. Кася выбрала довольно толстую ветку, отходящую от ствола под прямым углом, и грациозно вскарабкалась по ней до самого конца. Теперь она оказалась над головами своих хозяев. Ветка слегка качнулась от ветра, и Кася вопросительно мяукнула.
— Ах ты, моя прелесть! — восхищалась внизу пани Мальвина. — Ах ты, моя умница!
Кася впилась когтями в ветку и мяукнула еще раз, громче.
— Ой, она боится! — с беспокойством произнесла хозяйка. — Кароль, пусть она вернется! Касенька, счастье мое, вернись к своей хозяйке! Вернись, моя радость! Кис, кис, кис!
И тут разыгралась драма. Больше всего на свете Касеньке хотелось вернуться к своей хозяйке, но это оказалось невозможным. Влезть на дерево она влезла, но вот слезть оказалось свыше ее сил и умения. Она попыталась сползти задом, одна лапка соскользнула с ветки, кошка потеряла равновесие и чуть не свалилась. Это был конец. Теперь никакая сила не заставила бы ее пошевелиться! С душераздирающим мяуканьем она распласталась на ветке, намертво вцепившись в нее всеми когтями.
Пани Мальвина испугалась не меньше и тоже издала душераздирающий крик:
— Боже! Она упадет! Разобьется!
Забеспокоился и хозяин. Правда, он слышал, что кошки обычно приземляются на все четыре лапы, но Кася не была обычной кошкой, воспитывалась не по-кошачьи, и неизвестно, чего от нее ожидать. Пока же она оглашала окрестности жуткими воплями, явно призывая на помощь. Ей вторила хозяйка:
— Кароль, сделай же что-нибудь! Она упадет, убьется! Кисонька, золотце мое, не плачь, сейчас мы тебе поможем! Кароль, ну скорей же полезай за ней! Что же ты стоишь, изверг!
Обалдевший от их крика, толстенький и не очень молодой пан Кароль сделал попытку влезть на дерево, но у него ничего не получилось. Ствол был гладкий, ветки начинались высоко.
