«А ведь эти гады не могут знать наверняка ни о моей беспомощности, ни о соотношении моих габаритов и этого окошка! Конечно, сейчас им и в голову не приходит, будто я в состоянии отсюда выбраться, но если, придя сюда, они вместо меня найдут вынутое стекло и привязанную к балке тряпицу, спускающуюся до земли, им останется только поверить своим глазам. Ведь на чердаке, не считая матраца да нескольких досок, ничего нет, и на первый взгляд спрятаться тут невозможно. А второго взгляда не будет: похитители бросятся вон из дома ловить беглянку. Итак, мне остается лишь оставить на сцене убедительную декорацию и найти убежище».
Где искать тайник, я догадывалась. В детстве в компании моих сверстников любимой игрой были прятки, и мы облазили все укромные закоулки дачного поселка, где летом жили с родителями. Дачи там старые и добротные, и чердаки на них очень похожи на мою теперешнюю темницу. А значит, здесь тоже должна быть узкая щель на стыке пола и ската крыши. Обычно к потолочным балкам пришивают слой досок, потом стелят что-нибудь теплоизоляционное и сверху кладут новый слой досок. Но с краю, под самыми скатами крыши прибивать доски неудобно, поэтому их просто кладут поверх щели, дном которой служит потолок комнаты. Глубина тайника невелика — сантиметров тридцать, но ребенок поместится там без труда. А в мою одежду, например, влезет не всякий ребенок, хотя из детского возраста я давно вышла.
Встав на четвереньки, я осторожно поползла к наклонной стенке. Возможно, шуму от такого способа передвижения было больше, но на ногах я боялась не удержаться. Предположение оказалось верным: крайняя в ряду доска не была прибита, и под ней действительно обнаружилось длинное узкое углубление, достаточно вместительное, чтобы можно было втиснуть туда мое тщедушное тело.
Я снова поползла к окну. Пришлось опять просунуть в него голову и плечо с одной рукой, чтобы нитки и шерстинки моего свитера остались на гвоздиках и шероховатых краях оконного проема. Благополучно избежав застревания, я втащила верхнюю часть туловища обратно и принялась за «веревку», сотворенную из бывшего покрывала. Привязав один конец к балке, я скрутила связанные полосы материи в жгут, пропуская его через сжатые ладони и изо всех сил растягивая. Необходимо было создать впечатление, будто по «веревке» спускались, а для этого она должна выглядеть несколько иначе, чем широкая бахромчатая лента с узлами. Лучше всего было бы повиснуть на ней, но для таких упражнений я чувствовала себя недостаточно окрепшей. По правде сказать, мне и растягивание давалось с немалым трудом, да и вряд ли бы она выдержала мой вес.
Но вот вид пыльного тряпочного жгута меня удовлетворил. Я выбросила его конец из окошка, убедилась, что он не дотягивает до земли совсем немного, и поползла к тайнику. Труднее всего было беззвучно приподнять конец тяжелой доски и, удерживая ее одной рукой, залезть в щель. Когда туловище уже оказалось внутри и перестало подпирать доску, ослабевшая рука не выдержала тяжести и подогнулась. Грохота не было, поскольку удар пришелся мне по предплечью, зато от боли потемнело в глазах, и я снова вырубилась.
* * *
Должно быть, мой ангел-хранитель все-таки не самое ленивое в мире существо. Во всяком случае, когда лязг отпираемого замка возвестил о прибытии похитителей на чердак, он не поленился махнуть надо мной крылом. Я очнулась и, скрипя зубами от боли, успела втянуть ушибленную руку под прикрытие коварной доски. Острота боли затмила все остальные ощущения: и дурноту, и страх быть обнаруженной, и муки вконец окоченевшего тела. Но пальцы на руке шевелились, стало быть, кости остались целы.
Оцинкованная крышка люка с грохотом стукнулась о доски. Один из тюремщиков, пыхтя, влез в мою темницу. Минуту-другую он не издавал никаких звуков, потом раздался тяжелый топот и исступленный вопль:
— Кушак! Дуй скорее сюда, туды твою растуды! Ее здесь нет!
Бегущие шаги, скрип перекладин приставной лестницы и новый голос:
— Ты что, пьян? Как это — нет?
— А вот так! Давай-давай, залезай! Сам полюбуйся.
Сообщник принял приглашение. Через несколько секунд он с проклятиями пересек чердак и остановился у окна.
— Зараза! Этого не может быть! Не могла она сюда пролезть! Тут и младенец застрянет.
— Тогда где же она? — с издевкой поинтересовался другой и пьяно завопил:
— Ку-ку, детка! Выходи, мы так не играем!
Его голос показался мне знакомым. Где-то я слышала этот жирный баритон, причем совсем недавно.
Тот, кого он назвал Кушаком, сделал три быстрых шага и загремел досками, сваленными в углу.
— Ну что, умник, — продолжал глумиться обладатель сочного баритона. Птичка-то тю-тю? Предупреждал я, что она не по твоим когтям, сокол спецназовский!
— Это невозможно… — твердил ошеломленный Кушак. — Чудо уже то, что ей удалось так скоро прочухаться. Сначала девку шандарахнули по черепу, потом она надышалась эфиром, потом ты вкатил ей полный шприц, рассчитанный на здорового жлоба, а у нее вес недокормленного подростка. Видишь лужу блевотины, Акопян? Представляешь, какое у малышки сейчас самочувствие? У тебя после недельного запоя бывает лучше! Она не то что спуститься по веревке, она на ногах стоять не должна.
— Хватит лепить горбатого! — возмутился названный Акопяном. — Тебе просто не хочется признаваться, что ты прокололся второй раз. Ну как же — такая фитюлька — и обвела вокруг пальца матерого профи! Только ты забыл, что ее послали серьезные люди, а они не пользуются услугами дилетантов.
Кушак в ответ разразился длинной многоэтажной инвективой, потом скомандовал:
— Одеваемся и идем на поиски! После зелья ей далеко не убежать, тем более босиком. Здесь только одна дорога. Даже если малышка решит идти лесом, чтобы не попасться нам на глаза, все равно не станет углубляться — побоится заплутать. А в лесу снег во время оттепели тает не так сильно, значит, в мороз там нет такого льда. Найдем следы и догоним.
С этими словами он скатился по лестнице. Его более грузный сообщник осторожно спустился следом. Минут через пять где-то внизу хлопнула дверь, и все стихло, но оставить свое убежище я решилась далеко не сразу. Не исключено, что кто-то остался в доме, и тогда пропадут все мои усилия. Однако перспектива замерзнуть насмерть тоже не радовала. Минут пятнадцать я лежала и прислушивалась, потом, неловко орудуя одной рукой, отодвинула доску и выбралась из своей щели.
Моим похитителям не пришло в голову снова запереть крышку люка. Путь на свободу был открыт.
Дрожа и постанывая, я дотащилась до приставной лестницы, сползла на второй этаж и попала в темный коридор, куда выходили четыре двери — по две с каждой стороны. Я прошла его до конца, по дороге толкнув каждую. Все они были заперты. Как и следовало ожидать, коридор оканчивался лестницей на первый этаж. Спустившись по ней, я попала в небольшое помещение вроде прихожей. Дверей здесь было три. Одна — обитая клеенкой — вела в жилые помещения первого этажа. За второй — из цельного куска толстой фанеры — находился чулан. Третья деревянная — открывала путь в сени. Первым делом я вышла туда и убедилась, что входная дверь не заперта. Потом наведалась в чулан, который, по-видимому, заменял владельцам дома склад. Чего здесь только не было — начиная от инструментов и хозяйственных мелочей и кончая ворохом старой одежды и обуви!
Порывшись в этих залежах, я нашла детские валенки и мужскую телогрейку. Валенки были мне тесноваты, а телогрейка непомерно велика, но остальные вещи совершенно не подходили для длительной пешей прогулки в морозный день. Судя по обилию стоптанных босоножек, резиновых сапог и демисезонного барахла, хозяева использовали этот дом как дачу и в основном наведывались сюда в сезон сельскохозяйственных работ.
Покончив с выбором экипировки, я поспешила в жилую часть дома. Она состояла из двух просторных комнат, отапливаемых большой общей печью. Попав в блаженное тепло, я едва не разрыдалась от счастья. На низкой скамье перед печью стояло ведро с водой. Увидев его, я поняла, что умираю от жажды, схватила плавающий на поверхности ковш и влила в себя едва ли не целый литр. Теперь пришла пора осмотреться.
Идеальный порядок и заметный слой пыли на мебели в дальней из комнат наводил на мысль о том, что в ней давно никто не живет. Мои похитители оккупировали ближнюю. Обстановка здесь была простой и удобной. В уголке около печи хозяева обустроили что-то вроде маленькой зимней кухоньки: там висели рукомойник, полка для посуды, стояли рабочий стол с двухконфорочной электроплиткой и ребристой подставкой-сушилкой для тарелок. Остальная часть комнаты представляла собой нечто среднее между столовой и гостиной. Здесь стояли диван, небольшая кушетка, сервант, тумбочка с телевизором, круглый обеденный стол и три стула. На диване валялась свернутая в трубочку газета. Рядом с кушеткой стояли две одинаковые синие аэрофлотские сумки.
