Ознакомительная версия.
Я повернула голову и прищурилась. «Опоздание на работу, за каждые пять минут - 10 руб. Грязные руки - 20 руб. Курение во дворе - 30 руб. Обувь не по форме - 50 руб. Отсутствие формы - 200 руб. Грубость клиенту - 1000 руб. Еда в комнате отдыха - 300 руб. Использование служебного телефона в личных целях - 300 руб. Употребление алкоголя, наркотиков - немедленное увольнение. Пропуск работы без справки от врача - немедленное увольнение».
- Здорово, да? - хмыкнула Елена Михайловна. - Концлагерь. Вроде десятка - не большая потеря, но к концу месяца ползарплаты тю-тю.
- Этак ваш Леонид Петрович останется без работников, от него все убегут, - не одобрила я сурового владельца «Фасоли».
- Ошибаетесь, в Москве безработица, - не согласилась Елена. - Одна девчонка уйдет, на ее место сразу пятеро просится.
- В столице много заведений общественного питания, зачем молодым женщинам добровольное рабство у Леонида Петровича? - удивилась я.
Елена Михайловна начала покачивать ногой в черной лодочке на высоком каблуке.
- Так, да не так. Элитные рестораны, куда ходят богатые и знаменитые, ни одного служащего, даже уборщицу при сортире, с улицы не возьмут. В первоклассные заведения требуются люди, имеющие не менее десяти классов образования, хорошие рекомендации и знание английского языка в объеме, достаточном, чтобы обслужить иностранца, добавьте сюда приятную, хоть и не модельную внешность.
- Красавицам карьера официантки заказана? - с недоверием перебила я. - Всегда считала, что наоборот.
Управляющая поправила завитую челку.
- Скандал никому не нужен. Не дай бог, посетитель на девчонку западет. Обычная внешность предпочтительнее. Если человек работает в трактире суперразряда, он держится за место. Всякие там «Быстробургеры» и «Китайская лапша» предпочитают нанимать студентов. Низший сегмент - стеклянный павильон в Зюзюкино, где в меню пиво, водка, пельмени плюс люля-кебаб из мяса, которое поймали во дворе. Стремное место. Туда берут в основном гастарбайтерш. Ресторанов, подобных «Фасоли», не так уж и много.
- Их полно, - уперлась я. - На одной улице с вами четыре штуки.
- И все пустые, - терпеливо пояснила Елена. - Хозяева цены подняли, посетители туда не заглядывают, а у нас демократично, поэтому народу толпа. Ирина никому ничего не прощает, непонятно, как она все заметить успевает. Я не могу одновременно за залом смотреть и на дверь туалета коситься. Потому к вечеру у Соловьевой лист нарушений целиком исписан, а у меня и на треть не заполнен. Леонид посмотрит и ну орать:
- Елена! Плохо выполняешь свои обязанности! Учись у Иры, у нее муха мимо носа не пролетит.
- Представляю, как Соловьеву не любят в коллективе, - протянула я.
- Верно, - согласилась Елена, - но ей на отношение людей плевать. Одно могу сказать: Соловьева никогда исподтишка не действует, ничего личного не демонстрирует. Приметит непорядок, подойдет и скажет: «Таня, чулки не прозрачные, а темные, ты курила во дворе и опоздала на восемь минут с обеда». Татьяне остается лишь руками разводить - сама виновата. Но так, чтобы тайком безобразия сотрудникам приписывать, - нет. Ирина очень честная, до глупости. Месяца два назад она после закрытия ресторана нашла кошелек. В нем не было никаких документов или кредиток, только сто тысяч рублей. Служащие ушли, Ира одна была, могла себе деньги забрать, никто б и не узнал. Но Соловьева объявление на двери повесила и на нашем сайте. Бармен Коля возьми да и скажи: «Стоит ли так беспокоиться? Что упало, то пропало!»
Ирина ему в ответ: «Жизнь - улица с двусторонним движением. Как ты поступишь, так и с тобой будут. Честность - лучший способ сделать жизнь счастливой и избежать неприятностей».
С Ириной что-то случилось? - спросила управляющая.
Я замялась.
- Я не болтлива, - продолжала Елена. - Но и не глупа. В первый раз Ирина заболевает, и через несколько часов, опять же впервые, здесь появляется ее подружка, внезапно решившая пообедать в «Фасоли». Вы бы не удивились? Так что произошло? Ира жива?
Я решилась на откровенность:
- Вчера вечером Соловьева ушла из дома и до сих пор не вернулась. Ее дочь, школьница, очень нервничает. Она, как и вы, уверяет, что у мамы нет ни подруг, ни близких знакомых, девочка никогда не видела дома гостей, Ирина не устраивала праздников, вечеринок.
- Похоже на правду, - перебила меня Елена, - Ирка всегда вызывается работать тридцать первого декабря, и в другие праздники спокойно выходит, поэтому я считала ее одинокой. О дочери впервые слышу, она о ней даже не намекала. И в коллективе ни с кем близко не сошлась. Правда, у нас текучка большая, работа пахотная, почесать языком некогда, но ведь что-то узнается случайно. Девушки хвастаются покупками, подарками от парней, цвет волос изменяют, новую губную помаду покупают. С любовником-мужем-родителями повздорят, всю смену носом шмыгают, отдых планируют, кредит берут. А Соловьева как автомат. Пришла, ушла, никто ее злой, обиженной, радостной или в слезах не видел. Штирлиц рядом с ней отдыхает.
- Попытайтесь предельно точно вспомнить, что она вам сказала, - попросила я. - Звонок раздался почти ночью. Вы, наверное, испугались?
- Мало кто обрадуется, если за полночь мобильный задергается, - заметила Елена. - У меня мама с диабетом. Первая мысль, когда я трубку схватила, была: «Мамуле плохо!» Но из трубки раздался мужской голос:
- Извините за беспокойство. Говорят из клиники по поводу Ирины.
Елена Михайловна почувствовала невероятное облегчение, потом - удивление.
- Какой Ирины?
- Соловьевой, из «Фасоли», - пояснил звонивший. - Ее увезли на операцию.
- Господи, что произошло? - испугалась Елена.
- Приступ аппендицита, - без задержки ответил врач. - Она просит вас завтра выйти на работу, заменить ее. Пожалуйста, предупредите начальника: Соловьева в клинике, просит десять свободных дней, бюллетень представит.
- Пусть не беспокоится, - остановила доктора Елена, - она за два года на моей памяти ни разу не болела, имеет право спокойно лечиться.
- Все? - уточнила я.
Елена кивнула.
- Что-нибудь показалось вам необычным? - наседала я.
- Кроме самого звонка, нет, - протянула коллега Соловьевой.
Я кивала в такт ее словам. Все бы ничего, но есть несколько штрихов, которые заставляют насторожиться. Ариадна Олеговна упомянула, что характер дочери окончательно испортился после того, как ей в тринадцать лет удалили аппендикс. Может ли у человека вырасти второй? Ладно, предположим, Ира анатомический уникум, у нее с течением времени появился еще один аппендикс. Но Кузя по моей просьбе вчера поздно вечером проверил больницы и морги. Ни в одном учреждении Ирины Соловьевой нет. Хорошо, допустим, в регистратуре напутали. Или ее привезли после того, как Кузя прошерстил врачебные записи. Но почему Ира не предупредила Катю? Мать забыла о дочери? Ей успели дать наркоз, а она последним усилием уходящего сознания вспомнила о работе, но не о своей девочке? Оставила Катю мучиться в неведении?
- Более ничего не знаю, - расстроенно сказала моя собеседница.
Дверь в комнатушку приоткрылась, всунулась девушка, кудрявая, как барашек.
- Елена Михайловна, там посетитель скандалит. Он заказал котлеты из курицы с жареной картошкой, ему их подали с гречей. Съел спокойно, а сейчас говорит: «Не хочу платить, не то принесли».
Управляющая встала:
- Иду, Ната.
«Барашек» исчез, я протянула Елене Михайловне визитку.
- Вдруг что-то вспомните или услышите о Соловьевой, звоните мне в любое время.
Елена положила карточку в карман юбки, мы вместе вышли в зал, управляющая отправилась утихомиривать скандалиста, а я выбралась на улицу, порадовалась неожиданно яркому солнцу, глянула на часы и набрала телефон, который мне оставила Катя.
- Алле, - кокетливо произнес высокий голос, - Сереж, ты? Не молчи. Я знаю…
- Можно Катю? - сказала я.
Голос сразу поскучнел.
- Вы не туда попали.
- Вы Соня? - спросила я.
- Предположим, - ответила девочка.
- Катя Соловьева сказала, что вы ее лучшая подруга и вас не накажут за использование строго запрещенного мобильного. Меня зовут Даша.
- Хочется посмотреть на лицо отца, когда он увидит в моем дневнике запись: «Болтала по сотовому, «двойка» за непослушание», - засмеялась Соня. - Директор живо дурака-учителя выгонит, побоится папуськиных денег лишиться. Вам Катьку?
- Да, если она рядом, - попросила я, - или пусть сама соединится с Дарьей.
- Ну… я… ваще-то… типа… сейчас занята, - протянула Соня, - а затем в кино иду.
Мне стало тревожно.
- Соня, где Катя?
- На английском, - ответила девочка.
- Уроки уже закончились, - отметила я.
- Ой, надоела, отвяжись, - схамила Соня, - хорош трезвонить! Отвали! Мы с Катькой поругались.
В ухо полетели частые гудки. Я нажала кнопку быстрого набора и услышала баритон Семена:
- Привет.
- А где Кузя? Зачем берешь его трубку? - удивилась я.
Ознакомительная версия.
