Владимир Болучевский - Немного грусти в похмельном менте

— А как же мы это жрать-то будем? Прямо так, сырым?

— Я те сожру! Я те так сожру!.. — зыркнул на него Моргулис. — Это вещдок! На экспертизу тебе. Я за ним сегодня полдня мотался.

— А это… что? — разливая самогон в стаканы, покосился на пакет Лобов.

— Не исключено, что человеческие останки, — чтобы окончательно исключить всякие притязания сослуживцев на овеществленные результаты, его сегодняшней работы, ответил Моргулис и выразительно посмотрел на Мудрика.

— Ну что, мужики? — взяв свою порцию, Молодец обвел взглядом оперативников. — Еще один день заломали?

Те дружно сдвинули стаканы и привычным хором рявкнули:

— И хер с ним!!

Начальник «убойного» отдела Петроостровского РУВД майор Молодец, сидя за рабочим столом в своем кабинете, глядел на заявителя и, слушая его — тайком, про себя, — отчаянно ругался матом.

Заявителем был Соломон Маркович Шельмокрутов. Тот самый председатель правления банка «Фартинвест», у которого неделю назад пропал сын. А потом «Черная кошка» прислала ему письмо угрожающего содержания с требованием выкупа.

— Вот! — выложил Шельмокрутов на стол перед Молодцом замасленный коричневый конверт крафтовской бумаги.

— Что это? — тяжелым взглядом посмотрел на банкира начальник «убойщиков».

— А вы достаньте, посмотрите!..

Майор Молодец опасливо взял зловещий конверт в руки, раскрыл и вынул из него большое зажаренное свиное ухо.

— Это еще что такое? — с недоумением во взоре взглянул он на Шельмокрутова, в глубине души допуская, что тот (в качестве пищевого продукта) предлагает ему взятку. — Это еще мне зачем?!

— А мне?! — затравленно взвизгнул банкир. — Я вообще свинины стараюсь не есть! В ней холестерин и глисты!

— А это-то у вас откуда?

— Из почтового ящика! Я вот… буквально час назад в него заглянул, а там… это!

— И что? Мы-то здесь при чем?

— А при том! Это «Черпая кошка»! Разве непонятно? Ваши коллеги… ну… те, к которым я обратился, которые на Литейном сидят, за эту неделю палец о палец не ударили, чтобы моим вопросом заняться. Мало того что сына не нашли, они еще и моей собственной безопасностью совершенно не озаботились! Ведь это же, — Соломон Маркович ткнул пальцем в свиное ухо, — прямая угроза! Разве вам непонятно?!

Молодцу и вправду было непонятно. Если бы ему в почтовый ящик ежедневно подбрасывали продукты питания, он был бы только рад. И никакой угрозы в этом бы не углядел.

— Ну хорошо… — сдерживая в себе неодолимое желание заехать заявителю в харю, пытался выяснить у Шельмокрутова цель визита Молодец. — И что вы от нас хотите?

— Я проживаю непосредственно в вашем районе, так? — пояснил банкир.

— Так, — согласился с ним начальник ОУРа.

— Вот я к вам и пришел, — с обезоруживающей логикой пояснил Соломон Маркович. — Куда мне еще идти?

— А… какого-нибудь послания вот… к этому, — кивнул на зажаренное ухо Молодец, — приложено не было? В качестве пояснения?

— Нет! — вновь взвизгнул Шельмокрутов. — В том-то весь и ужас! Ведь в следующий раз они мне голову сына… в таком вот виде пришлют!

— Ну, это вы преувеличиваете, — успокоил его Молодец. — Голова большая. Она в конверт, скорее всего; не поместится.

— Ну, я не знаю… — Соломон Маркович полез в карман пиджака, вынул упаковку валидола и сунул таблетку под язык. — Что же мне, деньги им платить прикажете?!

— Ну… — пожал плечами Молодец. — Если вам дорог сын и конфиденциальность ваших банковских операций…

— Да что же вы мне тут такое говорите?! — выпучил на него глаза Шельмокрутов. — Вы милиция или что?! Если вы не в силах разобраться в моем вопросе, куда же мне еще обращаться?! За что вам вообще деньги платят?!

А вот этого ему говорить не надо было.

Майор Молодец побагровел, набычился, шарахнул кулаком по столу и рявкнул:

— За что надо, за то и платят!!! И еще неизвестно, куда ваш сын на самом деле девался! Может, вы его сами убили, закопали, а нам тут голову, понимаешь, морочите! А?! Может такое быть?! Мы еще в этом вопросе разберемся!!! Запрем вас в камере и подумаем! Есть у вас такое желание?!

Не нашедшийся что ответить на такое заявление Соломон Маркович в момент сник и смотрел на начальника «убойного» отдела с нескрываемым испугом.

— Все! — жестко подвел итог беседе Молодец. — Свободны. Пока…

Шельмокрутов неожиданно чувственно охнул, быстренько поднялся со стула и выскользнул из кабинета.

Сын Соломона Марковича Шельмокрутова был поистине его проклятием, которое он смиренно нес через последние полтора десятка лет своей жизни.

Начало этой истории лежит еще там, в те годы начала перестройки народного хозяйства и общественного уклада жизни страны, когда он занимал высокий пост директора завода, производящего медицинские аппараты. В соответствии с не прописанными и не осмысленными до самого конца законами о приватизации, он — неожиданно для самого себя — сделался вдруг собственником всех производственных площадей и оборудования, которыми располагал вверенный его власти завод. И задался вполне резонным вопросом: «И что теперь со всем этим прикажете делать?»

За советом он — по многолетней привычке — обратился к тем людям, что раньше сидели в кабинетах райкома партии. Правда, теперь они перекочевали в не менее солидные апартаменты недавно образованного банка «Фартинвест». Они ему и подсказал и:

— А распродай ты всю эту лабуду к чертовой матери! Она тебе нужна?

— Нет, — подумав, рассудил Шельмокрутов. — На кой она мне?

— Вот и распродай. И иди к нам пайщиком.

Так он и поступил. Но распродать все, что свалилось прямо с неба в его аккуратно подставленные руки, за пару недель не получилось. Процесс растянулся почти на полгода. А деньги, тем не менее, у Соломона Марковича завелись. И немалые. И стал он их тратить. Скромненько, но с соответствующим его новоприобретенным статусом вкусиком. Рестораны, загородные особняки новых друзей-приятелей, сауны с набором специфических услуг… А надо заметить, что женат он на тот момент все еще не был.

Вот тут и появилась в его жизни некая юная, но достаточно хваткая для своих лет Соня, студентка Института культуры. Обладая бюстом пятого размера и знанием таких слов, как «экзистенциализм» и «декаданс», она покорила его сердце мгновенно и навсегда.

Шельмокрутов женился.

И вот тут-то, непосредственно на следующий день после регистрации брака и шумно отпразднованной в дорогом ресторане свадьбы, и выяснилось, что у иногородней Сони произрастает под присмотром мамы в городе Бердичеве сын Иннокентий пяти лет от роду. Размазывая слезы и вытирая платком распухший нос, Соня призналась в этом Шельмокрутову и попросила позволения прописать и его тоже на мужниной жилой площади. Что тут поделаешь? Соломон Маркович, похотливо глядя на бюст пятого размера, только вздохнул и смиренно дал согласие на воссоединение семьи.

Тут все и началось.

Шустрый мальчуган, не испытывавший практически никаких сыновних чувств ни к матери, ни — уж тем более! — к изрядно превосходящему ее возрастом отчиму, превратил семейную жизнь Соломона Марковича в непрекращающийся кошмар. Он постоянно подглядывал за тем, как «чужой дядя» тискает по ночам в постели его маму, а та, в свою очередь, громко вопит от «невыносимых мук», и лил по утрам в ботинки «чужого дяди» клей гуммиарабик. Еще он засовывал тому в директорский портфель непонятно где взятых дохлых мышей. А когда немного подрос и обзавелся собственными материальными потребностями (кино, конфеты, пятиклассница Аглая, которая — исключительно за деньги! — уединялась с любым желающим в закутке двора за гаражами, снимала трусики и позволяла разглядывать свои еще не тронутые оволосением девственные «глупости»), он, злодейски выследив, в каких конкретно томах энциклопедии Брокгауза и Эфрона Шельмокрутов прячет от жены денежные заначки, беззастенчиво стал их воровать. Каждый раз, обнаружив пропажу, Соломон Маркович прекрасно понимал, чьих рук это дело, но закатить скандал был не вправе, поскольку это значило бы признаться жене в том, что он утаивает от нее денежные средства и объяснить, на что они предназначены. На это он не мог пойти категорически, и мы объясним почему.

Дело в том, что Шельмокрутов был тайным мазохистом. Подобную особенность собственной натуры он обнаружил совершенно случайно. Занимая пост директора завода, он волей-неволей шел на определенные финансовые и прочие нарушения трудового законодательства. И, следовательно, постоянно опасался разоблачения и неминуемой кары. В ночных кошмарах ему неизменно виделось одно и то же — инструктор райкома партии тычет в него пальцем и громогласно произносит: «А ну-ка, ложь на стол свой партбилет!» И когда он на самом деле оказался в схожей ситуации — разница заключалась лишь в том, что распекали не его, а проштрафившегося руководителя автобусного парка, он, присутствуя при этом и услышав наяву ту самую фразу про партбилет, от смешанного чувства страха и радости (по поводу того, что она адресуется не ему) вдруг обмяк от сладостного ощущения внезапного оргазма.