По лицу полковника было видно, что щедрое приношение его отнюдь не обрадовало.
– И где же эта голова находится в настоящее время?
– Да по-прежнему у меня в багажнике, где же еще?
– Пошли!
– Скажите, а нельзя ли следующие допросы проводить на первом этаже? – робко поинтересовалась я, боком сползая с лестницы второго этажа. – Очень сложно мне по лестницам ходить, а ведь у вас в полиции вроде бы пытки пока не применяются?
– Ладно, подберем кабинет на первом этаже.
Проводив меня к машине, полковник велел переехать на их стоянку. Послушно остановила машину там, где велели, послушно открыла багажник и отошла в сторонку. Очень не хотелось глядеть лишний раз на голову, пусть сами смотрят. А они не стали смотреть, просто вынули сумку-холодильник и, не раскрывая ее, понесли в здание, велев мне следовать за ними.
Зашли мы в какой-то кабинет, уже на первом этаже, сумку они поставили на стол и, наконец, раскрыли. Я упорно не глядела в их сторону, но что-то уж слишком долго они молчали. Не выдержав, глянула. В холодильнике красовался гигантский ананас с роскошным плюмажем зеленых листьев!
Мне стало нехорошо, до такой степени, что подумала – все, помираю! Когда, черти бы их побрали, успели они подменить голову? Если бы не Гжегож, я бы решила, что у меня просто галлюцинации, но ведь Гжегож тоже ее видел! И перед отъездом из парижского отеля она еще была в моей машине, сам мне сказал об этом.
– Разыграть нас решили? – спросил полковник, и в его взгляде, устремленном на меня, не было особой теплоты.
Рука дернулась покрутить пальцем у виска, да я вовремя одумалась.
– Уверяю вас, пан полковник, я только с виду чокнутая. Была голова, это факт. Выходит, сначала подкинули, а потом свистнули. Я не успела вам сказать, они все время пытались залезть ко мне в багажник, есть свидетель. Дежурный гаража при моей парижской гостинице. И еще можете порасспрашивать в Штутгарте, там ночью моя машина отчаянно выла, тоже пытались открыть. Да и о катастрофе под Лодзью можете узнать, я ее не придумала, и тамошние полицейские наверняка составили протокол, и, может, даже фамилия той женщины записана – Елена Выстраш.
– А вам откуда ее фамилия известна?
– Так она назвала себя, когда ползла по асфальту. Вряд ли она жива, даже если эту голову ей потом пришили.
Полковник о чем-то раздумывал, глядя на меня с подозрением и, боюсь, с отвращением. Надо же, какую свинью подложили мне злоумышленники напоследок! Предъяви я полковнику голову, он отнесся бы к моим показаниям серьезно, а без головы очень свободно может разгневаться. Хорошо, если отделаюсь штрафом за то, что предумышленно ввела в заблуждение исполнительные органы. Глядишь, еще посадит. А главное, никакого уголовного дела не будет возбуждено. Нет головы – нет и расследования, это и ежу ясно.
– Догадываюсь о чувствах, которые вы ко мне питаете! – сердито заявила я полковнику. – Но, возможно, есть у вас подчиненный, которого вы тоже не любите, так подбросьте ему меня. Да, я продолжаю утверждать со всей ответственностью – голова была! И мне очень хочется знать, что там в действительности случилось, в той автокатастрофе под Лодзью, потому что у меня создалось впечатление – та женщина секунды за две до столкновения сама выскочила из машины или ее вытолкнули. И пусть кто-нибудь проверит, есть ли у нее голова. А вот мой загранпаспорт с датой пересечения границы.
– По дороге туда вы на границе оформляли страховку на машину, – произнес полковник. Значит, мой рассказ слушал внимательно. – Могли там оставить машину, незаметно вернуться в Польшу, сделать со своими сообщниками что угодно, вернуться к машине и фактически отбыть из страны на следующий день. Или поздним вечером в тот же день.
– И все это для того, чтобы потом вот здесь, перед вами, выглядеть идиоткой?
– Не обязательно. У вас что-то могло сорваться, что-то не вышло. Протокол мы все-таки составим.
Нашу беседу с большим интересом слушали два сотрудника управления, видимо подчиненные полковника. Их отправили за стенографисткой и магнитофоном. Мы обосновались в этой же комнате, полковник все-таки учел мою просьбу, несмотря ни на что. Подозреваю, ему здорово хотелось погонять меня по лестницам! Доброе сердце… А может, просто времени не было?
Я очень старательно повторила свой отчет, расхождения с истиной выполняя столь деликатным слаломом, что самой понравилось. Надеюсь, все в точности совпало с первоначальным вариантом. Охотно подписала показания, а потом начались неприятности.
Тщательно складывая странички протокола, полковник невзначай поинтересовался:
– А кроме вас кто-нибудь еще видел голову?
Вопрос застал меня врасплох, я не знала, как лучше ответить. Не хотелось вмешивать в это дело Гжегожа, да и к тому же мы с ним не согласовали своих показаний, мог вывести меня на чистую воду, сам того не желая.
– Значит, кто-то видел, – с удовлетворением констатировал наблюдательный полковник. – Кто такой?
Я решилась
– В протокол этого не записывайте, на пленку тоже не надо, скажу вам на ушко, так сказать, не для протокола. Видел ее мой давнишний хахаль, у него жутко ревнивая жена, к тому же больная, и головой ручаюсь… Тьфу, только не головой!… Наверняка вам не впервые приходится с таким сталкиваться в своей практике. Я виделась с ним в Париже.
– И что?
– И поскольку эта голова меня прямо ошарашила, я ему сказала о ней. Мы вместе переложили ее в сумку-холодильник. Стало жарко, я вам уже говорила, он боялся, что она испортится.
– Прикажете его разыскивать через французскую полицию?
– Избави вас Бог! Я же говорю, у него жена… Вон у вас под рукой телефон. Можете ему позвонить, он как раз на работе.
– Прошу вас, позвоните вы.
Мысленно перекрестившись, я извлекла записную книжку, полистала и набрала номер телефона Гжегожа. Нет худа без добра, хоть голос его услышу. Услышала и печально проговорила в трубку:
– Гжесь, это я. Доехала, все в порядке, оказалось, нога прелестно сломана, гипс не нужен, но голову у меня все-таки свистнули. Я сейчас звоню из Главного управления полиции, они в голову не верят, и пан полковник очень желал бы с тобой поговорить.
Гжегож ответил не раздумывая:
– Хорошо, давай его. Ты рассказала только о катастрофе, больше ничего.
Передав полковнику трубку, я облегченно перевела дыхание. Умница Гжесь все понял, а болтливым он никогда не был.
Полковник развел настоящий Версаль. Правда, их разговор я слышала несколько односторонне, по репликам полковника догадываясь о том, что сказал Гжегож, но поняла: он подтвердил – голова существовала, была самой что ни на есть настоящей, хранилась у меня в багажнике, а ногу я действительно сломала и два дня просидела на холодных компрессах со льдом.
Положив трубку, полковник подумал и сказал:
– Знаете что? Я вам верю. Разумеется, вы могли предварительно согласовать показания, но какой смысл? Все это настолько глупо, что наверняка правда. А относительно катастрофы мы, конечно же, все выясним. Пока вы свободны.
Пока… Ничего себе, хорошенькое словечко. У меня реквизировали и сумку-холодильник, и ананас, на что я охотно согласилась и поспешила воспользоваться свободой.
Гжегожу я позвонила из знакомого книжного магазина. Ясное дело, он ждал моего звонка. Услышав его голос, начала без предисловий:
– Наврала я вот о чем. Ни слова о письме, могла ведь его еще не прочитать. Ни словечка о ксендзе в Груйце. Это самое нашла уже подъезжая к Парижу, хотела возвращаться, но тут нога подвернулась, пришлось задержаться с отъездом. Остальное – как все было в самом деле.
– Логично, – поддержал меня Гжегож, – сам бы так поступил. О полиции я сказал правду, ты поняла? Не было смысла впутывать французскую полицию и так далее. А что ты получила вместо головы?
– Свежий ананас. Потрясающий экземпляр!
– Даже остроумно, подходяще. А где…
– Или в Штутгарте, или в Болеславце, думаю, наконец научились отключать мою сирену. Впрочем, уводить машину они не собирались, им было достаточно отключить наружную сигнализацию. Менты в общем мне поверили, интересно, что станут делать. А я съезжу в Груец. Если что придет в голову – позвони…
В Груец я отправилась немедленно.
– Да, чаще всего исповедую именно я, – так ответил на мой вопрос викарий груецкого костела, еще довольно молодой симпатичный мужчина, очень похожий на учителя закона Божьего в нашей начальной школе. – Но ведь фамилий исповедуемых мы не знаем. Хотя, минутку, как вы сказали? Елена Выстраш? Кажется, я слышал эту фамилию… – Викарий задумался, нахмурив брови, затем внимательно поглядел на меня. – А собственно, почему это пани интересует?
Я молча вынула письмо Елены и подала ему. Дождавшись, когда он кончил читать, сказала:
– Так вот, проше пана, извините, проше ксендза, на эту Елену я наткнулась сразу же после столкновения машин на шоссе под Лодзью. Хорошо рассмотрела несчастную, она успела мне сказать два слова, а вскоре после этого обнаружила в багажнике своей машины ее отрубленную голову. Вернее, обнаружила уже после того, как проехала с ней пол-Европы. Вернулась в Варшаву, чтобы сдать голову в полицию, и тут выяснилось – ее у меня похитили. Объясните же, ради Господа, что все это может значить? Если Елена у вас исповедывалась, а в письме она написала об этом, так поясните хотя бы… Нет, нет, я знаю, тайна исповеди – святое дело, я и не прошу вас выдать мне ее, но ведь не исключено, исповедь поможет вам понять, что же произошло, и вы сочтете возможным дать мне какие-то указания, посоветуете, как поступить.
