Ознакомительная версия.
— К сожалению нет, — Родик развел руками.
— А, что у вас есть? Копия? Фотография? Ксерокопия? Эскиз?
— Ничего этого у меня нет, — сказал Родион. — У меня есть только текст документа. Я так подозреваю. — Родик понизил голос. — Что оригинала в природе не существует, — произнес он как бы по секрету. — понятно?
— Так это «мифок»! — обрадовано воскликнул Вадик Кулебякин. — обожаю такую работу!
— Какой еще «мифок»? — спросил Родик.
— «Мифический документ»! — глаза Вадика загорелись. — Работа для настоящего рисовальщика! Это такой документ, которого на само деле не существовало, но в историю он вошел как якобы действительно существовавший. Например — «Письмо казаков турецкому султану». Миф чистой воды — «мифок»! А многие, даже маститые историки, считают, что это письмо действительно было написано! Мне даже приходилось делать копию с этого «мифка», как якобы с оригинала. Вот. Извините…
— А чему вы так обрадовались? — поинтересовался Родик.
— Как, — Кулебякин всплеснул руками. — Как? Это же действительно интересная работа! Одно дело изготовить копию существующего документа, а другое дело СОЗДАТЬ документ той эпохи! Вам же нужен НАСТОЯЩИЙ документ той эпохи, а не банальная поделка под старину? Правда?
— Ну да, — кивнул Родион. — Бумажка должна соответствовать. А, что есть какие-то сложности? — подозрительно спросил Оболенский.
— Нет, что вы! Никаких сложностей. Конечно, же я берусь за эту работу. Когда вы хотите получить результат?
— Чем скорее — тем лучше, — сказал Родион.
— Две недели вас устроит?
— А побыстрее?
— Я то могу побыстрее, — Кулебякин развел руками. — Химия не может. Нужно подготовить бумагу… И все такое… Извините… — застенчиво стал бормотать Вадик. — Только процесс катализа неделю займет… Но если в ущерб качеству… То… Хотя выдавать некачественный рисунок не в моих правилах… Но если вы будете настаивать… Извините… Это вам не сургуч сварить… Извините…
— Хорошо, хорошо, — Родион прервал его бормотание. — Две недели так две недели, черт побери.
— Ладно, — с благодарностью кивнул Кулебякин. — Я не люблю когда меня торопят. Мне нужно настроится… И все такое…
— Еще одна маленькая деталь, — сказал Родик. — Сколько это будет стоить?
— Немного, — Вадик посмотрел на Родиона чистыми детскими глазами. — Я много не возьму. Вы Наткин знакомый и все такое… А мы с ней восемь лет в одном классе учились. Я ее за косички дергал… Извините… — Кулебякин смущенно посмотрел себе под ноги.
— Сколько? — терпеливо спросил Родик.
— Ну, — заюлил Вадик. — Реактивы нынче дорогие. Жить то как-то надо… И вообще, сами понимаете… Извините…
— Ну?
— Семьсот… Дорого?
— Чего — семьсот? — чувствуя подвох, переспросил Оболенский.
— Американских президентов, — сказал Вадик. Вы считаете, что семьсот долларов это дорого за старинный документ, тем более автограф самого государя Ивана Грозного?
— Не понял, — сказал Родик. — Какой старинный документ? Где старинный документ? Какой такой автограф? Это же подделка!
Вадик Кулебякин насупился и сел на тахту.
— Очень обидные мне ваши слова, — сказал он и засопел. — Я настоящий Рисовальщик. Я подделок не делаю. Вам нужен этот старинный документ — вы его получите. Не хотите — купите в канцтоварах набор китайских фломастеров и нарисуйте сами. Вот. Извините… И все такое… — он отвернулся к окну и стал смотреть на свою последнюю картину за стеклом трехлитровой банки.
— Ладно, — сказал Родик, вставая со стула. — Через две недели вы получите пять сотен и не одной американской копейкой больше. Торговаться больше не советую.
— Хорошо, — оживился Вадик Кулебякин. — Только для вас и Наты. Давайте текст.
— Вот, — Родик достал из кармана пиджака бумажный листок и протянул Кулебякину.
Вадик развернул его и стал читать про себя, медленно шевеля губами.
— «… и жалую в вечное владение Солнце в поднебесье. Иван Грозный, государь всея Руси…», — в слух прочел он последнюю фразу. Даже не прочел, а как бы сглотнул на одном дыхании. — Синтаксис придется немного изменить, — выдохнул Вадик. — Таких речевых оборотов в то время не было. Уж поверьте мне. Я этим вопросом немного занимался… А так ничего… Правильно. И все такое… Вы изучали историю России? — спросил он Родика.
— Чего я только не изучал, — отмахнулся Родион подходя к двери и беря в руки Наткин зонт. — Я зайду через две недели. Хорошо?
— Заходите, — сказал Кулебякин. — Примерно в это же время. Я думаю работа уже будет сделана.
— До свидания, — сказал Родик, еще раз окинул взглядом жилище Вадика Кулебякина: одуванчики, картины в банках, шкаф-лабораторию и покачал головой. — Нет, гражданин Кулебякин. Вы не сумасшедший, вы даже не божий одуванчик… Вы ЖУК!
Вадик уставился на Родиона.
— А как вы догадались? — спросил он.
— Интуиция, — сказал Родик и вышел из комнаты натолкнувшись в дверях на старушку-соседку с кастрюлей борща наперевес. — Извините, бабушка, — сказал Оболенский. — Я весь в пардонах. Где тут у вас дверь?
— Там, — каркнула бабуля в сторону выхода и добавила. — Вадик, Проводи человека!
— Извините, — послышался голос Вадима Кулебякина, но Родика уже и след простыл.
Глава девятнадцатая
В которой выясняется, что жизнь подчинена четырем математическим действиям, но Родику не одно из них не подходит, потому, что примитивная математика идет вразрез с его убеждениями
Охота началась.
Родион Оболенский шел по следу, как гончая почувствовавшая запах зайца, распутывая петли и продираясь сквозь ольшаник в погоне за жертвой. И сколько бы косой не хитрил, сколько бы не петлял, ныряя в овраги и прячась за перелесками, ему все равно не уйти от острых зубов. Потому, что в этом и состоит смысл охоты. Один убегает — другой догоняет.
Все просто. Можно сказать больше. В любой охоте жертва в принципе обречена быть загнанной, пойманной и освежеванной.
Для Родика уже не имело значения как он это сделает, каким таких хитрым, заковыристым способом он добьется своей цели. Для него имело значение только то — что жертва существует, и этого ему было вполне достаточно. Он уже ясно предвидел финал. А в финале, посреди широкого дубового стола, на серебряном блюде, свесив ножки, лежал запеченный, а точнее спекшийся, ароматный, фаршированный заяц, нашпигованный «капустой», любовно украшенный «зеленю», но, естественно, не киндзой, петрушкой или, там, листьями салата, а благоухающими типографской краской долларами.
«Что такое „ничего“ и как сделать „чтоб было“». Над этой, на первый взгляд, пустяковой проблемкой вынужден биться любой человек, лишь стоит ему постичь азы банальной арифметики, если он, конечно действительно Homo, и, тем более sapiens!
Четыре простых математических действия: сложение, умножение, деление и вычитание. Это то на чем основывается умение делать деньги. И дело даже не в бухгалтерии.
Кто-то любит складывать и умножать, накапливать богатство и скирдовать его в копны. Колосок к колоску, зернышко к зернышку и пополняются тебе закрома, нарастает жирок и приходится ослаблять поясной ремень на лишнюю дырку.
Кто-то любит делить и отнимать. Запустить руку в чужой карман и не вынимать ее оттуда как можно дольше, при этом держа нож у горла карманообладателя. Но это уже не дело, а форменный разбой на большой дороге. За это официальные органы и покарать могут, а обиженный обладатель кармана, подвергнутого такой математической операции, нанять неласковых дядек с базуками и пластикой взрывчаткой, то есть киллеров, кому не ясно.
Как говаривал духовный наставник Родиона Оболенского Костя Остенбакин: «За такие шутки, в зубах бывают промежутки!» А Родик уважал и ценил мнение Кости Остенбакина. Костя Остенбакин был для него непререкаемым авторитетом. И в части стоматологии тоже.
Родик также свято чтил кодекс взломщик. Третье правило взломщика, на первый взгляд простое и незатейливое, гласило: «Пользуйся черным входом!» То есть никогда ничего не взламывай!
Родик и не взламывал. Родик знал, что истина как всегда находится где-то посередине.
Родик не складывал и не умножал, не делил и не отнимал. Родик извлекал квадратные корни.
Он плел силки и расставлял сети так, что обескураженный его кавалерийским напором индивидуум сам нес ему деньги бережно завернутые во вчерашнюю газетку.
Обладатель энной суммы в купюрах крупного, среднего и мелкого достоинства зачаровано шел на зов Родика, переставляя ватные ноги и преданно глядя в глаза, как зомби, как розовый кролик загипнотизированный мистическим танцем священной кобры.
Человек похож на клубок ниток, с виду упругий, гладкий и неделимый как бильярдный шар, но стоит потянуть за одну единственную ниточку и клубок этот начинает разматываться до тех пор пока в руках у тебя не окажется мягкий ворох шерстяной пряжи.
Ознакомительная версия.
