— Я даже могу представить, как его заказывает Джон Уэйн, — продолжал Марти. — На экране, так сказать. Вваливается в салун. Там моментально воцаряется тишина. И тоном, не допускающим возражений, рявкает, обращаясь к бармену: «Р-р-ржаное виски!» — подчеркивая каждый слог. — Он сделал еще глоток. — Становится все лучше и лучше.
Мы сидели в нижнем холле его клуба на Грамерси-парк. Оба в синих блейзерах и галстуках в полоску, но Марти выглядел куда элегантнее. Впрочем, он всегда так выглядит. Высокий, поджарый, с серебристой шевелюрой, со взглядами и манерами джентльмена из рекламы «Знаменитого человека» или клуба типа «Претенденты», где стены увешаны портретами великих актеров прошлого — Бэрриморов и Бутов. Они все выглядят одновременно франтовато и изысканно, как и мой собеседник.
Марти — бизнесмен, инвестор и совсем не актер, если не считать, конечно, что он тоже играет свою роль в драме под названием «Жизнь». Но среди «Претендентов» много неактеров — для вступления в клуб, судя по всему, определяющее значение имеют желание и чековая книжка. В списке членов клуба Марти числится как театральный патрон, то есть время от времени он посещает спектакли. Но отношения Марти с театральным миром чуть поглубже. Он — «случайный ангел» внебродвейских постановок и за многие годы выработал привычку общения с глазу на глаз с отдельными представителями актерской профессии.
Точнее, с отдельными представительницами.
— Сегодня в «Дейли ньюс» написали, что она — актриса, — сказал я, поднимая бокал с ржаным. — Я бы, пожалуй, и сам догадался.
— Айзис, ты имеешь в виду?
— Айзис Готье. Она красавица, Марти, клянусь!
— Это не то, что ты думаешь, — произнес он и словно поразился своим словам. — Неужели я так сказал? Нет, ты все правильно думаешь, просто я хочу внести некоторые поправки. Это не совсем то, что ты думаешь.
— Согласен.
Он поднял свой бокал, обнаружил, что тот пуст, и знаком подозвал официанта. Когда наши емкости наполнили вновь, он отхлебнул глоток и глубоко выдохнул.
— Боюсь, ты не знаком с моим другом Джоном Консидайном.
— Боюсь, что ты прав.
— Да и откуда? Он биржевик, торгует акциями. Яхты, гольф…
— Он член вашего клуба?
— Нет, хотя я предлагал ему вступить. Он, так сказать, театральный патрон.
— Так сказать.
— Вот именно. Джон — благополучный семьянин, отец и дед, но ходить под парусами и гонять по лужайке мячик — не единственное, что его занимает. На протяжении многих лет у Джона возникали дружеские отношения с несколькими очаровательными и талантливыми молодыми женщинами.
— С актрисами.
— Большей частью. Немногим более года назад Джон с женой посетил благотворительный вечер в Фонде борьбы с псориазом. Дело было здесь, в городе. Около полуночи они вернулись к себе домой в Сэндс-пойнт и обнаружили, что за время отсутствия у них побывали визитеры.
— Воры.
— Да. Они пришли и ушли раньше, чем вернулись Консидайны.
— На мой взгляд, — заметил я, — так оно и лучше. Некоторые воры способны на насилие, если их нервируют. Равно как и некоторые граждане, которым они наносят визит.
— Джон, пока учился, занимался борьбой, — заметил Марти. — Конечно, это было давно. С тех пор он многократно отдал дань хорошим ужинам, не говоря уж об ангиопластике. Очень хорошо, что он не встретился со своими гостями, тем более что их визит он расценил скорее не как насилие, а как удачный случай.
— Страховка, — предположил я.
— Ты быстро соображаешь, но и Джон не промах. Он мгновенно понял, что его обворовали… или обокрали?
— Как угодно, — откликнулся я. — Обчистили.
— Обворовали, — решил Марти, некоторое время взвешивая варианты. — Грабитель грабит, разбойник разбойничает, жулик жульничает. Воры воруют, и эти воры оставили после себя полный бардак — диванные подушки сброшены, мебель перевернута. Берни, ты потрясен.
— Не то слово.
— Так же было и с Синтией.
— Миссис Консидайн.
— Джон вывел ее на улицу, — кивнул Марти, — и сказал, чтобы она ждала в машине, пока он оценит ущерб и поставит в известность полицию.
— Это опасно. А если бы они еще находились в доме?
— Либо он не сознавал риска, либо был к нему готов. Он быстро поднялся в спальню, где следы преступления были наиболее очевидны: ночные столики перевернуты, ящики стола вывернуты на пол.
— Варвары.
— Джон не стал терять времени. Он позвонил девять-один-один, после чего поспешил вниз к жене и сообщил, что сейф вскрыт и что воры унесли все.
— А на самом деле не все?
— Это был стенной сейф, — пояснил Марти, — и его закрывала картина, висевшая на стене. Картина сама стоила какое-то количество долларов, но воры этого не поняли. Если бы они решили ее забрать, то обнаружили бы за ней дверцу сейфа, а там кто знает? Они могли бы его и вскрыть.
— Если они не знали, где его искать, — заметил я, — вряд ли им удалось бы его вскрыть. Разве что твой друг записал шифр на обороте картины, как один парень, которому я наносил визит несколько лет назад.
— Ты шутишь.
— Видимо, он не очень надеялся на свою память, — сказал я, — и полагал, что никто ничего не заметит. И он был прав, черт побери. Я тоже ничего не заметил — пока не стал вешать ее обратно. Мне хватило ума вскрыть сейф и без шифра, но я бы управился гораздо быстрее, если бы сразу увидел, что он для меня приготовил. — Я встряхнул головой, отгоняя воспоминания. — Это не важно. Джон Консидайн обчистил свой собственный сейф.
— Он держал там некоторую сумму наличными, — пояснил Марти, — которая не была застрахована, да и налоговой полиции ни к чему было о ней знать. Джон нашел, куда их перепрятать. В сейфе также были кое-какие бумаги — документы на дом, акции, облигации, несколько векселей и закладных. Все это он выбросил на пол, как будто воры не сочли нужным их забрать.
— Они взяли наличные, — сказал я, — и не стали мелочиться.
— Ну, он примерно так все и представил. Еще они забрали драгоценности. То есть они взяли шкатулку Синтии и все, что было в верхнем ящике стола, но десять-двенадцать своих лучших украшений, вполне достойных быть перечисленными в страховом полисе домовладельца, то есть Джона, она хранила в сейфе. Он набил ими карманы и сообщил жене, что эти драгоценности, скорее всего, потеряны навсегда.
— Кто-то может назвать его находчивым, — заметил я. — А кто-то заклеймит мерзавцем.
— Ему представился удобный случай, — сказал Марти, — и он им воспользовался. Впрочем, потом кое-что уплыло у него из рук. Приехала полиция, все осмотрела, сообщила, что в районе орудует целая шайка домушников, и оставила слабую надежду на то, что украденные вещи можно будет вернуть. Джон перечислил в заявлении полную стоимость всего, что было украдено, за исключением незадекларированной налички, разумеется, но включая несколько украшений, которые украл сам. Страховая компания заплатила. Они жуткие пройдохи, но в данном случае деваться им было некуда. Никто не мог усомниться, что Джон — владелец этих вещей, они были перечислены в его страховке, и никто не мог усомниться, что ограбление действительно имело место. Заявление было принято, и чек выписан.
— Кажется, ты сказал, что кое-что ушло у него из рук.
— Совершенно верно. — Марти опять поднял бокал. — Это ржаное действительно становится все лучше и лучше, согласен? Как думаешь, у нас есть время повторить?
— Время есть. Но мне, вероятно, предстоит сесть за руль или управлять механизмами.
— Тебе нужна ясная голова, — сказал он и поставил бокал. — Вернемся к Джону Консидайну. Компания с ним расплатилась, и, как только он депонировал чек, Синтию охватил покупательский раж. Ей надо было заменить все утраченное, и кто упрекнет ее в том, что она немного увлеклась? Удовлетворив свои потребности, она потратила всю сумму страховых выплат до последнего цента и несколько тысяч сверх того.
— В итоге Джон остался с пустыми карманами, — констатировал я. — Однако в итоге он выиграл, не так ли? Он потерял несколько тысяч наличными, но сохранил драгоценности.
— И что ему с ними делать?
— О-о.
— Вот именно. Совсем другое дело, если бы он посвятил жену в свои махинации. Но именно этого делать ему не хотелось. Джон выработал собственный план. Он арендовал банковскую ячейку и благополучно положил туда драгоценности.
— Там они и лежат?
— Не все.
— Неужели?
— К моменту ограбления Джон имел тесные дружеские связи с молодой женщиной по имени… впрочем, не важно, теперь она больше ничего для него не значит. Но тогда он был сильно ею увлечен и дал ей поносить браслет, который прежде хранился в сейфе. Особой художественной ценности браслет не представлял и стоил от силы пару тысяч долларов. Щедрый подарок, но не сверх меры. Когда через несколько месяцев они распрощались, она не предложила вернуть браслет, а он не чувствовал себя вправе попросить об этом.
