— Разве священник настолько лучше любого из вас? — спросил раввин.
— Обычно священник — славный малый. Большинство профанов отсеивается в ходе отбора. Конечно, и среди духовенства попадаются первостатейные дураки, но дело не в них, а в том, что, если вам нужна дисциплина, значит, нужен и человек, чей авторитет вне всякого сомнения.
— Полагаю, в этом и заключается разница между двумя системами, рассудил раввин. — Мы поощряем сомнения и вопросы.
— Даже в том, что касается веры?
— Вера требует от нас совсем немногого. Признать существование всемогущего, всеведущего и вездесущего господа. Но даже эту малость не возбраняется подвергать сомнению. Мы лишь считаем, что эти сомнения никуда не приводят. Однако в нашей вере не существует постулатов, под которыми обязаны подписываться все. Например, когда меня посвящали в духовный сан, я не отвечал ни на какие вопросы о своих убеждениях и не приносил никаких клятв.
— Вы хотите сказать, что так и не посвящены?
— Лишь в той мере, в какой сам считаю себя посвященным.
— Чем же тогда вы отличаетесь от вашей паствы?
Раввин рассмеялся.
— Во-первых, они — не моя паства, хотя бы в том смысле, что они не находятся под моей опекой, и я не отвечаю перед богом за их безопасность и поведение. По сути дела, у меня нет никаких обязанностей и льгот, которых не имеет любой мой прихожанин мужеска пола старше тринадцати лет. Считается, что я отличаюсь от прихожан лишь постольку, поскольку якобы лучше знаю закон и нашу традицию. Вот и все.
— Но вы возглавляете молебны… — Лэниган умолк, увидев, как гость качает головой.
— Это может делать любой взрослый мужчина. Во время службы мы нередко предоставляем эту честь чужаку, которому случится забрести в храм, или прихожанину, нечасто бывающему на богослужениях.
— Но вы благословляете, посещаете недужных, жените, отпеваете…
— Женю, но лишь потому, что уполномочен гражданскими властями. Посещаю больных, но это почетный долг всех людей. Разумеется, я хожу к ним, причем в немалой степени — с легкой руки католических и протестантских священников. Даже благословлять прихожан — задача тех из них, кто ведет свой род от Аарона. Мы заимствовали этот обычай у ортодоксов. В консервативных храмах вроде нашего раввин, благословляющий прихожан, присваивает себе чужую привилегию.
— Теперь я понимаю, что вы имели в виду, когда сказали, что вас нельзя назвать носителем сана, — задумчиво проговорил Лэниган. Потом ему в голову пришла новая мысль. — Но как же тогда вы держите в узде своих прихожан?
Раввин печально улыбнулся.
— Похоже, это у меня не очень получается.
— Я не это имел в виду. Я говорю не о ваших нынешних затруднениях. Как вам удается уберечь их от греха?
— Вас интересует, как работает система? Полагаю, сообщая каждому чувство ответственности за его действия.
— Свобода воли? У нас это тоже есть.
— Конечно. Только наша свобода воли немного другая. В вашей вере свобода воли сочетается с помощью оступившимся. У вас есть священники, внемлющие исповедям и отпускающие грехи. Вы имеете целый сонм святых, заступников за грешника. Наконец, у вас есть Чистилище, нечто вроде второго шанса. Можно добавить, что к вашим услугам рай и ад, которые помогают исправлять ошибки в земной жизни. У евреев второго шанса нет. Добрые дела мы должны вершить на земле, в этой жизни. А поскольку никто не делит с нами эту ношу и не вступается за нас, мы должны делать все сами.
— Разве евреи не верят в рай и загробную жизнь?
— В общем, нет, — ответил раввин. — Разумеется, наша вера поддавалась внешним влияниям, как и ваша. В нашей истории бывали времена, когда идея загробной жизни пускала корни, но даже тогда мы понимали её по-своему. Загробная жизнь для нас — это земная жизнь наших детей, наше наследие и людская память о нас.
— Стало быть, если в земной жизни человек процветает, богатеет и веселится, но при этом творит зло, оно сходит ему с рук? — подала голос миссис Лэниган.
Раввин повернулся к ней, гадая, не вызван ли её вопрос каким-то личными переживаниями.
— Это спорно, — задумчиво проговорил он. — Неизвестно, может ли хоть что-то сойти с рук мыслящему существу. Тем не менее, всем религиям приходится биться с этой задачкой. Как хорошему человеку воздается за страдания? Какую кару несет процветающий негодяй? Восточные религии предлагают людям переселение душ. Дурной, но процветающий человек заслужил благоденствие тем, что был добродетелен в прошлой жизни, а наказание за грехи понесет в следующей. Христианская церковь предоставляет выбор между раем и адом, — раввин задумался и коротко кивнул. — Оба решения весьма неплохи, надо только уверовать в них. Но мы не можем. Наша точка зрения изложена в книге Иова, вот почему она включена в Библию. Иов испытывает незаслуженные страдания, но нигде нет ни намека на воздаяние в следующей жизни. Мучения добрых людей — одно из житейских испытаний. Хорошего человека огонь обжигает так же безжалостно и жестоко, как мерзавца.
— Тогда зачем стараться быть хорошим? — спросила миссис Лэниган.
— Затем, что добродетель несет в себе воздаяние, а грех — возмездие. Затем, что зло всегда мелко, ничтожно, подло и развратно. В нашей жизни оно представляет ту её часть, которая растрачена зря и безвозвратно испорчена.
Обращаясь к Хью Лэнигану, раввин говорил будничным тоном, но, когда он повернулся к миссис Лэниган, речь его сделалась торжественной, возвышенной, почти как во время проповеди.
Мириам предостерегающе кашлянула и сказала:
— Пора домой, Дэвид.
Раввин взглянул на часы.
— Ой, и впрямь уже поздно. Я не думал, что так увлекусь. Полагаю, всему виной "том коллинз".
— Я рад, что вы увлеклись, рабби, — сказал Лэниган. — Возможно, вам и невдомек, что я интересуюсь религией. Но я не пропускаю ни одной книжки на эту тему, хотя мне редко выдается возможность поговорить о вере. Люди не очень охотно поддерживают такие беседы.
— Быть может, тема утратила свое былое значение, — предположил раввин.
— Что ж, это вполне возможно, рабби. Но сегодняшний вечер я провел прекрасно и надеюсь на его повторение.
Зазвонил телефон. Миссис Лэниган пошла в дом, но тотчас вернулась.
— Это Ибэн, — сообщила она.
Лэниган объяснял гостям, как побыстрее добраться до полицейского гаража. Повернувшись к жене, он сказал:
— Передай ему, что я перезвоню.
— Он не дома, — ответила миссис Лэниган. — Он звонит из автомата.
— Да? Что ж, хорошо, я сейчас.
— Ничего, мы найдем дорогу, — сказал раввин.
Лэниган рассеянно кивнул и поспешил в дом, а раввин спустился с крыльца. Он ощущал смутную тревогу.
Наутро арестовали Мелвина Бронштейна. В начале восьмого, когда Бронштейны ещё сидели за завтраком, к ним пришли Ибэн Дженнингс и облаченный в штатское сержант.
— Мелвин Бронштейн? — спросил Дженнингс открывшего дверь мужчину.
— Совершенно верно.
Полицейский показал свой жетон.
— Я лейтенант Дженнингс из управления полиции Барнардз-Кроссинг. У меня есть ордер на ваш арест.
— За что?
— Вас хотят допросить в связи с убийством Элспет Блич.
— Вы обвиняете меня в убийстве?
— Мне приказано доставить вас на допрос, — ответил Дженнингс.
— Кто там, Мел? — крикнула из столовой миссис Бронштейн.
— Минутку, дорогая, — откликнулся Мелвин.
— Придется ей сказать, — участливо проговорил Дженнингс.
— Пойдемте со мной, — вполголоса попросил Бронштейн и повел лейтенанта в столовую.
Миссис Бронштейн испуганно подняла глаза.
— Эти господа — из управления полиции, дорогая, — сказал её муж. Они хотят, чтобы я поехал в участок и ответил на несколько вопросов. — Он сделал глотательное движение. — Все из-за той несчастной девушки, чей труп нашли во дворе храма.
Бледное лицо миссис Бронштейн пошло красными пятнами, но она сохранила спокойствие.
— Тебе что-то известно о её смерти?
— О смерти — ничего, дорогая, — со всей возможной убедительностью ответил Мелвин. — Но о самой девушке я кое-что знаю, и эти господа надеются на мою помощь в расследовании.
— К обеду вернешься? — спросила его жена.
Бронштейн взглянул на полицейских. Дженнингс прокашлялся.
— Я бы не стал рассчитывать на это, мадам.
Миссис Бронштейн уперлась ладонями в край стола и тихонько оттолкнулась. В этот миг полицейские впервые заметили, что она сидит в инвалидной коляске.
— Если ты способен помочь полиции в раскрытии этого ужасного дела, Мел, то, разумеется, обязан сделать все, что в твоих силах.
Бронштейн кивнул.
— Позвони Элу, попроси его связаться с Натом Гринспэном.
— Разумеется.
— Тебя уложить, или ты ещё посидишь?
