Да, развалилась система. Окончательно и бесповоротно. Никакими реформами не восстановишь, никакими приказами сверху. И хоть в робокопов всех переименуй, ничего уже не изменить. «Рожденная демократией».
Но что-то делать надо… Другой системы не существует.
Когда подъехали к отделу, водитель попросил чаевых. За то, что быстро довез. Хорошо, хоть не потребовал.
— В такси иди.
— А вас кто возить будет?
— Сам на крайняк за руль сяду.
— Значит, не дадите?
— Не дам.
Зайдя в кабинет, Никифоров поднес руки к электрорадиатору — паровое отопление еще не включили, приходилось жечь электричество, отчего в самый неподходящий момент вылетали пробки. В шкафу хранился запас свечей на случай веерного отключения.
В столе запищал Гоша, тоже требуя на чай. Евгений Александрович выдвинул ящик.
И заметил небольшое изменение первоначального положения вещей. Да какое там небольшое? Очень. Очень большое.
В ящике не было пистолета.
Подполковник вскочил, быстро достал из кармана брюк связку ключей, распахнул сейф, вытряхнул содержимое на стол.
Пусто!
На всякий случай пошарил внутри рукой. Ничего. По очереди выдвинул все ящики стола — вдруг переложил?
Нет, не переложил.
Попытался взять себя в руки и сосредоточиться. Час назад оружие лежало в столе, он видел пистолет, когда выгуливал Гошу. Потом заявка, спешка… Обычно он брал оружие на выезды, сегодня не взял. Кабинет тоже не запирал, в приемной верная Вера, она никого не пустит…
Он выскочил из кабинета. Вера, женщина неопределимого возраста, отложила газету «Житуха».
— Вера! Ко мне кто-нибудь приходил?
— Да, человек десять.
— Ты кого-нибудь пускала в кабинет?!
— Нет… Никого… А что случилось, Евгений Александрович?
Это «что случилось» верную Веру выдало. Дрогнул голосок. Стало быть, уже не верна.
— Ты куда-нибудь отходила?
— Нет… Ну, если не считать… Туалет… Три раза. У меня цистит.
— Меня это не очень интересует. Дверь оставалась открытой?!
— Кажется… Господи, Евгений Александрович, так что все-таки случилось?
— Ничего… Лечиться надо.
Он вернулся в кабинет, сел за стол. Ящик по-прежнему был открыт.
Так… Хана! Что же делать? Докладывать нельзя — сразу служебная проверка и на гражданку без пенсии, новому начальнику что-то объяснять без толку. За утрату боевого оружия — расстрел без суда и следствия.
И не доложить — все равно что табурет у себя из-под ног выбить, стоя в петле. В январе, после праздников — комплексная проверка ожидается, и все вскроется. А после проверки переаттестация в связи с переименованием милиции в полицию. На это у похитителя и расчет.
Кстати, о похитителе… Недругов у Евгения Александровича накопилось, что вирусов в сети. Он, как мог, тормозил превращение райуправления в коммерческую структуру, что не могло не вызвать справедливого возмущения у передовой части сотрудников, стремящихся шагать в ногу со временем. И кто-то из них не выдержал, внес лепту.
…Не исключено, кстати, что недруг проявится. Намекнет, чего хочет. Для того по столам и лазил.
Разве можно в такой обстановке расслабляться хоть на секунду? И на долю секунды нельзя. «Друзья» не спят, ждут момента.
А настоящих друзей здесь и не осталось. Даже те, с кем начинал, с кем стакан делил, уже не друзья. И даже не партнеры. Не выдержали марафона, сошли с дистанции, превратившись в акул милицейского бизнеса… Да в каких там акул? В карасей, блин…
Нет, один друг все же остался. Настоящий. Который не предаст и не подставит.
Динозаврик Гоша. Он же — единственный свидетель, видевший гада. Жаль, сказать не может. Гоша, ну хоть подмигни, зря я тебя, что ли, столько кормил-поил-выгуливал?
Гоша! Ау! Ты где?
Тамагочи лежал справа, а Евгений Александрович оставил его слева, возле кистевого эспандера. Это он помнил точно. Значит, его переложил похититель, вряд ли Гоша сам переполз.
Ну конечно — хреновника необычная, диковинная. Как не посмотреть, как не потрогать? И потрогал…
Спасибо, Гоша! Ты — настоящий друг!
Никифоров рванул трубку, чуть не оборвав шнур.
— Федорова ко мне! Срочно. С чемоданом!
Через минуту лучший эксперт-криминалист уже раскладывал свой волшебный чемоданчик на столе шефа.
— Вот, — указал Евгений Александрович на игрушку, — проверь, есть ли пальцы?
— А чье это?
— Ну… Дочка приятеля оставила…
— Я к тому, что… Ваши пальцы на ней могут быть?
— Не исключено.
Больше опытный криминалист вопросов не задавал. Обработал Гошу своими порошками, скопировал отпечатки на пленку.
— Есть. Линии довольно четкие, можно идентифицировать… Теперь надо исключить вас, Евгений Александрович.
— Катай, — подставил ладони Никифоров.
Федоров профессионально дактилоскопировал шефа, тут же сравнил его отпечатки с изъятыми.
— Один палец ваш, без вариантов. Второй — чужой… Точно не большой и не мизинец. Либо указательный, либо безымянный. Детских, кстати, нет вообще.
— Отлично… Я постараюсь достать тебе образцы для сравнения. Только имей в виду, это неофициальная экспертиза.
— Я уже понял… У вас что-то случилось?
— Пока нет. Но хочу знать, кто лазает по чужим столам… Погоди. Сядь, — Евгений Александрович указал на стул и крикнул в приемную: — Вера, принеси два чая!
Когда секретарша вышла, оставив поднос с чайником и двумя стаканами, опытный эксперт сразу приступил к работе с посудой. И пять минут спустя выдал результат.
— Нет… На тамагочи не ее палец. И, вообще, он мужской…
— Ладно, ступай. И не надо рассказывать об этом в своем блоге… Погоди. Возьми графин, полей мне на руки. Над горшком цветочным…
Так, теперь предстояло откатать всех господ офицеров из ближнего круга, начиная с замов. Играть в Мюллера, угощая всех чаем из стеклянного стакана, не хотелось. Это долго, да и не качественно. Придется применить власть.
— Вера!
— Я здесь!
— Пиши приказ. Согласно распоряжения министра внутренних дел, в связи с обострением обстановки на Северном Кавказе и для предотвращения возможных террористических актов, приказываю. Первое. Перейти на двенадцатичасовой рабочий день, начиная с завтрашнего числа и до особого распоряжения. Второе. Отменить выходные, отгулы, отпуска. Третье. Дактилоскопировать офицерский состав подразделения до… Какое сегодня?
— Двадцатое.
— До двадцать первого декабря текущего года.
— А зачем это?
— Откуда я знаю? Позвонили из управления, приказали. Возможно, в связи с предстоящей проверкой. Приказы не обсуждаются… Когда напечатаешь — мне на подпись.
Борьба с терроризмом — вещь актуальная, никто не вздрючит начальника за личную инициативу. Утром он зачитает приказ на сходке, вечером отпечатки будут у него на столе. А там поглядим, кто любит брать без спросу чужое оружие.
Лишь бы сегодня никто не нагрянул. Пистолет не для того украли, чтобы на рынке продать. Не исключено, позвонят анонимно кому следует и предложат проверить наличие табельного оружия у подполковника Никифорова.
Почти тут же мобильник затянул старую оперскую балладу «Позови меня чисто по имени». Евгений Александрович бросил взгляд на дисплей и только после этого ответил.
— Да, Ларис…
— Ты где? — поинтересовалась жена.
— На работе вообще-то…
— Звонила Айгуль, приглашала в субботу на новоселье. Надо сходить. Неудобно отказывать.
Айгуль — одна из казахских гастарбайтерш. Неужели выбралась из общаги? Интересно, куда? В другую общагу?
— Не знаю пока… Нам отменили выходные. Терроризм.
— И кто отменил?
— Ну, как кто? Папа. Начальник УВД. Приказ прислал.
— А если я ему позвоню? И попрошу, чтобы он тебя отпустил.
— Ты что, мне не веришь?! Вон, Вера приказ печатает.
— Почему? Верю. Я просто позвоню и попробую договориться. Там всего на пару часов. Думаю, общественная безопасность не пострадает.
— Лар, ты с ума сошла? Ты как себе это представляешь? «Товарищ генерал, а не могли бы отпустить моего мужа на новоселье? А то он сам стесняется спросить». Ты хочешь отправить меня на пенсию? Вернее, даже не на пенсию, пенсия мне только через год полагается…
— Хорошо, отпросись сам. И подумай насчет подарка… Кстати, что у тебя с голосом? Ты чем-то расстроен?
— Конец года, что ж ты хочешь? Не до смеха.
— Ясный мой свет… Поверь, я могу отличить служебное расстройство от личного.
— Да, Ларис! Я только что расстался с любовницей! Насовсем! Так что можешь быть спокойна!
— Я всегда спокойна. А вот ты нервничаешь… Пока…
Вот ведь… Ей бы в разведке работать, а не в котельном бизнесе. Хрен обманешь… Ревность — двигатель любви. Придется идти на это дурацкое новоселье.
Поучаствовав в раскрытии не одного десятка бытовых убийств, Евгений Александрович заметил одну любопытную закономерность. Если муж убивал жену, то наносил множественные удары — ножом, кулаком, сковородой… А если жена убивала мужа, удара хватало одного. Раз — и готов. Из чего следовал вывод: женщина, даже убивая, продолжает мужчину любить. И не заставляет мучиться. И он был уверен: Лариса, (тьфу-тьфу, не дай Бог), доведись ей взяться за нож или скалку, тоже прикончит его одним ударом. Потому что любит.
