Но коммунист быстро напомнил мне, кто он и чьих будет.
— Я — Сунь Куг Фу из Корпуса освободителей Евразии, — сказал он. — Вы меня помните?
— Конечно, — любезно ответил я. — Вы были на собрании.
— Верно. Входите.
Я вошел и очутился в самом обыкновенном рабочем кабинете, обставленном на западный лад: серый металлический письменный стол, серый металлический картотечный шкаф, серая металлическая корзина для бумаг и зеленые пластиковые стены.
— Располагайтесь, — пригласил Сунь Куг Фу. — Как вам нравится наше прикрытие?
— Очень здорово придумано, — ответил я, усаживаясь на коричневый кожаный диван. Кроме этого дивана да крутящегося кресла за столом, сидеть тут было не на чем.
— Под прикрытием культового учреждения вы как у Будды за пазухой, — самодовольно продолжал Сунь Куг Фу тоном, дававшим основания предположить, что идея такого благочестивого прикрытия принадлежит ему самому. — Можно вытворять все, что угодно, а легавые и носом не поведут.
— У вас почему-то совсем не восточная речь, — заметил я.
Сунь расхохотался.
— Вы шутите? — воскликнул он. — Я родился в Астории, за мостом. Мой папаша был владельцем прачечной. Впрочем, он и сейчас ею владеет.
— Это хорошо, — сказал я, видя, что Сунь продолжает улыбаться. — А как насчет моих башмаков?
— Не просто хорошо, а прекрасно! — сияя, вскричал он. — Даже если легавые следят за вами, дальше дверей храма они не пойдут. Если ваши ботинки в храме, значит, и вы там! Так они подумают. А вы можете преспокойно путешествовать по всему свету!
— И впрямь замечательно, — сказал я. — Но я хотел бы получить их обратно.
— О, не беспокойтесь. Никто их не присвоит. Ваши ботинки будут там, где вы их поставили. Можете забрать их хоть через неделю.
— Но… — начал я.
Он беспечно взмахнул рукой и сказал:
— Скоро за вами приедут. У меня дела. Приятно было снова повидать вас.
— Благодарю, — ответил я.
— Вы классно расправились с этой богатенькой поганкой, — похвалил он меня. — Терпеть их не могу, знаете ли. Такие лезут в драку, даже если им не за что воевать. Черт возьми, приятель, этот мир и так принадлежит им! — Сунь покачал головой, улыбнулся мне и вышел, закрыв за собой дверь.
Я просидел там довольно долго, даже дольше, чем в кафе. Но вдруг одна из стен кабинета поползла в сторону, и в черном проеме возникла неуклюжая фигура Лобо. Он грузно ввалился в комнату, будто медведь, и пророкотал:
— Обыск.
— Ладно, — ответил я и, встав, развел руки в стороны.
Лобо медленно и дотошно обыскал меня. Он нашел и галстук, и платок, и ручку, и механический карандаш, и бумажник с кредитной карточкой, и ремень, и двадцатипятицентовик. Вернув мне все это добро, Лобо опять протиснулся в черную брешь в стене, поднял одну из своих чудовищных лап и поманил меня за собой.
И вот я снова в пути.
Четыре часа утра. Наконец-то я стою лицом к лицу с Тайроном Тен Эйком в маленькой комнате с черными стенами и без окон, где-то в нью-йоркском подземелье. Над нашими головами покачивалась яркая лампочка, висевшая на черном проводе, который торчал из темного потолка. Посреди комнаты стояли старый деревянный стол и два некрашеных стула.
Молчаливый Лобо снова подверг меня пытке, проведя через лабиринт коридоров, лестниц, пустых комнат и галерей в толще земли, и наконец притащил в эту камору, в которой, когда я вошел, никого не было. Переступив порог, я увидел, что попал в тупик, а Лобо у меня за спиной закрыл дверь и удалился.
После нескольких минут нервозного ожидания, в течение которых я успел подумать о восьмидесяти трех разных вариантах возможного провала нашего замысла, дверь снова открылась, и вошел Тайрон Тен Эйк. (Стоя рядом с ним, я никак не мог мысленно назвать этого человека его псевдонимом. Леон Эйк — совершенно несуразное имя для такого типа. Он был именно тем, чем всю жизнь мечтал стать молодой Орсон Уэллс.)
— Приветствую, мой дорогой Рэксфорд, — сказал он, сияя улыбкой. — Должен поблагодарить вас за то, что так быстро разделались с покойной мисс Тен Эйк.
Я откашлялся и проговорил, стараясь, чтобы мой голос звучал так же невозмутимо, как и его:
— Благодарю. Это пустяки.
— Возможно, и нет, только вы об этом не знаете, — ответил он, хитровато глядя на меня. У него был раскатистый мелодичный голос с какой-то странной звуковой примесью. Звук этот напоминал хруст ломающихся детских костей. Продолжая улыбаться, Тен Эйк указал на стол и стулья. — Присаживайтесь, поговорим.
Чего это он так лукаво на меня смотрит? Почему он сказал, что убийство Анджелы Тен Эйк значит больше, чем я думаю? Кажется, он чего-то от меня ждет, но вот чего? Я вдруг почувствовал себя так, будто меня силком засадили играть в шахматы с гроссмейстером и отвели десять секунд на обдумывание каждого хода. А почем мне было знать, какой ход замышляет мой соперник?
Но в следующий миг (я едва уложился в отпущенное на обдумывание время) я понял, что ему надо. Покинув собрание, мы с Анджелой провели вместе какое-то время, прежде чем я ее «убил». Может, она успела сообщить мне, кем на самом деле был Леон Эйк?
А почему нет? Теперь я смогу объяснить, откуда мне известно подлинное имя Леона Эйка. Грех не воспользоваться такой возможностью. По меньшей мере, это позволит мне избежать пагубных последствий, если я вдруг случайно оговорюсь.
Времени на дальнейшие размышления уже не оставалось. И я сказал:
— Спасибо, мистер Тен Эйк.
Я подошел к стулу.
Внезапно в комнате повисла тишина, и скрежет ножек стула по бетонному полу привел меня в ужас. Напряженное молчание нарушил голос Тен Эйка, такого голоса я еще не слышал: он напоминал звук, с каким кремень скользит по клюву ястреба.
— Как вы меня назвали? — спросил он.
Неужто я дал маху? Неужто совершил гибельную ошибку? Времени раздумывать не было, оставалось положиться на авось и переть напролом. Я с легкой хрипотцой ответил:
— Тен Эйк. Я назвал вас Тен Эйком. Разве вы не Тайрон Тен Эйк, братец этой девки Анджелы?
Я все сказал правильно. Его судорожная улыбка вновь засияла ровно, голос сделался мягче.
— Значит, она вам сказала. Что ж, этого и следовало ожидать.
— Надеюсь, это не создаст вам неудобств, — тщательно подбирая слова, ответил я.
Улыбка снова замерцала, как лампа дневного света.
— Думаю, нет. Садитесь же, мистер Рэксфорд, нам есть о чем поговорить.
Мы уселись лицом друг к другу, разделенные старым столом. Тен Эйк достал из внутреннего кармана тонкую кривую итальянскую сигару, шишковатую, как дубинка ирландского викинга. Я вытащил сигарету, поскольку очень хотел курить, и Тен Эйк дал мне огоньку, поднеся к моей сигарете изящную золотую газовую зажигалку. Густой едкий дым его заморской сигары почти сразу заполнил всю каморку, и ее убранство утратило четкость очертаний, хотя и не стало менее зловещим.
Тен Эйк смотрел на меня, и глаза его искрились, как оголенные провода.
— Что еще вам обо мне известно, мистер Рэксфорд? — спросил он.
— Да, по сути дела, ничего, — заверил я.
Улыбка стала вкрадчивой.
— Ничего? Моя милая усопшая сестричка никогда не рассказывала вам про меня?
— О, — промямлил я, лихорадочно вспоминая все, что слышал о нем. — Ну, говорила, что вы уже давно покинули Америку. Что стали коммунистом.
— Коммунистом! — Он громко расхохотался. Похоже, такое предположение показалось ему до смешного вздорным. — Что ж, еще одно свидетельство уровня ее умственного развития. Коммунистом!
— Так вы не коммунист? — спросил я.
О! Если бы мои башмаки были на мне! Если бы П и вся его азбука сидели сейчас кучкой возле приемника где-нибудь в двух милях отсюда и слышали все эти отборные, жизненно важные разведывательные сведения! Проклятый Сунь Куг Фу с его культовым сооружением в качестве прикрытия. Ни дна ему ни покрышки!
Тайрон Тен Эйк вытащил свою маленькую сигару из уголка рта и ответил:
— Я не подпадаю ни под какое политическое определение, мистер Рэксфорд. Подозреваю, что и вы тоже.
Еще один молниеносный ход. И отвечать на него тоже надо было молниеносно. Кем я хочу быть в глазах Тен Эйка? Дурачком, как большинство участников того собрания, или коварным приспособленцем, таким же, как он сам, оппортунистом? Дурачка он может счесть бесполезным, а негодяя и плута, равного себе по хитрости, — опасным.
Вероятно, избранный мною путь был подсказан моим себялюбием. Во всяком случае, я ответил:
— Надо полагать, мы оба стремимся занять место первого парня на деревне. Единственная разница между нами в том, что я — Рэксфорд.
Его улыбка сверкнула, как огниво.
— Понятно, — сказал он. — Вот только убийство моей сестры может показаться кое-кому весьма несуразным поступком.
