— Точно, выкинули! — подхватила Тереса. — Твой дедушка продал участок под Варшавой, одиннадцать гектаров, и на следующий день на вырученные деньги смог купить коробок спичек…
— Ну зачем же преувеличивать? — упрекнула мамуля младшую сестру. — И вовсе не коробок спичек, а петуха!
— Ив самом деле купил петуха за одиннадцать га? — пожелала удостовериться тетя Ядя.
— В самом деле. Инфляция была страшная, петух как раз столько стоил.
— Господи! — в отчаянии простонал Михал Ольшевский. — Но это было раньше. Может, теперь уже проклятие больше не тяготеет?
— Ерюсь, тяготеет! — холодно произнесла Тереса. — Уже после войны моя средняя сестра выбросила в Вислу два обручальных кольца из червоного золота…
— …а моя мамуля выбросила на свалку корсет, в который бабушка зашила золотые рубли, — добавила я. — Но не стоит отчаиваться. Вот, например, Тереса еще не довела своего супруга Тадеуша до банкротства…
— …но уговорила его приобрести акции золотых приисков, — сокрушенно призналась Тереса.
— И что?
— А ничего. Держим эти акции. Сейчас красная цена им — шесть долларов.
— А купили за сколько?
— За четыреста.
— Не вздумайте продавать! — предостерегла Люцина.
— Продадите, а на следующий день окажется — на тех землях обнаружены залежи урановых руд…
Нет, так мы зайдем слишком далеко. Мне очень привлекательным показался столь красочно расписанный Михалом сундук, надо вдохнуть немного оптимизма в теток.
— Послушайте, что скажу! — начала я голосом вещей пророчицы. — А может, то знамение свыше? Может, завелась в нашем роду одна-единственная умная голова в лице моей прапрабабушки и она решила преломить фамильное проклятие? Видите же — богатства свои не растранжирила, собрала все до крошки и в сундук запрятала. Сами подумайте — если мы теперь начихаем на ее сундук, это будет классическим проявлением идиотизма, ведь каждый нормальный человек принялся бы за розыски сундука, даже если тот и не существует…
— Ручаюсь — он существует! — крикнул Михал Ольшевский.
— Существует или нет — искать надо. Может, проклятие за века немного повыдохлось…
— Она права! — поддержала меня тетя Ядя.
— Ээээ! — стояла на своем Люцина.
Михал не мог усидеть на месте, и в возбуждении принялся бегать по комнате, восклицая:
— Ну что вы за это проклятие ухватились! Проклятиями нельзя руководствоваться! А если не станете искать… Это преступление! Преступление перед национальной культурой! Такой случай выпадает раз в сто лет в нашей стране! Преступно не воспользоваться им!
* * *
Люцина сдалась последней. Она никак не могла поверить в то, что наши предки могли собрать такие драгоценности. Особенно почему-то ее раздражал головной убор из трехсот жемчужин. И тут мамуля очень кстати напомнила сестре одну из семейных легенд. В ней говорилось о каком-то из лакеев Радзивиллов. Впрочем, возможно, это был гайдук. Так вот, этот лакей или гайдук был то ли любовником одной из княжен, то ли просто вором. Дело было давно, поэтому такие подробности, естественно, подзабылись. А об этой истории рассказывал нашей прабабушке княжеский огородник, когда приходил к ней в Тоньчу за саженцами. Не исключено, втолковывала мамуля Люцине, что этот самый лакей или гайдук запросто мог оказаться счастливым обладателем кое-каких драгоценностей из сокровищницы магнатов-Радзивиллов. Или княжна ему подарила, или просто-напросто украл. Естественно, лакея или гайдука с работы выгнали — ясное дело, не стали бы держать ни вора, ни любовника. А тот, вдохновенно повествовала мамуля, вполне мог спустить за полцены свои драгоценности, возможно, даже, по пьяной лавочке спустил и вовсе за бесценок, так что ничего не стоило приобрести соседям недорогие вещицы. Ведь дворец Радзивиллов был через дорогу от Тоньчи, деревни, где проживала прабабушка.
— А моду на жемчуг ввела Барбара Радзивиллува, это всем известно! — подхватила тетя Ядя. — Лакею же ничего не стоило свистнуть тот самый головной убор!
Вот так конфликт в роде Радзивиллов убедил Люцину, и она перестала сомневаться. И нас с толку сбивать.
Местонахождение бесценного сундука сомнений у нас не вызывало: он спрятан где-то в пределах усадьбы Франека. Об этом ясно и недвусмысленно свидетельствовали последние слова его отца перед смертью.
— Да, отец ясно сказал — здесь! — подтвердил Франек, не зная, радоваться ему или огорчаться. — Он несколько раз повторил «здесь, здесь». Ведь не о хуторах же он говорил!
— Здесь, но где именно? — допытывалась Тереса.
— Спрятано было давно, — рассуждал Михал Ольшевский, который, похоже, решил навеки поселиться в Воле. — Нотариусу помогал Франтишек Влукневский, человек неподкупной честности, как о нем говорилось вот в этих старинных документах. Нотариус ему доверял безгранично, так что наверняка это спрятано здесь.
— Да и конкуренты всю дорогу здесь ищут! — подтвердила я. — Потомки валом валят…
— О Господи, никто не сомневается, что здесь, но где именно? — выходила из себя Тереса.
Ответа на этот вопрос не было. Колодец раскопали, и он оказался пуст. Может, стоит теперь заняться развалинами? Хоть мамуля и утверждает, что в подвалах старого дома ничего не было, романтичные старинные руины так и манили познакомиться с ними поближе. В конце концов, не так уж много работы: расчистить вход, забраться в подвалы, внимательно осмотреть стены и пол. Итак решено — начинаем с развалин.
И тут встала новая проблема — стоит ли сообщать о наших планах милиции? Долго спорили, прикидывали и так и сяк, и решили — не стоит. Главным образом, из-за Франека. Ведь в каком он оказывался положении? Можно сказать, официальный хранитель сокровищ, значит, давно знал о том, что где-то здесь хранятся огромные богатства, и не счел нужным информировать власти? А у властей бывают иногда такие глупые придирки…
Франек был нам благодарен за такое решение, хотя благородно уж было решил явиться с повинной… Но коль скоро мы постановили оставить все дело в узком семейном кругу, он очень рад и не только разрешает разрыть на его усадьбе все, что нам заблагорассудится, но и готов всемерно помогать нам, хотя вот уже и жатва на носу.
На сей раз в работу нас запрягла не мамуля, а Тереса, смертельно обидевшаяся на Михала за высказанное им предположение, что она увезет часть польских памятников старины в Канаду. Плевать ей, Тересе, на свою часть, а сокровища она станет искать до последней капли крови исключительно из желания благородно пожертвовать их своей польской отчизне. И Тереса первой двинулась на развалины, которые, неизвестно почему, нравились ей намного больше колодца.
За один день, дружно навалившись, мы расчистили вход в подвалы, убрав оттуда целые горы мусора и камней, и, удовлетворенные делом рук своих, спокойно отправились спать. А утром оказалось, что расчищенное место опять завалено громадной грудой камней и мусора, только вчера вынутых.
Это было уж слишком! Разъяренный Казик заявил, что больше терпеть не намерен и сегодня ночью с вилами в руках устроит засаду на негодяя. Я сама готова была хоть со сковородкой устроить засаду на мерзавца, удержало меня лишь воспоминание о кошмарной роже Больницкого в колодце. После такого пропадала всякая охота входить в контакт с противником.
Мы поняли — дело осложняется, противник бдит и сегодняшней ночью не убил никого только потому, что никого из нас поблизости не было. Что же делать? Выставить охрану? Рискованно для стражи. Не выставить — значит, обречь себя на Сизифов труд. Пожалуй, зря мы не привлекли к делу силы милиции, очень бы нам пригодились сейчас крепкие вооруженные парни. С другой стороны, действия противника вселяли надежду — мы на правильном пути. Значит, тем более следует идти по этому пути, но с умом. А вдруг на следующий раз противник вместо того, чтобы мешать нам, предоставит возможность раскопать побольше, чтобы самому потом добраться до сундука? Мы как-то ни капельки не сомневались, что эта отвратительная креатура, наш противник, охотится за тем же, что и мы. За нашим сокровищем! И при этом знает о нем больше, чем мы сами.
Мысль о ночном дежурстве пришлось по-очереди выбивать из голов Казика, Михала и мамули, — слишком опасное это было дело. В целях безопасности Люцина предложила вместо часового выставить чучело — нечто среднее между огородным пугалом и магазинным манекеном. Идея нам понравилась: противник встревожится, может, даже испугается, может, решит переждать, в общем, ночь у него пропадет зря.
Вдвоем с тетей Ядей мы сделали искусственного часового, использовав для этой цели Ьолому, тыкву и старую одежду Франека. Тыква очень хорошо маячила в ночной темноте, издали — прямо человеческое лицо. Мы вторично расчистили вход, чтобы нашему чучелу было что сторожить, и отправились спать.
