Иоанна Хмелевская - Кровавая месть

Зато на своём поприще — проектировании очень хитроумных стальных конструкций — он был счастлив и прямо-таки фонтанировал гениальными идеями. Если бы ещё согласился на контракт в Австралии…

Фигушки, не согласился.

Ну и ладно. Майку он любил, может, даже слишком часто и энергично. Но у кого нет недостатков?

— Вот что я тебе скажу, — заявила Боженка, Майкина старшая на два года и лучшая подруга. — Ты бы присмотрелась к своему мужику. Я, конечно, не вмешиваюсь, но настоятельно советую.

— А в чём дело? — заинтересовалась Майка.

Боженка перевела дух, устроилась в старом кресле и огляделась:

— Найдётся что-нибудь выпить крайне вредное для здоровья? Не могу же я так, всухую, распространять грязные сплетни.

— Одно пиво. Ничего другого не держу, только зря добро переводить… Ну, понятно, кроме водки — водка может хоть сто лет стоять, ничего ей не будет, а вот любое вино киснет. Пиво пойдёт?

— Открытое имеешь в виду? Вино в смысле?

Майка кивнула, соскользнула с высокой табуретки у чертёжной доски и отправилась на кухню за напитком. Она обожала Боженку и её сплетни, поэтому ни полслова не вякнула, что пиво толстит, если, разумеется, при этом есть, а Боженка ела, да ещё как! Подруга — пышная брюнетка — имела как минимум одиннадцать кило лишнего веса, но была так хорошо сложена, что этот излишек почти её не портил. В конце концов, не каждый день случаются серьёзные поводы.

Дамы расположились в помещении, несправедливо называемом гостиной, которое в Майкином доме одновременно использовалось и как столовая, и как кабинет. Собственно кабинетная часть занимала приблизительно треть комнаты и состояла из компьютера с огромным монитором, принтера, чертёжной доски, бумаги самого разного размера и фасона и множества фотографий в коробках из-под обуви. Майка, как большинство талантливых дизайнеров, не умела создавать концепцию проекта на экране компьютера, ей для этого требовались рука и бумага. Да ещё чуток простора для размаха. Потом уже можно было задуманное обрабатывать на компьютере, менять, исправлять и добавлять детали. Остальное пространство комнаты занимали обеденный стол со стульями, диван, кресла, книжные полки, телевизор, а также весьма оригинальный предмет меблировки — колоссальный сервантобуфет для той посуды, что получше и не влезавшей в кухню. Всё это, вместе взятое, производило впечатление некоторой скученности, но другого выхода пока не было, так как детскую занимали дети, а в спальне Доминик почему-то упорно предпочитал спать, категорически возражая, чтобы работавшая по ночам жена светила ему лампой в глаза. А вот Майке домашние во время работы совсем не мешали, ей требовались только руки и глаза, остальное не имело значения. Дети были выдрессированы чуть ли не с рождения, телевизор смотреть могли, но в разумных пределах и без диких криков. Доминик вообще был весьма аккуратен.

— Ведь ты же вино любишь? — слегка удивлённо сказала Боженка вернувшейся с пивом Майке.

Та пожала плечами:

— Люблю, но без фанатизма. Опять же целую бутыль я одним махом не выдую, а она продержится только до завтра. Редко до послезавтра и редко какая. Доминик едва пригубит, а детям я, с твоего позволения, начну наливать лет эдак; через десять.

— Позволяю, — милостиво согласилась Боженка и открыла банку.

Майка подала ей стакан, также благосклонно принятый.

— Правильно, из банки неудобно. Ну, так вот. Я тебе битый час твержу про Доминика, а ты не реагируешь.

Честно говоря, Майке казалось, что они беседовали о разных более или менее приятных напитках, но, вспомнив начало разговора, отреагировала:

— Ага, мне надо на мужа посмотреть. Смотрю, каждый божий день смотрю. А что, он стал плохо выглядеть?

— Не придуривайся. Ты же дома смотришь, правильно?

Майка оставила в покое чертёжную доску и пересела на вращающееся кресло у компьютера, прихватив для себя банку пива и пока не почувствовав ни малейшего беспокойства:

— А надо смотреть в других местах?

— Не мешало бы. От нас то один то другой у них по делам бывает. И сигнализирует. Что с того, что я зеленью занимаюсь, там всё равно больше планировки территории, чем озеленения, вот я с их железом постоянно и сталкиваюсь. Правда, последнее время там не бывала, только по слухам, а вот на днях сподобилась, пришлось туда бежать, а всё через этот чёртов мостик. По улице-мостовой шла девица за водой…

Знакома Майка с Боженкой была всего девять лет, но разобраться в характере подруги долгих трудов не требовалось. У той, как у пьяного — что на уме, то и на языке, ходить вокруг да около ей совсем не свойственно, наоборот, она пёрла вперёд как асфальтоукладчик, ни на кого и ни на что не оглядываясь. А тут вдруг забуксовала. Выходит, дело серьёзное.

— Слушай, подруга! Кончай вилять. Я ни в жизнь не поверю, что ты в две минуты упилась полбанкой пива, а когда ты в квартиру входила, от тебя не пахло. Значит, была как стёклышко. Нечего мне тут со своего мостика воду лить, говори, как есть.

— Он разводной, — мрачно призналась Боженка.

— Кто? А-а, поняла. Мостик?

— Он самый. Пришлось с ними немного пободаться, а то мне механизм пытались в розы засунуть. Твой Доминик, врать не буду, скорее гений, чем дурак, в момент задачку решил, потому-то я себя сволочью и чувствую.

Майке на миг стало жутко приятно, но, не успев даже хорошенько насладиться гордостью за Доминика, она сообразила, что тут дело нечисто, вряд ли Боженка примчалась к ней с комплиментами для мужа и чувствует себя сволочью вовсе не из зависти к его талантам.

— Ладно, гений-то он гений, но и дурак порядочный, всего хватает. Что он ещё натворил?

— Ничего.

— Что?

— Ничего.

— Если ничего, то что ты так виляешь?

— Это не я виляю.

Приближаясь к тридцать первому дню рождения, Майка уже имела кое-какое представление о жизни. Благодаря своему собственному, далеко не всегда оптимистичному опыту она готова была признать, что не все представители человечества являют собой образцы благородства и порядочности. Похоже, кто-то там Доминику здорово пакостил…

Интересно, кто? И как?

— Ладно, выкладывай всё, как есть, и перестань заикаться, а то придётся мне бежать в магазин за чистым спиртом — иначе, похоже, язык тебе не развязать. Хотя, погоди, у меня есть салициловый…

— Не надо, — энергично воспротивилась Боженка. — А пиво, если что, ещё есть?

— Есть.

— Ну тогда я всё скажу. Сама знаю, что такое блеянье человека только больше нервирует, всё бекают да мекают, а до сути никак: не дойдут. В первый раз со мной такое… Непростое дело, доложу тебе… Опять же, насколько понимаю, я к тебе первая прибежала, да что уж теперь, сама знаешь, как я к вам хорошо отношусь, и, может, ещё не поздно. Я лучше всё по порядку. Сначала скажу, что я сперва услышала, ладно?

Боженкины откровения заинтересовали Майку. Какие-то сплетни… ах да, она же говорила, грязные сплетни.

— Отлично, упорядочить собранный материал никогда не помешает. Режь всю правду-матку.

— Ну, значит, первый раз только краем уха слышала, как Анджей сказал, что Вертижопка отсканирует и распечатает, только надо проследить, чтобы формат не перепутала. Меня это не касалось, только постройки, без ландшафта. Но запомнилось именно из-за Анджея, уж очень был доволен, даже ни одного матюга не подпустил, сама понимаешь…

Майка прекрасно поняла подругу. Архитектора Анджея она знала отлично, равно как и его сочный язык, а что этот язык он вдруг придержал, уже само по себе было удивительно. Боженка перевела дух, устроилась в кресле поудобнее, долила в стакан пива и вынула сигареты.

— Второй раз был, когда электрик прибежал, — продолжила она рассказ, щёлкая зажигалкой. — Сначала хихикал, как дурак, а потом фыркнул прямо в кофе Янушу, тому дорожнику. Тот как раз у нас торчал, со мной уже всё согласовал, но засиделся. Тут такое началось, ну, сама понимаешь, брызги во все стороны, народ кинулся помогать, только хуже сделали, электрику, понятное дело, досталось… А он, как его, славянское такое имя… Ага, Доброслав. Славик, значит. Вот этот Славик у меня за спиной, я спиной сидела, извинялся и всё хихикал… Никак не мог остановиться…

— И фыркал? — заинтересовалась Майка.

— Нет, фыркать перестал, да и не во что было, кофе от греха подальше убрали, а сквозь хохот я разобрала, что Вертижопку постоянно к конструкторам тянет, будто они вторую Эйфелеву башню проектируют, только раза в три повыше. Больше я не расслышала, своим делом была занята, но из-за этого весельчака Славика запомнила. Опять же Вертижопка…

— Да уж, редкое имечко, — сухо подтвердила Майка, доставая из ящика стола свои сигареты. Курили подруги разные.

— Вот видишь, а я даже тогда ещё не обратила внимания, — огорчённо заметила Боженка. — Зато в третий раз, только слепой бы не заметил, потому как Большой Шаман рвал и метал, носился по всему офису и разорялся, куда эта чёртова овца курдючная запропастилась. Моя Анюта от монитора оторвалась и ласково так говорит: «Ага, Вертижопку потерял». А сама при этом так и сочится ядом. Я же, тупица безнадёжная, ещё удивилась, что ей такого эта Вертижопка могла сделать…