Ознакомительная версия.
Как только Сашенька получила диплом, Галина Аркадьевна засуетилась – обзвонила всех подруг и знакомых и, расписывая достоинства своей племянницы, попросила помощи с трудоустройством («сироткой же девочка осталась, ответственность на мне лежит преогромная»).
Нуждающиеся в няне для своего ребенка нашлись довольно быстро, и судьба Сашеньки была решена. Отныне пять дней в неделю с утра и до позднего вечера она должна была заботиться о пятилетнем Коле – сыне бизнесмена и манекенщицы. Папа-бизнесмен дома появлялся только к ночи, в одной руке всегда газета, в другой – ноутбук. Мама-манекенщица любила спать до обеда, мало ела и находилось в состоянии постоянного раздражения. А Коля делал что хотел и ругать его за такое поведение не разрешалось.
Уже через два дня Сашенька задумалась об уходе из этой «замечательной» семьи, но тетя монолитной стеной стояла на страже ее помыслов и поступков. «Совесть у тебя есть? Я для тебя столько сделала, а ты? Кому рассказать! Нельзя же быть на столько неблагодарной! Я думала, ты станешь мне на старости лет опорой, я всегда гордилось тобой, а ты? Какой еще детский сад? Будешь гувернанткой у Коли и точка, – гневно говорила Галина Аркадьевна и добавляла: – вспомни своих родителей, разве они отступали перед трудностями?..». Сашенька сжимала губы, шла в комнату и ругала себя как только могла. Ну почему она слушает тетку? Почему?! А потому что слишком хорошо ее знает. Если они поссорятся, то Галина Аркадьевна начнет жаловаться всем соседям, запрет дверь, ведущую на ее половину дома, и прекратит всяческое общение с ней, с Сашенькой. Конечно, и так в душе постоянное одиночество, но потом-то станет еще хуже… Ладно уж, подумаешь, разберется она с этим Колей, он, в конце концов, тоже никому не нужен.
Жильцы на Сашиной половине дома сменялись довольно часто. Были вполне нормальные, были и чудные. Одних не хотелось забывать, других не хотелось вспоминать. Особенно досаждали командировочные – не понятно, как они ухитрялись днем работать, если обычно ночами пили и закусывали? Загадка…
Комнаты, лестницы, коридорчики, терраса – все уже давно требовало ремонта, но Галина Аркадьевна не торопилась красить, белить и клеить. «Это такая морока… наверное, лучше весной…» – обещала она и откладывала это дело в долгий ящик. А полгода назад она пригласила еще постояльцев – молодую супружескую пару с крикливым попугаем в придачу, и личная территория Сашеньки сократилась до минимума – до одной-единственной комнаты. О вечерах, проведенных на уютном чердаке, теперь можно было забыть. И хотя шум-гам и бардак уже давно стали привычными, она больше не торопилась домой, а долго гуляла по улицам, заглядывала в магазины и мечтала о невозможном и прекрасном. И вот наконец-то судьба притормозила на нужной отметке – Пашка, у нее есть Пашка! А все остальное – временные проблемы…
Сашенька повернула налево и пошла по освещенной фонарями дороге. Пятиэтажки и высотные дома остались позади, а по бокам потянулись частные домики, утопающие в зелени и цветах. Высокий забор, низкий, узорчатая калитка, кирпичная стена, дверь с «глазком», опять заборчик, а вот и ее дом… Она открыла калитку, отметила, что окна на стороне теткиной половины уже не горят (допрос будет не сегодня), и направилась по узкой каменной дорожке к крыльцу.
Пройдя по коридору на кухню, она порадовалась, что никого не встретила – вечер был волнительный и немного нервный, и сейчас очень хотелось побыть одной, а не выслушивать малоинтересные истории или поддерживать пустой разговор. Выпив полстакана холодной воды, Сашенька взяла с подоконника красное яблоко и пошла в свою комнату. Вот сейчас она ляжет на кровать, прямо так, не раздеваясь, закроет глаза и подумает о чем-нибудь… хорошем. Про Пашку подумает, про свои дурацкие «апчхи» и про то, что завтра будет новый день – замечательный, солнечный, добрый.
Сашенька достала из кармана ключ (приходится запираться, а что делать?) и… услышала громкий, раскатистый храп, который доносился из ее комнаты.
Этого не может быть…
Она прислушалась.
Храп.
Точно – храп!
Сашенька надавила на ручку двери (открыто!) и заглянула в комнату. На кровати лежал человек. Мужчина. Огромный, как бык. И он спал. И, скорее, всего видел красочные сны – свет настольной лампы падал на мясистое лицо и грузное тело, давая возможность оценить незнакомца целиком и полностью.
– Кто это? – вслух изумилась Сашенька, отлетая от двери, как ошпаренная.
Кто это???!!!
На ее кровати???!!!
Только сейчас она заметила в углу, около старой тумбы, большую кожаную сумку с потрескавшимися ручками.
Командировочный… опять… но почему в ее комнате?
Закусив губу, Сашенька заметалась по коридору. Первым желанием было броситься к тетке и все выяснить, но к горлу подступил ком обиды, из глаз брызнули слезы, а сердце сжалось и забилось, как у насмерть перепуганной птицы. Ну пойдет она сейчас к Галине Аркадьевне и та ей что-нибудь ответит, но мужика-то этого с кровати до завтрашнего утра точно не спихнуть, да и нет желания заходить в комнату после такого… свинства.
Сашенька села на стул и беззвучно заплакала. Хватит. Пашка прав, она должна изменить свою жизнь. Она должна заявить о своих правах и должна стать сильнее и настойчивее. Завтра утром она поговорит с Галиной Аркадьевной и… и пусть жильцы выметаются к чертовой матери!
– Пусть выметаются, – всхлипнула Сашенька и, вынув из кармана платок, шумно высморкалась.
Завтра, она поговорит с теткой завтра…
Владимирская область
Федор Иванович Веревкин сидел в шкафу. Пушистый мех, украшавший рукав куртки, противно лез в лицо и вызывал вполне справедливые приступы негодования. Но убрать «эту гадость» было совершенно некуда, а если учесть, что дышать в столь ограниченном пространстве, забитом шмотками, весьма проблематично, то хоть караул кричи! А еще под задницей, как назло, оказался шуршащий пакет, а значит, телодвижения не желательны. Хруп, хруп – и все! Задушит Отелло и Дездемону, и этого… как его… ну, хахаля ее!
«То есть меня, – подумал Федор Иванович и дернул носом. – И доказывай потом свою непричастность и невиновность…».
Веревкин прислушался, тяжело, но беззвучно вздохнул. Вообще-то, он причастен и виновен, чего уж там… и еще неизвестно чем для него эта история закончится, но… но жить-то хочется.
А все так красиво начиналось – собственноручно выращенные гладиолусы сорта «Донна Мария», плитка молочного шоколада и коронное «как вы прекрасны, Танечка».
Татьяна Ильинична, работающая продавцом в колбасном отделе скромного магазинчика, раскраснелась и пригласила к себе. Не зря же он «окучивал» ее два с половиной месяца: и подарочки дарил, и поглаживал, по возможности, мягкие места, и шептал в ушко комплименты, и ручку целовал. Этакое настойчивое заигрывание с ясным подтекстом. Вроде как, и ей сериальных приключений хочется (скоро уж пятьдесят лет стукнет, а приключений все нет), и ему «надоть». Хотя она не в его вкусе, но зачем усложнять… Крепко сбитая невысокая хохотушка, крашенная «а-ля блондинка» (волосы цвета увядшего лютика), обладательница трех золотых зубов, поклонница яркой косметики – не так уж и плоха Танечка! И колбасой «докторской» пахнет, что немаловажно… И все уже было, как у людей – страсть приняла подобающее ей горизонтальное положение, сердца бились в унисон, «молодая» хихикала часто и призывно, но… с ночной смены неожиданно вернулся муж… Ситуация, как в заезженном анекдоте.
«Надо было поподробнее узнать, кто у нее муж, чтоб, значит, спрогнозировать возможные варианты… – покачал головой Федор Иванович, чувствуя, как немеет правая нога. – Муж, муж… Прогульщик он самый настоящий! Сидел бы на своей работе, как по графику положено, так нет же, надо обязательно людям жизнь испортить!»
За свои шестьдесят пять лет Федор Иванович Веревкин побывал в разных передрягах и в шкафу сидел не в первый раз (в четвертый или пятый), но обычно проблема решалась быстро – жена выпроваживала муженька за хлебом-молоком и путь становился свободным, а тут – никаких шансов! Отказался супруг Татьяны Ильиничны топать на ночь глядя в магазин – зуб у него, видите ли, болит, вот он и вернулся домой раньше… Симулянт!
Федор Иванович состроил гримасу и прислушался. Из соседней комнаты (или из кухни) до него долетали некоторые фразы, которые давали возможность составить картину происходящего.
– …а гладиолусы такие драные ты где взяла? – недовольный мужской голос.
– Купила… у одной старушки.
«Они не драные! – мысленно возмутился Федор Иванович. – Они гофрированные! Понимать же надо!»
Ознакомительная версия.
