Тётя без присмотра - Татьяна Игоревна Луганцева

были очень густые и темные, черты лица было трудно разглядеть, но видно было, что у него большие глаза, крупные, четко очерченные губы, обаятельная улыбка и волевой подбородок.

— Извините, что нарушил ваше уединение, но я в отчаянии! — проговорил он, продолжая улыбаться.

— Что случилось? — спросила Таня, дрожа всем телом, потому что к холоду добавился и страх.

От мужчины очень вкусно пахло дорогим парфюмом. Да и по одежде и обуви было видно, что они не дешевые.

— Я первый день в Москве. Хотел отметить. Мы расстались с любимой женщиной. У меня душа болит. Вышел вот, а тут не нашел ни ресторана, ни кафе, — пояснил мужчина. — Купил шампанского. Думал, что первого, кого встречу, с тем и выпью! Не откажите блуждающей в отчаянии душе!

— Ресторан тут есть, только вот там, совсем в другом конце парка, — ответила Таня и вздрогнула от неожиданного хлопка открываемой бутылки.

— Дождь… Никого нет. А тут вы! Такая удача! Меня со своей бутылкой туда не пустят, — показал ей шампанское мужчина. — Выпейте за меня.

— Прямо из горлышка? — удивилась Таня. — Я, вообще-то, не пью.

— Извините, фужеров нет. Но вы пейте первой, а я за вами.

Мужчина слегка наклонился к ней. Глаза его были очень глубокие и влажные, то ли от слез, то ли от дождя. У него были широкие плечи, высокий лоб, крупный красивый нос с небольшой горбинкой… И вообще от него исходило незнакомое ей тепло, или, как принято теперь говорить, положительная энергетика. Таня поняла, почему так растерялась — с мужчинами такого плана она никогда не общалась. Да что там, она вообще с мужчинами сто лет не общалась.

Таня взяла из его рук бутылку и разглядела, что это «Вдова Клико».

— Никогда не пила такого…

— Так теперь попробуйте… — улыбнулся он, поправляя темную прядь волос.

Татьяна сделала глоток, пена, пузырьки ударили в нос, она чихнула.

Он засмеялся.

— На здоровье!

— Очень вкусное. — Она протянула ему бутылку.

— Рад, что нравится. Пей еще! — перешел мужчина на «ты».

Татьяна выпила еще и передала ему бутылку, слегка соприкоснувшись своими заледеневшими пальцами с его теплыми ладонями.

— Ты что, замерзла совсем? Промокла? Может, поедем куда? Я такси вызову.

— Нет-нет!.. — закрутила головой Татьяна. — Мне домой надо.

Мужчина встал, снял с себя плащ и накинул на худенькие плечики Татьяны.

— Не согреет, но хоть от дождя.

— А вы? — совсем смутилась она, понимая, что он остался только в рубашке и брюках. И ворот, и манжеты были расстегнуты, на руке видны были дорогущие часы, на груди никаких цепей не наблюдалось.

— Не сахарный, не растаю. У меня четверть кровей с Кавказа, я горячий, — успокоил он ее, тоже отпивая шампанское. — Меня Михаил зовут.

— Татьяна, — ответила она, чувствуя себя в каком-то сюрреалистическом сне.

Она только что из одиночества, нищеты и холода оказалась с приятным человеком, ее окутало тепло и забота, она впервые попробовала очень вкусное шампанское. На ее душе было светло и умиротворенно. Это даже хорошо, что вырубился фонарь, и ничего не нарушало ее счастья, даже яркий свет.

Парк погружался мало что в темноту, еще и в какой-то туман. Только желтый свет из окон жилого дома пробивался лучиками сквозь эту пелену и листья кроны. Таня погрузилась в созерцание.

— О чем ты думаешь? — спросил Михаил.

— Интересно люди живут. В большом доме много клеточек, как в улье, и в каждом своя семья.

— Для экономии места, — усмехнулся Миша.

— В каждом домашнем очаге свет, — продолжила Таня. — Интересно, счастливы ли они там? Каждый в своем гнездышке? Свет лампы, тепло… О чем они сейчас думают?

Михаил внимательно посмотрел на нее.

— Ну, и мысли у тебя, мать! Я понимаю, почему ты тут сидишь одна под дождем. Ты — философствуешь! Угадал? Правда, в основном, философы мужчины.

— Я, конечно, плохо выгляжу и наверняка старше вас, но в матери вам не гожусь, это точно, — поджала губы Татьяна.

— Да ладно! Обиделась, что ли? Это же просто молодежный сленг! — сказал он.

— Я не заметила, что вы — молодежь, извините, — бросила Татьяна.

— Ладно! Один-один! — засмеялся Михаил. — Странные мысли.

— Какие есть. Мужчинам ой как удобно лежать на диване и думать о тщете всего сущего. Женщина не может себе этого позволить, нет у нее времени. Дети, магазины, работа, уборка, готовка, стирка… Где уже нам! — ответила Таня.

— Это ты верно подметила, что за каждым окошком скрывается и хорошее, и грустное. Но я точно могу сказать, что у тебя какие-то неприятности. Что за твоим окошком, Таня? — проникновенно спросил Михаил, и у Татьяны побежали мурашки по коже.

— А вы психолог?

— Нет, я архитектор. Михаил Амирович Ахба. Проектирую здания, создаю эти, как их называют, «человейники». Только я стараюсь, чтобы они хотя бы отличались друг от друга. Эксклюзивные «человейники», так сказать. Ну, а ты? Расскажи мне о себе.

— Про личную жизнь? Нет… На то она и личная…

— А чем ты занимаешься?

— Я переводчица. Перевожу с английского и немецкого языков художественную литературу, документы, инструкции на лекарства, даже личные архивы. За всё берусь… — ответила Таня.

— Два языка в совершенстве? — хмыкнул Михаил.

— Я бы так не сказала. Это уж слишком. Но языки я знаю довольно прилично. Мне не стыдно за свою работу. После института решила усложнить себе жизнь, стала еще и китайский учить, но не дотянула. Что-то могу прочесть, но говорить так и не смогла. Сложновато для меня оказалось, — сказала Татьяна.

— А ты, видимо, из отличниц… Ты должна свою работу выполнять на все сто!

— Есть такое… А смысл тогда делать и предлагать свою продукцию, если не довела ее до совершенства?

— Я не такой. Я человек творческий, ко всему отношусь легко.

— Но выглядите вы сейчас не очень счастливым, — отметила Таня. — Вы сказали, что расстались с подругой… Почему?

— А почему люди расходятся? Не сложилось у нас. Я всегда считал, что не создан для семейной жизни. Еще у меня вечные командировки. Ну, а когда тебе уже под сорок, ты после большого количества женщин вдруг встречаешь очередное чудо на длинных ножках, и хочешь наконец остановиться. Исполняешь все капризы, балуешь, на руках носишь. Думаешь: вот она единственная, на всю жизнь. Длились наши отношения два года, и когда я сказал, что на этот раз командировка не в Нью-Йорк, не в Амстердам и не в Париж, и даже не в Вену, а в Москву, мне было предъявлен почему-то ультиматум: или я, или Москва. Дело в том, что я уже дал согласие на этот проект и не мог подвести коллег. Командировка на полгода.