— Еще не все потеряно, одевайся, поедем на кладбище. В Ереванской группировке ребята тоже не промах, не дадут нас в обиду солнцевским. Правильно, я говорю, Самвел.
Шофер открыл было рот, чтобы что-то сказать, но передумал и виновато уставился на Розу Марковну своими масляными глазами.
От дачи до собачьего кладбища было рукой подать. Участок, который Колобасов облюбовал под последнее прибежище для четвероногих друзей «новых русских», располагался в живописном месте, за речкой, на опушке соснового бора. Собственно это была бывшая картофельная делянка на задах дачного поселка, которая со временем превратилась в пустырь, поросший бурьяном. Ленчик начал огораживать участок проволокой, но ее хватило только на две стороны.
— Вы только взгляните, что за чудное место, — сказал Колобасов, воздевая руки к грязным облакам. Пасторальный пейзаж подействовал на него, как укус шпоры на лошадь. Он закусил удила и погнал во всю прыть по хорошо проторенной дороге. — Куда ни посмотри, везде Левитан: зеленый дол, сосновый бор, и это в двадцати минутах от Москвы, в одном из лучших дачных мест Подмосковья. Это все равно, что нефтяная скважина где-нибудь в Сибири. И всего-то нужно десять тысяч баксов, чтобы расплатиться с хозяином и благоустроить территорию…
Вдохновенная речь предпринимателя была прервана появлением странноватого мужичка в пальто, в шляпе и в резиновых сапогах. Ну, вылитый сельский бюрократ из советских фильмов про колхозную жизнь, какой-нибудь учетчик или бухгалтер, который из кожи вон лезет, чтобы подчеркнуть свою значительность, а, по сути, совершенно бесполезный субъект, что и выплывает на поверхность в конце фильма.
— Здравствуйте, товарищи! Вы на объект? Добро пожаловать. Может, ко мне заглянете, переобуетесь, а то у нас тут, знаете, хлябь.
— А это наш администратор, господин Харичев, — представил мужичка Ленчик, — исключительно деловой человек. Не знаю, что бы я без него делал.
Но Харичев на лесть не клюнул, наоборот, он как-то посмурнел, набычился и неожиданно попер на своего работодателя.
— А если я такой необходимый, так почему вы мне зарплату второй месяц задерживаете, — сказал он вроде и в шутку, но в голосе его чувствовалась обида.
— Этот вопрос мы уладим в ближайшее время, господин Харичев, — постарался замять инцидент Ленчик. — Господа инвесторы как раз и приехали сюда, чтобы помочь решить наши проблемы.
Услышав волшебное слово «инвесторы», Харичев, забился в угодническом экстазе. Сначала он снял, шляпу, помял ее в руках, потом нахлобучил на глаза и наконец сдвинул на затылок, при этом он не переставал улыбаться вполне искренней, но при этом отвратительно плаксивой улыбкой, как будто хотел сказать: «Наконец-то вы приехали, а я уж думал, что помру, так и не сподобившись облизать вам руки».
— Для начала, господин администратор, покажите нам ваше хозяйство, — в голосе Фимы прозвучали хозяйские нотки.
— А что тут, собственно показывать, — замялся Харичев. — все перед вами, отсюда и до самого леса.
— Но ведь есть захоронения.
— Пока только три могилки, вон там, на краю, — администратор неопределенно махнул рукой.
Но «инвестор» неожиданно проявил настойчивость.
— Вот их и посмотрим. Клиентам важно знать, в каком обществе будут покоиться их четвероногие любимцы. Благородному ротвейлеру или далматину не место с какой-нибудь дворнягой, это вопрос престижа.
Могил было три, и все они находились на дальнем краю участка, воле леса. Две из них представляли собой небольшие холмики, обложенные дерном. На одной из них речной галькой был выложен крест, в другую была воткнута деревянная табличка, на которой аккуратным детским почерком было написано «Сиамский кот Пхукет. Умер от передозировки „вискаса“. А вот третья могила выглядела как маленький мемориал: гранитные столбики, чугунные цепи, массивная плита с выбитым на ней профилем ризеншнауцера и лаконичная надпись „Тролль 1985 — 2001. Ты был настоящим человеком“ — все это говорило о благородстве покойного и высоком уровне благосостояния его хозяина. Но, едва взошедшая травка вокруг памятника была затоптана, всюду валялись комья глины, и плита лежала как-то криво, в общем, все говорило о том, что могилу недавно вскрывали.
— Здесь кто-то рылся, — констатировал Фима и вопрошающе посмотрел на Харичева.
— Мало ли кто, за всеми не уследишь, может какой бомж, а может кабан попробовал выкрутиться администратор.
Но Блюм был неумолим.
— Редко встретишь человека, который так легко относится к своему благосостоянию.
— А что я за дарма должен глаз не смыкать, следить день и ночь за тем, чтобы здесь никто не шастал?
— Сколько вам заплатил профессор за то, чтобы вы раскопали ему могилу?
— Сто рублей. Для вас это, конечно не деньги, а бедному человеку нужно целый день горбатиться, чтобы их заработать. Он сам копал, только попросил помочь ему отодвинуть плиту. Он сказал, что здесь похоронена собака его сына. Тот, якобы, забыл снять ошейник на память, вот он за этим и приехал.
— Святое дело, — согласился Фима. — Вот вам двести, помогите сдвинуть плиту и принесите лопату.
Копать долго не пришлось, Самвел только пару раз взмахнул лопатой и глазам присутствующих предстал фанерный ящичек, в каких раньше отправляли посылки. Крышка была не приколочена, но в ящике было какое-то тряпье и больше ничего.
— Что все это значит? — спросил Ленчик дрожащим голосом.
— А то, что ты проморгал клад. Не бриллианты и не наркотики, а кое-что покруче — золотая фигурка Пернатого Змея, которой нет цены. Но только не кусай себе локти, я тебя умоляю, может оно и к лучшему, что профессор забрал Змея. Эта гадюка, я слыхал, приносят людям одни несчастья.
Фима и представить себе не мог Ласточку такой жалкой и беспомощной, куда девался ее боевой дух, куда пропала революционная одержимость. Теперь перед ним была не камарадо Тарго, а потрепанный жизнью воробей, забившийся в щель от преследования злой кошки. От дождя у нее слиплись волосы и потекли ресницы. Она то и дело останавливалась, ставила на мокрый асфальт тяжелый чемодан, и всякий раз при этом жалостно всхлипывала.
Второй чемодан нес Фима. Судя потому, как он при этом пыхтел, там были не только наряды мексиканки, но и труды основоположников марксизма-ленинизма.
Первыми словами, которые произнесла Ласточка при встрече с Блюмом в сквере у Большого театра, где они условились встретиться по телефону, были:
— Они вынесли мне приговор. Меня пристрелят, а может быть, задушат полиэтиленовым пакетом, как того парня из Мериды о котором я тебе рассказывала.
После чего она уронила свои чемоданы и с плачем бросилась Фиме на грудь.
— Это, конечно, слабость, но я не хочу умирать, я их боюсь. Помоги мне, кроме тебя у меня здесь никого нет…
— Успокойся Маша, может быть все не так плохо, как ты думаешь. Отк3да ты узнала о приговоре? Они что, прислали тебе «черную метку»?
—Санчес и Диас исчезли, Москва не вышел со мной на связь. Они всегда обрывают все контакты с человеком, которому организация выносит смертный приговор. Следующий шаг — убийство. Вчера. Когда я шла из библиотеки в общежитие меня преследовал киллер.
— Как ты узнала, что это киллер, может ты просто понравилась какому-нибудь парню, и он решил с тобой познакомиться, но не решался подойти. Со мной, например, такое бывало.
— Нет, это был убийца, я видела его глаза. Недалеко от общаги мне удалось оторваться от него и спрятаться за автобусом. Потеряв меня из виду, он растерялся, а когда я вдруг вышла из-за автобуса прямо перед ним и спросила, что ему нужно, он нагло подмигнул мне и молча ушел.
— Это не профессионал. Настоящий киллер не засветился бы так глупо.
— У него были глаза убийцы тусклые, как гнилые лужи.
— Это все эмоции Маша, хотя, конечно лучше тебе где-нибудь отсидеться. Вот что, берем таки и едем ко мне.
Роза Марковна встретила Ласточку приветливо: накапала ей валерьянки, напоила горячим чаем с печеньем.
— Как вы похожи на мою племянницу. Вы случайно не еврейка?
— Она мексиканка, — напомнил Фима.
— Ну, так и что, разве мексиканцы не бывают евреями. У нас в Харькове был один китаец, который ходил в синагогу.
— Ай, бросьте ваши воспоминания, лучше посоветуйте, что ей делать. Если за ней действительно ходит киллер, то ей лучше пока не появляться в общежитии, и вообще хорошо бы куда-нибудь уехать на время, — Фима не очень верил в то, что Ласточке грозит смертельная опасность, слишком нелепо выглядели эти мексиканские страсти на фоне холодной, размокшей Москвы, но на всякий случай решил предпринять кое-какие шаги.
— Вы же сами, Ефим все и решили. Девочке нужно, как пишут в детективах, «лечь на дно», и лучше всего это сделать в Харькове. Во-первых, это другой город, а во-вторых, уже другая страна, хотя мне и трудно с этим свыкнуться. Вот только как быть с этой дурацкой границей, она же настоящая иностранка?
