Пару мгновений он всматривался в меня, решая, затем усмехнулся:
– Не бойся, женщина, я решил – сразу убивать не буду. Слишком много осложнений может возникнуть с твоей дочерью. Попробую тебя вернуть. Сдохнешь – не жалко, но если получится, учти – только беспрекословное послушание и помощь в обучении твоей дочери сохранит твою никчемную жизнь.
Ну да, ну да, беспрекословное послушание и помощь. Обязательно.
После осознания дикости ситуации, после принятия ранее невозможного – отделения души от живого тела, на просвистевшую в миллиметре угрозу смерти я просто не обратила внимания. И не потому, что завернулась в душное покрывало апатии, нет, сейчас не до покрывал. Именно абсурдность, ирреальность происходящего заставила меня не реагировать на всякую ерунду типа угроз.
Из всей его болтовни я вычленила (ох, с каким бы удовольствием проделала это с гадом физически, причем бараньими ножницами!) лишь одно – меня собираются вернуть в исходное состояние!
И опасения Дюбуа ничуть не пугали, я была абсолютно убеждена – все будет хорошо, не может не быть. И пусть приверженец темной стороны Вуду никогда ничего хорошего не делал, но если смог разобрать, то сможет и собрать. Главное, чтобы не осталось лишних деталей.
Такой вот славной компанией – я, снова я и Паскаль – мы вышли из дома. Наверное, солнце жарило, как обычно, с дурным энтузиазмом, но сквозь мутную зелень стекла ко мне проникли лишь несколько ложек тепла.
Дюбуа что-то спросил у охранника, тот начал отвечать, но тут возле ворот началась какая-то возня. Сначала было слышно неразборчивое бухтенье, затем последовал разговор на повышенных тонах, плавно перешедший в следующую стадию – скандал. Вот теперь я различила голос Майорова и чужой женский. Мадам визгливо чего-то добивалась от собеседника, причем на родном русском, тот довольно резко отнекивался.
Легкий кивок хозяина, и охранники сплоченной кучкой рванули к эпицентру скандала. Женские вопли усилились, в распахнувшиеся ворота въехала наша машина, и я успела заметить, как подручные Дюбуа довольно бесцеремонно запихивают в такси разъяренную блондинку.
А потом ворота снова закрылись. Машина тем временем подъехала к дому, остановилась, и из нее вышел… нет, вышло тело моего мужа. Ведь мерзье сам признался, что проделал с Лешкой ту же гнусность, что и со мной. А значит, где-то в доме стоит стеклянная тюрьма моего мужа.
Родной мой, как же тебе тяжело сейчас! Если меня Дюбуа пока повсюду таскает с собой, то ты даже не знаешь, что произошло. А если знаешь, то маешься от бессилия и неизвестности – что с нами сейчас?
Тело Майорова открыло багажник и начало выгружать наши вещи.
– Алекс, иди сюда! Вещи заберут другие! – раздраженно гаркнул Дюбуа. – Что там за крики были?
– Извини, хозяин, – монотонный голос «Майорова» напоминал сейчас жужжание бормашины, – это одна из моих фанаток. Увидела меня возле отеля, попробовала пристать там, но я не стал с ней разговаривать и уехал. Думал, она отвяжется, но женщина проследила за мной на такси и у ворот опять привязалась. Хотела, чтобы я осенью спел на ее дне рождения. Предлагала миллион.
– Чего миллион? – заинтересовался Дюбуа. – Серьезно? – Брови мерзье подпрыгнули вверх. – Ты столько стоишь?
– Нет. Просто я не пою на частных вечеринках, женщина это знает, поэтому назвала беспроигрышную, на ее взгляд, сумму.
– М-да, жаль, что теперь из тебя певец никудышный, – сожалеюще прищелкнул языком Дюбуа, – такие деньги нам бы не помешали. Ну да ладно, главное твое богатство, дочь, я получил, а банковские счета и недвижимость станут приятным дополнением.
– Да, хозяин.
– Так, вот твоя жена, уведи ее пока в комнату, вечером пришлешь в мою спальню. Ты слышал?
– Да, хозяин, – слаженный дуэт чугунных болванок, покорно покатившихся в дом.
– Ну что, женщина, – бутылка снова транслировала крупный план гнусной рожи, – я решил не прятать тебя, как твоего мужа, ты будешь до самого обряда воссоединения со мной. Я знаю, как тебя там корежит от одной мысли, что я буду с тобой делать ночью, а когда ты это увидишь! – Улыбка стала еще отвратительнее. – Душевное насилие гораздо приятнее физического, оно приносит больше темных сил.
Да что же это такое, а? Тебе что, сволочь, баб мало? Вон их тут сколько, у бассейна совсем молоденькая хорошенькая мулаточка лежит в шезлонге, что ты ко мне-то привязался? Как мне потом жить с оскверненным телом?
– Хозяин! – Зашедший в дом «Майоров» вернулся и робко топтался рядом.
– Что еще?
– Боюсь, вчерашний выкрик моей жены по телефону мог насторожить ее подругу. Они очень близки.
– Ничего, на них у меня свои планы. Вернее, на их детей. Умершие от укуса змеи близнецы мне нужны для сложного ритуала.
Что?!
Если бы я могла сейчас потерять сознание, отключиться так скромненько, незаметненько, и гори оно все гаром! Потому что концентрация инфернальности вокруг милейшего Паскаля превышала все мыслимые и немыслимые пределы. И справиться с этим, сидя бесплотным духом в бутылке, я не могла. Как и потерять единственное, что у меня осталось, – сознание. Плоть у меня нагло сперли.
А для возвращения этой самой плоти представителю зла, похоже, нужна жертва. Если я правильно поняла (хотя понимать не хотелось до истерики), мерзье выбрал для этой цели Лельку и Деньку.
Но почему именно их?! Стоп, дорогуша, ты в своем уме? То есть, по-твоему, если ради тебя в жертву принесут кого-то незнакомого, это будет вполне допустимо, да?
А если я останусь в этой чертовой (в прямом смысле слова) бутылке, погибнет моя семья, и Ника в первую очередь, поскольку из нее сделают чудовище. И неизвестно, сколько жизней понадобится черному колдуну Дюбуа для «обучения» девочки.
И как же быть?!
В первую очередь прекратить суету и мельтешение в бутылке, убить себя об стенку не получится. Успокоилась? А теперь возьми палку подлиннее и хорошенечко развороши ту кучу ментального мусора, которую сейчас представляет собой твое сознание. Поищи там способность мыслить адекватно.
Нашла? А теперь подумай – тебя кто-то будет спрашивать, что делать? Решения душка Паскаль принимает исключительно после совещания с тобой?
Выбора в любом случае нет. А есть жуткая реальность, победно ухмыляющаяся бездонной пастью. И надо действовать в этих отнюдь не тепличных условиях. Даже если находишься в бутылке.
Дюбуа все еще разговаривал с «Майоровым», когда из дома появилась моя тушка. Соскучилась, что ли? Или без указаний не знает, что делать?
Между прочим, «мой» уровень сексуальной привлекательности сейчас завис на уровне притязаний бухого привокзального бомжа. Голова перебинтована, один глаз заплыл, на руках царапины и ссадины, морда тупая – зачем Дюбуа эта неземная красота? Исключительно из вредности? А, да, вспомнила. Ему подпитка отрицательной энергии нужна, скунсу.
– Тебе чего? – повернулся к «жене» «Майоров».
– Ты скоро?
– Тебе не все равно? Иди в дом.
– Я есть хочу. – Ути, лапонька, жратиньки захотела! Смотри не раскорми меня, рептилия.
– Тогда подожди вон там, скоро будем ужинать, хозяин распорядился.
Тело побрело к ажурной скамейке, притаившейся в тени пышного куста жасмина. Для этого надо было спуститься вниз по мраморной лестнице, причем преодолеть следовало аж пять ступеней.
«Я» успешно справилась с первыми двумя, завершить начатое мне не дали. Из дома вылетел темнокожий снаряд с дредами и понесся к Дюбуа. На пути снаряда оказалась неповоротливая «я», парень попытался разминуться с препятствием, и ему это почти удалось. Но по касательной он «меня» все же задел.
Как я успела заметить, все творения Дюбуа ловкостью не отличались. Среди их отличий от нормальных людей веселенькими стразиками сияли тупость, вялость, неуклюжесть, безэмоциональность и прочие фальшивки, но ловкости и изящества там не было.
Поэтому мое тело покачнулось и, не издав ни звука, бельевым тюком скатилось с оставшихся ступенек.
– Франсуа! – наотмашь хлестнул перепуганного обладателя дредов голос Дюбуа. – Ты что натворил?!
Если я правильно поняла, поскольку хозяин говорил на французском.
Парень, показавшийся мне смутно знакомым, что-то сбивчиво затараторил, одновременно помогая подняться моему телу. На ноги он «меня» поставил довольно быстро, вот только стоять «я» не смогла. Правая нога, наливавшаяся фиолетовым отеком, слушаться не желала. А из разбитой губы довольно сильно текла кровь.
В другой ситуации я, конечно, разозлилась бы на торопыгу, покалечившую мою многострадальную тушку, но сейчас я с удовольствием расцеловала бы парнишку, если бы могла.
Потому что в ТАКОМ виде «я» вряд ли способна на сексуальные утехи.
Подоспевшая француженка средних лет, судя по всему, личный врач Дюбуа, захлопотала вокруг «меня». Мерзье, подойдя поближе, что-то спросил у мадам, та разразилась длинной фразой, показывая при этом на напоминавшую фиолетовое полено щиколотку.
