– Какие рецепты?
– Того самого лекарства. – Вика кивнула на упаковку.
– А они закончились?
– Не совсем. Оставалась последняя пачка – десять пилюль. Три он должен был принять в воскресенье…
– Где ты оставила лекарства? – перебила Копейкина.
– Где всегда – на столике. Перед отъездом напомнила Брониславе, Еве и – на всякий пожарный – Яне, чтобы таблетку ему дали ровно в девять утра. Ну, а в понедельник узнала о случившемся. Жаль старичка, за восемь месяцев я к нему привыкла. Относилась к Германову, как к родному дедуле.
– В понедельник ты случайно не видела в комнате Альберта упаковку таблеток?
– Что ты! Как я могла ее увидеть, я ведь даже не поднималась на второй этаж. Да и какая разница, видела я ее или нет? Человек умер, таблетки ему уже не требовались.
Катарина попросила Викторию открыть форточку.
– Скажи, а если бы Альберт не принял лекарства, могло бы это привести к приступу?
– Легко. Я же говорю, он жил только благодаря этим таблеткам. В большинстве случаев сердечники принимают этот препарат дважды в день: утром и вечером. И лишь при тяжелых формах болезни – как у Германова – врачи настаивают и на дневном принятии лекарства.
Несколько секунд Виктория молчала, нервно теребя чайную ложечку, а затем, нагнувшись к Катке, прошептала:
– За полтора месяца до кончины Альберта Осиповича я совершила страшную… страшнейшую оплошность! Мне до сих пор непонятно, как я могла впасть в тот кратковременный маразм.
– Говори яснее!
– Вечером забыла дать старику таблетку.
Откинувшись на спинку стула, Вика прерывисто задышала.
– И что было?
– Ой… он едва не умер по моей вине! Вызвали «Скорую», в доме начался переполох. Веришь, я стояла ни жива ни мертва.
– Рассказала кому-нибудь о своей забывчивости?
Вика скривилась:
– Да ты что! Побоялась. Тряслась, как листочек осиновый.
– Теперь многое встало на свои места, – подытожила Катка.
– А именно?
– Ясно, что без таблеток Альберт Осипович не протянул бы и дня.
– Но он их принимал ежедневно!
– Ты уверена?
– Конечно, уверена! – Вика смахнула со стола ложку. – Я постоянно находилась при Германове и контролировала прием лекарственных препаратов.
Ката виновато закивала.
– Извини, я совсем не то хотела сказать.
В особняк Катарина вернулась глубоко за полночь.
Позвонив на сотовый Брониславе Егоровне, она попросила экономку открыть входную дверь.
– Где ты была? – спросила сонная пенсионерка.
– Улаживала проблемы.
– С мужем?
– Угу.
– Ну и как, уладили?
– К сожалению, нет.
– Ладно, давай, шуруй в комнату. Завтра рано вставать, надо хорошенько выспаться.
– Бронислава Егоровна, у меня к вам разговор.
– Сейчас?!
– Желательно.
– А потерпеть до утра никак нельзя?
– Но вы же все равно не заснете. Помните, как говорили, что стоит вам проснуться ночью, и сон куда-то испаряется?
Экономка погрозила Катке пальцем:
– Ух ты, поймала меня на слове? О чем хоть говорить будем?
– О Германовых.
– Пошли тогда в кухню, я чайку выпью.
Подождав, пока Бронислава нарежет кекс, Катка выпалила:
– Альберт Осипович умер в воскресенье?
В глазах Брониславы промелькнул испуг:
– Ну, допустим.
– А у Виктории был выходной?
– Все так.
– Во сколько он умер?
Этот вопрос имел для Катарины первостепенную важность.
Бронислава Егоровна ответила быстро и решительно:
– В шесть часов вечера.
– Инфаркт?
– Обширный.
– В тот день таблетки старику давали вы?
Экономка замялась:
– Нет.
– Неужели Альбина?
– Евочка. У меня с утра сильно подскочило давление. Шагу ступить не могла, перед глазами все плыло и кружилось. Ева запретила мне подниматься с кровати…
* * *
Заставив няню лечь, Германова безапелляционно отчеканила:
– Не вздумай выходить из комнаты. Не хватало, чтобы ты на больничную койку попала!
– Детонька, не люблю я лежать, от этого еще больше хвораю.
– Ничего не желаю слышать! – отрезала Ева.
– А как же папа?
– Что папа?
– Уже без пятнадцати девять, ему лекарство принимать пора.
– Няня, ты меня удивляешь. Можно подумать, мы живем на необитаемом острове и, кроме тебя, к отцу некому подойти.
– У Викуши сегодня выходной…
– Знаю. Не бери в голову. Я сама поднимусь к отцу и проведу с ним целый день.
Бронислава заулыбалась:
– Для него это будет большим подарком. А то ты совсем заработалась, Евочка. К отцу совсем не заходишь.
– Вот и наверстаю упущенное.
Бронислава не выходила из комнаты до шести вечера. В четыре она начала читать книгу, а два часа спустя дверь с шумом открылась, и взору экономки предстала возбужденная Альбина.
– Бинка, сколько можно предупреждать, не врывайся, как ураган, – заметила старушка.
– Да ладно тебе! Ты вот тут читаешь, а на втором этаже разразился настоящий скандал.
Броня подавила вздох:
– Кто с кем на этот раз схлестнулся?
– Все! – прокричала девушка.
– Что значит – все?
– То и значит. Дети Германова в полном составе собрались в спальне старика и орут, как бешеные!
Бронислава забеспокоилась:
– Святой Николай-угодник! Альберту же нельзя нервничать. Они же его до инфаркта своими ссорами доведут!
– Ты куда?
– Поднимусь наверх.
– Не советую. Лучше им под горячую руку не попадаться.
Броня разозлилась:
– Это тебе лучше не попадаться, а я, как-никак, их нянька. И никто, кроме меня, не в состоянии приструнить негодников.
– Ну, иди, иди, – ухмыльнулась Альбина. – Только потом не говори, что я тебя не предупреждала.
В гостиной Бронислава столкнулась с рыдающей Евой.
– Детонька, почему вы…
– Няня! – Ева бросилась к экономке и уткнулась в ее плечо. – Папа…
– Что с ним?
– Он… он умер!
– Когда?
– Пять минут назад. Мы уже вызвали врача.
Бронислава Егоровна обессиленно опустилась на диван. Перед ее глазами замелькали многочисленные эпизоды из жизни в профессорской семье.
– Ева, я ведь знала его пятьдесят лет. Полвека! Как же так…
– Хочешь подняться наверх?
– Ты еще спрашиваешь! Поднимусь немедленно.
На лестнице Бронислава спросила:
– Евочка, почему вы шумели, о чем спорили?
– Мы не шумели.
– Но Бина говорит…
– Няня, мне так тяжело! – быстро перевела тему Германова. – Папочки больше нет! Я не верю!
В спальне Альберта Осиповича Бронислава обвела туманным взором детей покойного. Клим стоял у окна, Яна облокотилась спиной о шкаф, а Марк сидел на краю кровати.
Приблизившись к старику, Бронислава дотронулась до руки – уже бывшего – хозяина и тихо прошептала:
– Прощай, Альберт! Ты первым ушел. Скоро и я туда пожалую.
– Няня, не говори так. Ты еще проживешь много лет.
– Ну, не сто – это точно. Рано или поздно… эх, да что тут говорить!
Развернувшись, Бронислава покинула комнату.
Вскоре прибыли медики. Тело Альберта увезли в морг. Вскрытие показало, что Германов умер от обширного инфаркта.
* * *
– Что было потом, тебе известно. Когда схоронили Альберта, Ева покинула особняк.
Не допив чай, Бронислава Егоровна шаркающей походкой отправилась к себе.
– Не засиживайся, – сказала она Катке. – Ночь на дворе.
Оставшись в одиночестве, Копейкина принялась раскладывать по полочкам имеющиеся факты.
В трюмо у Евы обнаружилась упаковка пилюль. Из этой самой упаковки Германова должна была дать отцу одну таблетку утром, вторую днем. Альберт Осипович скончался в шесть вечера. Десять таблеток минус две равняется восемь. Восемь! Именно столько пилюль должно было остаться в пачке. Ни больше ни меньше. Но их десять! О чем это говорит? Ответ очевиден – Ева, по совершенно непонятным причинам, обрекла отца на смерть. Ее вина практически доказана. Все улики против Германовой.
А теперь вспоминаем ее слова. Она утверждала, что отец умер сам. А почему она так заявляла? Разве кто-нибудь говорил обратное? Судя по всему, говорил. Но кто? Следуя логике, обвинить Еву в преднамеренном убийстве Альберта Осиповича мог лишь один из членов семьи. Помимо них никого постороннего в момент кончины старика в особняке не было и быть не могло.
Так кто же этот таинственный обвинитель? Яна? Клим? Марк?
– Кому-то, так же как и мне, стало известно, что у Евы находится целая упаковка таблеток, – прошептала Катарина. – Осталось узнать самую малость – кому именно?
Не успев переступить порог, Катка увидела растрепанную Лизавету.
– Ты чего так долго? – капризно протянула девочка. – Уже одиннадцать часов, а мы договаривались на десять.
Бросив сумочку, Катарина расстегнула пальто:
– Договаривались о чем?
Лиза надула губки:
– Я так и знала, что ты забыла. Розалия Станиславовна сказала, что у тебя этот… ну, как его… Когда обо всем забывают.
– Склероз?
