святой мученицы Татианы) полковник Пронин был дома. Он ждал звонка от агента, который вёл наружное наблюдение за актрисой массовых сцен, любовницей извращенца, красавицей Е. По телевизору показывали многочисленные встречи руководства нашей страны со студентами. Сосед за стеной (засранец) опять затеял ремонт и включил перфоратор. На улице потеплело и даже ненадолго выглянуло солнце. Мысленно полковник отрабатывал план предстоящей операции (негласное проникновение в квартиру подозреваемой). Заложив руки за спину, широкими шагами он ходил по квартире и думал. Если бы не хождение по комнате, то ничто бы не выдавало его волнение, лицо его было спокойно, взгляд жёсткий и проникающий сквозь стены, туда, где проживала предполагаемая преступница.
Наконец раздался звонок смартфона, звонил неизвестный… номер не определялся. В трубке что-то долго хрипело, шуршало, словно телефон вынимали из внутреннего кармана куртки или женской сумочки и никак не могли вытащить. Наконец красивый женский голос, не здороваясь, произнёс:
— Торжественная церемония открытия памятника Блокадному учителю состоится двадцать седьмого января в семьдесят восьмую годовщину полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады. Да… да, губернатор Санкт-Петербурга Александр Беглов примет участие в открытии памятника… и председатель Законодательного собрания Александр Вельский тоже будет… Нет, я не смогу… А вечером у меня свидание… Когда буду дома?.. Я даже не знаю… Как получится.
Пронин принял сообщение… Расшифровал.
Центр-Алтыну
Из источников, внушающих доверие, стало известно, что «объект» двадцать седьмого января покинет свою квартиру на неопределённый срок, возможно, на всю ночь. С кем будет встречаться — не установлено… Узнаем — сообщим через резервную почту. Точное время отсутствия «объекта» в квартире неизвестно… Будьте осторожны… Подготовьте дополнительные пути отхода.
Двадцать седьмого января полковник Пронин на станции Технологический институт пересел с красной ветки петербургского метрополитена на вторую, синюю линию и, проехав ещё три остановки в сторону Купчино, вышел на станции Московская, в сторону улицы Алтайской. Во время движения никаких происшествий не случилось за исключением маленького недоразумения.
В метро народу было немного, но сидячие места были заняты. Пронин сидел и делал вид, что сквозь солнцезащитные круглые, как у слепого, очки, читает газету, а сам внимательно наблюдал за всем происходящим.
Слежки за ним не было… Всё было чисто.
Рядом с ним стояла красивая девушка (ну как красивая? просто не очень страшненькая) и томным взглядом пыталась перехватить взгляд контрразведчика, то ли хотела, чтобы он ей место уступил, то ли стремилась познакомиться.
«Ничего, не восьмое марта, пусть постоит», — подумал контрразведчик.
Пронин, как и все представители КГБ старой школы, конечно, был интеллигентными и воспитанным человеком, но наблюдать за тем, что происходит в вагоне, было лучше всё-таки сидя. А он ехал для выполнения особого, можно сказать, боевого задания, и контролировал, чтобы не было за ним слежки. В это время по громкоговорящей связи объявили остановку. Старушка, сидевшая рядом с Прониным, встала и пошла к выходу.
Красавица решила сесть. Она повернулась к контрразведчику задом и, чуть наклонившись, чтобы не измять свою модную куртку, подняла её. Вместе с курткой задралось и платье, обнажив прекрасную голую попу, красную от мороза (на улице зима, а она даже без колготок). Ну, не совсем голую, где-то между двух розовых половинок пряталась ниточка стрингов. Явно девушка ехала на свидание, и не просто на свидание, а на встречу с молодым человеком для интима… или возвращалась с такого свидания.
Пронин от такого живописного вида чуть-чуть обалдел, но поступил как истинный джентльмен. Что бы сделал на его месте нахал? Поцеловал бы это прекрасное божие создание (нет, не девушку, а её попу).
А Пронин просто погладил попу, а потом не удержался и чуть-чуть помял её в своих руках.
— Негодяй, как вы смеете, — закричала дама (наверное, от радости и удовольствия) и влепила Пронину пощёчину.
— Позвольте!
— Нет, не позволю. Меня никто уже полгода, как я развелась с мужем не хватал за ж*пу, и не делал со мной ничего «неприличного», и даже не предлагал. Знаете, как обидно… А, вы, вы…
Ссорились они недолго, быстренько помирились и даже обменялись телефонами.
Итак, на станции метро Московская Пронин вышел из вагона, перешёл по подземному переходу улицу и оказался возле Макдональдса. Его командирский брегет показывал семнадцать часов. До назначенной операции оставалось ещё два часа. Дама под кодовым именем Е. проживала по адресу Московский проспект, дом двести пять.
Конечно, все питерцы знают эти два симметричных девятиэтажных дома по Московскому проспекту, расположенных по обеим сторонам улицы.
(Информация к размышлению)
Дома были построены по проекту архитекторов Е. Ф. Владимировой и В. В. Исаевой в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году. Первые этажи этих зданий со сплошной лентой витрин заняты Московским универмагом. Два верхних этажа занимают мастерские художников. Протяженные фасады этих зданий, по двести пятьдесят метров каждый, доходят до площади Победы.
Полковник зашёл в Макдональдс, предъявил QR-код, заказал на кассе скромный обед; биг-мак, картофель фри, кафе латте и на десерт мороженое с клубничным сиропом. После этого занял место у стены, так, чтобы видеть весь зал.
Зал был наполовину пуст, вернее сказать, был наполовину полон. Так как ещё совсем недавно посетителям не разрешалось вообще обедать в зале. Продукцию отпускали через окно навынос. Было так неудобно… в городе в туалет бесплатно сходить негде было. Люди радовались ослаблению ограничительных мер, связанных с пандемией коронавируса, и радовались не только посетители, но и сотрудники заведения. Они, сотрудники, постоянно улыбались, даже те, которые жарили в масле картошку фри, постоянно скалили зубы. Со стороны это выглядело смешно.
Вот за соседний столик рядом с Прониным подсаживается папа с сыном. Сыну где-то лет восемь. Ребенок начинает есть и предлагает попробовать отцу.
— Попробуй, папа, вкусно, как лапша роллтон, которую готовит мама.
Папа погладил отпрыска по голове, и так ласково говорит.
— Да не ем я это го*но, сынок. Ешь сам. Потом ещё маме возьмём, навынос.
