Ознакомительная версия.
– Выучил.
– Больше не копаешь?
– Бросил.
– Лешка один теперь? – плохо соображал Олег.
Рогов уже давно беспробудно пил и с приятелем не встречался.
Юра тяжело вздохнул:
– Один работает, ох, чует мое сердце, до добра его это занятие не доведет.
– Отчего так считаешь?
Юра ответил:
– За советом он ко мне приходил, в неприятность попал.
– А ты что?
– Бросить надо, говорю, в могилах рыться, непотребное это занятие.
– Ну и он послушался?
Юра покачал головой:
– Нет, боюсь, плохо дело повернется. Что ты дрожишь?
– Замерз очень, – проклацал зубами Олег, – может, дашь хлебнуть кагору из христианского милосердия или каким там винишком у вас попы балуются?
Юра, не обращая внимания на грубость, отвел Олега в небольшой домик, где молчаливая, худая тетка в темном платке налила Рогову тарелку супа.
– Извини, – объяснил Юра, глядя, как знакомый жадно глотает варево, – день сегодня постный, щи без мяса.
Потом он указал ему путь к остановке автобуса, дал денег на билет и сказал на прощанье:
– Приходи, коли помощь понадобится.
– Спасибо, – буркнул Олег и двинулся по обочине.
– Погоди! – крикнул Юра.
Рогов обернулся.
– Алексей в нехорошую историю попал, – сказал отец Иоанн, – ты, будь другом, зайди к нему и передай мои слова. Ежели приют искать станет, пусть сюда едет, спрячу так, что ни один глаз не найдет. Не забудешь?
– Нет, – ответил Олег и, заметив подходящий автобус, бросился к остановке.
Сев в «Икарус», Рогов обернулся и в заднее стекло увидел подтянутую, сухопарую фигуру, облаченную в рясу. Сильный ветер рвал края одежды, и казалось, что у дороги сидит гигантская птица, хлопающая крыльями. Меньше всего эта фигура походила на прежнего Юрку, балагура, матерщинника и выпивоху, одетого в джинсы и кожу.
– И ты передал Леше слова Юры?
Олег покачал головой:
– Нет, запил, провалился в пьянку и про все забыл. А теперь совесть мучает. Может, Юрка бы его спас? Одно ясно: знает он, из-за чего Лешу порешили.
В книжный магазин я явилась совсем поздно. Услыхав, что открывается дверь, собаки опрометью кинулись ко мне.
– Сейчас, сейчас, – пробормотала я, пристегивая поводки и подталкивая свору к выходу, – погуляем, и кушать.
Услышав два волшебных глагола, псы рванулись на простор, и я чуть не упала. Через полчаса собаки получили «Педигри пал», а кошки мясо, для меня же не нашлось ничего. На маленькой тарелочке лежали два каменно-твердых пряника, банка из-под кофе сияла пустотой, ее словно вылизали, а в сахарнице ко дну прилипла пара песчинок. Естественно, никаких припасов я не нашла и в крохотном холодильнике «Смоленск».
Пришлось опять бежать в круглосуточный супермаркет и покупать там отвратительный суп: пластиковый стакан с сухими комьями лапши. Обычно я не употребляю подобные лакомства, но сегодня страшно захотелось чего-нибудь горяченького, а что можно приготовить при наличии одного чайника? Только и остается заливать кипятком полуфабрикаты.
Несмотря на поздний час, у кассы толкалось множество покупателей. Впереди меня стояла очень пожилая, но хорошо одетая дама в шубке из нутрии. Она выложила на резиновую ленту покупки.
– Триста сорок два рубля, – сказала кас-сирша.
– Сейчас, дорогая, – ответила старушка, открыла кошелек и ахнула: – О господи! Деньги дома оставила!
Думаю, случись дело на оптовой ярмарке, пожилой даме бы не поздоровилось, но все произошло в супермаркете, причем в таком, где продукты стоят на рубль дороже, чем у соседей. Бабушка была в шубке из натурального меха, в элегантной кожаной шляпке и таких же перчатках. В руках она держала красивый, явно не дешевый кошелек, а на ее пальце сверкало кольцо с бриллиантом. Пожилая дама никак не походила на нищенку, и, скорей всего, она действительно забыла положить деньги в портмоне. Кассирша мгновенно, как все работники прилавка, оценила кредитоспособность покупательницы и довольно спокойно сказала:
– Как теперь поступим?
– Давайте отложим мои покупочки вот сюда, в сторонку, а я сбегаю домой за денежками, – засуетилась старушка, – я живу в двух шагах, где книжный магазин, знаете?
Кассирша поморщилась и обратилась к очереди:
– Извините, господа, но придется всем подождать.
– Это почему? – возмутился стоявший за мной полный мужик в дубленке. – Что за чушь?
– Я уже пробила чек, – пояснила кассирша, – теперь не могу работать дальше, пока деньги не получу, вот надо эту кнопочку нажать, видите?
– Так жми, и дело с концом, – рявкнул парень в кожаной куртке, – чего мочалку жуешь?
– Так ведь чек пробьется, – бубнила девушка.
– И хорошо, – сказала я, – вы нас обслуживать начнете.
– Ага, – протянула кассирша, – тогда получится, что она все оплатила.
– И что?
– А то, – рявкнула кассирша, – уйдет и не вернется, а мне оплачивать.
– Милая, – улыбнулась дама, – продукты-то я оставлю.
– Ага, ну и что?
– Значит, вы ничего не теряете!
– Так мне эти харчи ни к чему, а хозяин заставит купить. Нет уж, несите деньги.
– За пятнадцать минут обернусь, – заверила бабулька.
– Бардак, – взвыл мужик в дубленке, – откройте другую кассу!
– У нас в ночную смену только одна работает.
– Идиотство! – сказала женщина в песцовом полушубке. – Что нам тут, четверть часа куковать, пока эта мумия к себе сползает?
– Это вы меня так обзываете? – возмутилась старушка.
– Молчи лучше, – рявкнул мужик, – да шкандыбай живей за деньгами.
– Но как вы… – завела бабушка.
– Ступай живей, – рявкнул парень.
Глаза пожилой дамы начали наливаться слезами.
– Тогда я отказываюсь от покупок.
– Но я уже чек пробила, – заорала кассирша, – так не поступают!
– Слышь, ископаемое, – заорал мужик, – чего тебя ночью в магазин потянуло?! Утром затовариваться надо.
– Видите ли, молодой человек, – с достоинством ответила дама, – я работала.
– Кем, пугалом?
– Стихи писала, я поэтесса.
Повисла тишина. Потом парень присвистнул:
– Е-к-л-м-н, Ахматова, блин!
Мне стало жаль старушку, я ее хорошо понимала. Сама пару раз оказывалась в подобной ситуации, правда, меня иногда выручает кредитная карточка.
– Послушайте, – тронула я пожилую даму за плечо. – Вы живете возле книжного магазина?
– Да.
– Давайте я оплачу ваши продукты, довезу вас до дому, а вы отдадите мне деньги.
– Дорогая, – обрадовалась дама, – огромное спасибо.
Через пять минут я подрулила ко входу в «Офеню» и спросила, ткнув пальцем в желтый дом справа:
– Сюда?
– Нет.
– Тогда вот в тот зеленый?
– Нет, нет, я живу в розовом.
– Но это книжный магазин!
– Правильно, – улыбнулась женщина, – на первых двух этажах торгуют литературой, а моя квартирка на третьем.
– Надо же, – пробормотала я, вытаскивая из «Пежо» кульки, – а говорили, там какая-то фирма.
– Совершенно справедливо, – кивнула бабуся, – и фирма, и я. Кстати, не представилась. Татьяна Борисовна Алтуфьева.
– Даша.
– Ах, какое прекрасное имя! – воскликнула Татьяна Борисовна. – Дарьей именовали мою мать. Какие воспоминания обуревают при его звуках!
Мы обошли дом и стали подниматься по довольно чистой лестнице. Моя спутница явно была очень пожилой, но пролеты до третьего этажа она преодолела легко, не останавливаясь для отдыха.
– Вот, дорогуша, мы у цели, – сообщила Татьяна Борисовна и вставила длинный ключ в замочную скважину, – входите, входите.
Я шагнула внутрь и оказалась в девятнадцатом веке. В огромной, просто бесконечной, прихожей стояла темная дубовая вешалка с латунными крючками, рядом висело старое, потемневшее зеркало в вычурной раме, с двух сторон от него красовались бронзовые подсвечники. Я наклонилась и стала расстегивать ботиночки.
– Не надо, – махнула рукой Татьяна Борисовна, – терпеть не могу, когда гости разуваются.
Промолвив последнюю фразу, она щелкнула выключателем, под потолком ярко вспыхнула люстра, и я ахнула:
– Какой паркет! Просто произведение искусства. Нет, я не могу шагать по нему в обуви!
– Ерунда, – отмахнулась хозяйка, – если бы вы видели, какие полы были на втором этаже, там, где сейчас магазин! Мой отец подбирал каждую дощечку лично, хотя не царское это дело – полы мастерить. Но папенька так любил маменьку, так строил это гнездо! Мечтал, что тут станут обитать поколения Алтуфьевых. Но не судьба. Что же мы в дверях стоим? Проходите, душенька, в гостиную.
В полной растерянности я вошла в просторную комнату и вздрогнула. По стенам были развешаны портреты. Они находились близко друг от друга, соприкасаясь рамами. Дамы в бальных платьях, мужчины в сюртуках и мундирах. Гордые, спокойные лица, без затравленного взгляда неизвестно куда спешащего москвича двадцать первого века.
– Ваш отец был архитектором? – от неожиданности я брякнула глупость.
Ознакомительная версия.
