— Пока нет.
— Но двигаетесь в правильном направлении.
— С каждый глотком он становится всё лучше.
— Что ж, это объясняет, почему глотки такие маленькие. Если бы вы привыкали рюмками, давно бы уже вырубились.
— Как вы правы! А что такого ужасного случилось с вами сегодня?
— Просто я уже отчаялась вообще уйти сегодня домой. Думала, просижу до утра в конторе. Я юрист. Впрочем, вы, наверное, и сами догадались.
— Да, взял два и два и сложил вместе.
— Я работаю в этой проклятущей фирме недалеко отсюда. — Она махнула рукой. — На углу Сорок пятой и Мэдисон. Удобно, конечно, можно ходить на работу пешком, и всё такое, но когда случаются авралы… А они случаются всегда, когда нам надо закончить срочное дело. Вот сегодня, например, надо было закончить до полуночи, а за пару часов вся работа накрылась — пришлось начинать всё заново.
— Как обычно, — сказал я.
Она взяла протянутый барменшей напиток. Сигрид, увидев, что мы разговорились, тактично отвернулась и отошла в сторону. Не знаю, учат ли этому в Американской школе барменов. Судя по всему, да.
— Мы работали над сделкой, в которой был задействован отель в Шревепорте, Луизиана, в принципе всё шло хорошо. Может быть, стоило поехать на подписание туда, но, поскольку продавец и покупатель оба живут в Нью-Йорке, мы решили, что нам это на фиг не надо, и остались здесь.
— А вы кого представляете? Покупателя или продавца?
— Арендодателя. В принципе мы просто обмениваемся бумажками, так что худо-бедно подготовили сделку, но, блин! Самой важной бумаги не хватило, и как назло меня оставили вдвоём с этой дурой-помощницей. У меня есть ещё одна помощница, умненькая, но ей, понимаете ли, надо было уйти ровно в шесть, чтобы успеть потрахаться со своим хахалем. Простите мой латышский, — смущённо сказала брюнетка, скользнув по мне взглядом. — Меня просто трясёт от злости, как подумаю об этом…
— Почему «латышский»?
— Ну, знаете, говорят «простите мой французский», когда ругаются. А почему, собственно, французский? Почему не латышский?
— И верно.
— Мне нравится, как это звучит: «простите мой латышский». Кстати, вы пьёте уж совсем мелкими глотками. Ну и как вам вкус теперь?
— О, почти великолепный. Я бы дал вам отхлебнуть, но боюсь, что вы к нему пока не привыкли.
— Тогда не надо. — Она снова взглянула на меня, в этот раз прямо. — Я — Барбара, — объявила она.
— Берни.
Она немного подумала.
— Барбара Крили.
— Берни Роденбарр.
— Я вас не знаю.
— Что ж, вы в этом не одиноки. Миллионы людей не знают меня. Да в одном только Китае…
— Просто не видела вас раньше, я это хотела сказать.
— Что ж, меня не видели также миллионы людей в Шанхае.
— Но, может, вы уже приходили сюда?
— Почему вы спрашиваете?
— Странно, — пожала плечами Барбара, — но почему-то мне кажется, что мы с вами раньше встречались, на каком-то мистическом уровне. — Она нахмурилась. — Чёрт, надо меньше пить! Я болтаю что-то несусветное, не слушайте меня.
— Скорее журчите как ручеёк.
— Как мило вы это сказали, Берни?
— Берни.
— Если хотите, я куплю вам ещё один как-его-там.
— Нет, одного «Лафройга» более чем достаточно. Давайте лучше я куплю вам ещё один «дж-и-т».
— Ой, нет. Вы, наверное, думаете что я — законченная алкоголичка!
— Что вы! Я понял, вам просто отчаянно хочется выпить.
— Думаю, да. Обычно я прихожу сюда после работы, но выпиваю не больше двух коктейлей. А впрочем, позавчера…
— Что случилось позавчера?
— Что-то странное. Я выпила две рюмки, ничего особенного, но вдруг вырубилась напрочь. Совсем.
— О?
— Ничего не помню, ни как выходила, ни как до дома дошла. Утром у меня было такое состояние — хоть вешайся. Это притом что у меня никогда не бывает, как его… похмелья. Только однажды, когда мы на первом курсе играли в «веришь-не-веришь», а проигравший должен был выпивать рюмку. Не знаю, сколько тогда мы выпили, но уж явно больше, чем позавчера.
— Ах, юность наша!
— В конце игры я перестала понимать, что происходит, но утром мне было не так уж плохо. Да и все сказали, что ничего не заметили.
— Ну и всё в порядке!
— Да, но позавчера… — Она опять нахмурилась. — А вас тогда здесь, случайно, не было? В среду, я имею в виду.
— Нет, — ответил я. — Единственный раз, когда я был здесь, — сегодня вечером после работы остановился, чтобы выпить.
— «Лафройг»?
— Нет, бутылку «Пеллегрино». Конечно, привыкнуть к «Пеллегрино» довольно сложно, но этого, к счастью, и не требуется.
— Точно, просто пьёшь его, и все дела. А зачем вы вернулись?
— Не допил.
— Понятно. А где вы работаете?
— У меня книжный магазин, — сказал я.
— Да ну? Вы — мистер Барнс или мистер Ноубл?[9]
— Знаете, никто до сегодняшнего дня не называл меня «мистер Ноубл». У меня маленький магазинчик. Да и торгую я подержанными книгами в основном.
— А мне нравится, так романтично! Хотела бы я тоже торговать книгами. А где ваш магазин? Где-нибудь неподалёку?
— На Одиннадцатой улице между университетом и Бродвеем.
— И вы остановились здесь после работы?
Ей бы следователем быть — всё замечает!
— Да вот, привёз клиенту книгу на заказ, — соврал я, — и мне понравилась вывеска «Парсифаль».
— И вы зашли, чтобы выпить «Пеллегрино».
— Вообще-то я просил «Перье», но мне принесли «Пеллегрино».
— Что ж, это значит, что вы не капризны. — Она протянула руку и накрыла своей ладонью мою. Это вышло непроизвольно, но мне показалось добрым знаком — первый контакт произошёл по её инициативе.
— Как странно, — сказала она. — Понимаете, в среду я пришла домой не одна.
— Вы специально говорите так, чтобы шокировать меня.
— Смешной вы. Вам-то что? А вот сама я страшно шокирована. Не тем, конечно, что пришла домой со спутником — подумаешь, мы же взрослые люди… К тому же, если два человека понравились друг другу…
— Конечно, почему бы и нет?
— Но я ничего не помню, Берни! Н-и-ч-е-г-о! Кто он такой, чем занимается — вот что меня пугает. Кого я притащила к себе домой? Он ведь мог оказаться кем угодно — даже «мистером Проктером»! — Она вдруг подняла на меня встревоженные глаза: — А это были не вы, часом?
— Нет, повезло кому-то другому.
— Ну вот, опять! Вы умеете сказать это так мило, Берни… Конечно, это не могли быть вы, вы же раньше сюда не приходили, но почему-то меня не покидает чувство, что мы с вами…
— Были любовниками?
— Ну-у-у, не совсем, но что мы очень хорошо друг друга знаем. Я это сразу же почувствовала, как только вошла.
— Прошлые жизни, — сказал я высокопарно. — Кармическая связь.
— Вы думаете?
— А как ещё это объяснить?
— А вы что чувствуете, Берни?
В какой-то момент я сам взял её за руку, и мне понравилось, что её узкая ладошка полностью уместилась в моей. Что-то шевельнулось во мне, так давно забытое, что я сразу и не понял, где именно.
— А та квартира, куда вы отвели непонятно кого, — помолчав, закинул я удочку, — она что, недалеко отсюда?
— За углом.
— Интересно, а вдруг я почувствую, что уже был там однажды? — спросил я.
— Вы думаете, такое возможно?
— Может быть, выясним?
— Прекрасная мысль, — сказала она. — Мы оба это заслужили!
Если вы не возражаете, я опущу детали следующих часа-двух. Достаточно заметить, что некоторые вещи не забываются, как, например, вкус «Лафройга», и к ним нет необходимости привыкать заново. Как к езде на велосипеде, например, или плаванию.
— Одно я знаю наверняка, — сказала Барбара, — это был не ты.
— Кто был не я?
— В среду ночью. Я и раньше знала, что это не ты, но теперь абсолютно уверена.
— Почему?
— Если бы это был ты, — объяснила она, — я бы тебя запомнила.
— Если бы это был я, — подхватил я её интонацию, — уж точно не стал бы ждать столько времени, чтобы освежить твою память.
— Не могу понять, что это было, Берни. Я проснулась с дикой головной болью и, конечно, забыла поставить будильник, поэтому чуть не опоздала на работу. Я проглотила четыре таблетки аспирина, приняла контрастный душ и вылетела за дверь без завтрака… Даже кофе не выпила. Прыгнула в такси и по дороге успела всё-таки купить кофе в «Старбаксе». А в девять уже сидела за своим столом.
— Вот это преданность делу!
— Сидела там как дура и гадала — что же случилось? Помню, разговаривала с каким-то типом в кафе, но ничего о нём не помню. Только что проснулась утром с тяжёлой головой.
— Так, может быть, ты всё-таки не приводила его домой?
Барбара покачала головой:
— Я тоже хотела бы так думать, но, к сожалению… Вчера вечером я вошла к себе и сразу же увидела, что здесь кто-то орудовал. Причём вёл он себя довольно нагло — все ящики пересмотрел, всё перетрогал.
