Пришлось согласиться.
— Хитро.
Рэнди заржал в голос.
— Я подкинул Дуайту платок, чтобы всех запутать, понимаешь? Чтобы единственный человек, на которого падало подозрение, был физически не в состоянии совершить это преступление! — глаза его возбужденно блестели, он размахивал руками, как мельница. Ох как он был собою доволен! Как будто сыграл удачную, безобидную шутку, и теперь хвастался. Только шутка-то получилась далеко не безобидная.
— И ещё платок был мне нужен, чтобы Мейдин не подумала, что это я уделал её муженька. Понимаешь? Мейдин никогда не поверит, что я пытался возложить вину на нее. По одной простой причине: если её обвинят в убийстве, она не получит это наследство. — Рэнди помолчал, потом добавил издевательским тоном: — Да, и ещё она убеждена, что я просто с ума по ней схожу.
Я смотрел на него во все глаза. Вот это я и называю высшим пилотажем.
Рэнди подмигнул мне, как будто мы заговорщики.
— Но твоя-то девушка тоже думает, что я схожу по ней с ума.
Гнев ударил мне в голову. Я стоял, чесал Рипа за ушами, и чувствовал, как ярость нарастает во мне и вот-вот перехлестнет через край.
— Я узнал, что единственный детектив в городе, у которого на счету есть раскрытые преступления, это Хаскелл Блевинс. Верно? — продолжал Рэнди как ни в чем не бывало. — И я придумал, как поставить под сомнение все, что ты можешь обо мне поведать. Скажи, и это чертовски хитро?
Я тяжело дышал, но кивнул.
— И это хитро, — процедил я сквозь зубы.
— Конечно, я сказал Мейдин, что ухлестывал за другой женщиной, чтобы отвести от нас подозрение, пока она не разведется.
— Слушай, Рэнди, — сказал я, — а ты не боишься, что я всему городу разболтаю о твоих признаниях?
— Да болтай на здоровье. А я все стану отрицать. Какие у тебя есть доказательства? Никаких. Только твое честное слово. А все в городе знают, что я ухлестывал за твоей девицей. Именно на это я и рассчитывал. Все решат, что ты меня хочешь подставить и убрать с дороги соперника.
Представьте себе, он протянул руку и похлопал меня по плечу.
— Знаешь, что самое огорчительное в планировании идеального убийства? Что никто никогда не узнает, что именно ты все так гениально спланировал.
Дрянь, подумал я.
— Так что… Спасибо, что выслушал, Хаскелл, — Рэнди направился к лестнице. — Нет, серьезно, спасибо.
Что я мог на это ответить? На здоровье?
Я стоял без движения на веранде и смотрел, как машина Рэнди спускается с моего холма. Чувствовал я себя так, будто из меня все кости вынули.
Как только Рэнди скрылся из виду, я потянул Рипа за поводок. Рип, разумеется, немедленно начал спектакль с задыханием, кашляя и пытаясь вырваться. Не обращая на него внимания, я предпринял кое-какие манипуляции с ошейником.
Наверное, даже Рип понял, что делаю я нечто очень и очень важное, потому что быстро успокоился и сел, мрачно наблюдая, как я выуживаю второй микрофон, заранее спрятанный в ошейнике.
Я же приободрился. Честно говоря, на лице у меня сияла такая широкая улыбка, что её вполне можно было обернуть пару раз вокруг головы.
— Молодец, — сказал я Рипу. — Хороший мальчик.
Я пошел в дом проверить, записалось ли все на магнитофон, которым снабдил меня Один Человек. Все отлично записалось. Потрясающее достижение современной техники, правда?
На Верджила, надо сказать, мой трюк произвел сильное впечатление. Еще более сильное впечатление произвел на него мой рассказ. Первым делом он поехал и заточил старину Рэнди за решетку.
Я же первым делом позвонил Имоджин. Разговор я начал с непреложной истины.
— Имоджин, — сказал я. — Я — дурак.
Но Имоджин, наверное, как раз питала к дуракам слабость. Потому что очень быстро приняла мое приглашение поужинать.
На следующий вечер мы встретились в Гриль-баре Фрэнка. Пиджин-Форк к тому времени, надо думать, уже гудел во всю, обсуждая Рэнди Харнеда и его идеальное преступление. Я как только увидел лицо Имоджин, так понял, что она уже все знает.
Но сначала она ничего не сказала. И только когда подали заказ жареного цыпленка по-домашнему — она перегнулась ко мне через стол.
— Знаешь, Хаскелл, а мне ведь Рэнди ничуть не нравился.
Я думал, ей больше нечего сказать, но она поспешила добавить:
— Честно говоря, надоел он мне до чертиков. Представь, куда не кину взгляд — всюду на него натыкаюсь. — Она нагнулась ко мне ещё ближе, я заметил легкий стыдливый румянец на её щеках. — Знаешь, однажды он меня обнял. Прямо перед аптекой твоего брата.
— Серьезно? — сказал я.
— Серьезно, — смущенно улыбнулась Имоджин. — Мне всегда казалось, что он… волокита.
Тут я тоже не удержался и улыбнулся.
Имоджин, должно быть, последняя женщина во всей Америке, которая ещё использует этот термин. В её устах он звучит очень мило.
— И я ничуть не удивилась, узнав, что он из тех, кто бегает за каждой юбкой.
Я слушал и кивал. Нет, не стану раскрывать ей истинные мотивы внезапной страсти Рэнди.
— Наверное, он ухлестывал за всеми, на кого взгляд падал.
— Думаю, он предпочитал самых красивых, — сказал я. И был вознагражден улыбкой Имоджин.
Мы ели в дружественном молчании, потом Имоджин опять наклонилась через стол и шепнула:
— По правде говоря, единственное, что мне нравилось в ухаживаниях Рэнди — это смотреть, как ты ревнуешь.
Я собрался было возразить, что ничего подобного, я не ревновал ни секунды, но вовремя передумал.
— А я и вправду ревновал как бешеный, — шепнул я в ответ.
— Я знаю, — сказала Имоджин и вложила свою ладошку в мою.
Мы ещё немного поели молча, а потом Имоджин ужасно меня удивила.
— Знаешь, Хаскелл, — сказала она. — А мне так жалко эту Мейдин.
— Мейдин? — и чуть было не добавил: Женщину, которая изменяла мужу, и из-за которой его убили? — И почему же тебе её так уж сильно жалко?
Имоджин пожала плечами и поддела вилкой зеленый горошек.
— Да потому что она ведь влюбилась в Рэнди — ну, понимаешь, по-настоящему влюбилась, — а он бы и двух центов за неё не дал.
Двух центов. Надо же, подумал я, насколько точное выражение. Именно двух центов не дал бы.
— Рэнди интересовали только её деньги, — говорила Имоджин. — И больше ничегошеньки. — Она грустно вздохнула. — Неужели бывают такие мелкие люди.
Я в этот момент сидел с полным ртом горошка и жевал, но на последних словах чуть не подавился. А ведь я и сам думал, что Имоджин может меня бросить из-за того, что я мало зарабатываю.
Меня захлестнуло такое чувство вины, что я не мог поднять на неё глаза. Господи! Да как же я посмел подумать про неё такое, как у меня только мозги в эту сторону повернулись! С трудом проглотив горох, я отвел взгляд и долго пил Кока-колу.
А когда взглянул на неё вновь, сказал:
— Знаешь, если хочешь заплатить за ужин, то я не возражаю.
Имоджин подняла каштановую головку и с минуту смотрела на меня, а потом, как будто солнце вырвалось из плена облаков, — на лице её засияла широченная улыбка.
Ну что ты будешь делать? Я тоже улыбнулся.
И пока мы сидели и глупо улыбались друг другу, я пытался вспомнить, когда в последний раз видел, чтобы женщина тратила деньги с таким искренним удовольствием. Давно. Очень давно. Когда я был ещё женат на Клодзилле.
Но она-то как раз тратила мои деньги, а не свои.
А вдруг мир действительно меняется к лучшему?
Со. — корпорация.
«Угощение по-голландски» — пополам, или каждый за себя (сленг).
Желтый нарцисс — национальная эмблема валлийцев.
To rip — разрывать, раскалывать (англ.)
Миз (госпожа) — ставится перед фамилией независимо от семейного положения.
Bible Belt — Библейский пояс, библейский край (районы на юге и среднем западе США)
