— Все, мать, сейчас он у меня отмучается, — радостно заявила я. — Тащи нож!
— Нож? — завопила она как скорая помощь. — Родного отца ножом? Какой нож???
— Поострее желательно, — бросила я матери, продолжая осматривать отца.
Бабки за оградой, услышав это, припухли, боясь пропустить хоть один момент из нашей драмы.
— Аааа! — завыла вдруг мать. — Он же тебе отец!
Я посмотрела на нее, поняла, что помощи не дождусь, молча прошла в дом, выбрала прочный короткий нож и вышла обратно к отцу. Мать, увидев меня, затряслась.
— Доченька, ну ты что делаешь? — просительно зарыдала она, — я понимаю, что у тебя образ жизни такой, ритуалы там всякие, но ведь он тебе родной отец.
— Ой, мать, уйди ради Бога, — поморщилась я.
— Не дам! — мать внезапно вцепилась в руку с ножом и принялась отбирать.
— Мать, ты в своем уме? — удивилась я. — Иди — ка погуляй, пока я с отцом заканчиваю.
И я махом выставила ее за ворота. Заперла понадежнее дверь и принялась соскабливать папика с крыльца.
— Доча, что ты делаешь? — тревожно спросил отец.
— Ты на тюбике с клеем моментом уснул, раздавил его своим весом, а пока спал, спина и дерево намертво схватились, — объяснила я. — Сейчас я аккуратненько ножичком тебя с крыльца и отскребу, не дергайся.
— Ох, грехи мои тяжкие, — вздохнул отец, — надо ж было так напиться.
А я меленько скребла ножом и дипломатично молчала, не дело в такой ситуации нотации читать, он и так почти в могиле себя ощутил.
— Ты это, Магда, правильно мать — то выставила, ой, больно! — дернулся он.
— Пап, извини, — я случайно порезала ему кожу.
— Поаккуратнее, — робко попросил он. — Так вот, мать ведь если про клей узнает — со свету сживет.
— Сживет, — согласилась я и нечаянно порезала его снова.
Папик поморщился, но промолчал.
— Ты уж ей скажи что из могилы меня в последний момент вытащила, — попросил папик.
— Придется, — вздохнула я и снова его порезала.
— Доченька ты моя золотая, — обрадовался он.
А за папика мне мать вряд ли спасибо скажет, это она сейчас белугой ревет, а вообще — то она сколько себя помню, всегда стонала, что б он сдох поскорее.
Папика я минут через двадцать отодрала, он встал, кряхтя, осмотрел кровавую лужу на досках и заметил:
— Как поросенка на крыльце резали, прибрать бы.
— Мать потом замоет, — махнула я рукой.
— Ты ее домой — то запусти, доча, — попросил отец.
Я выглянула за ворота, покрутила головой и удивилась — ни матери ни бабулек не было.
— Нету ее, — объявила я. — Я пойду баньку затоплю, тебе помыться надо, ты ж в крови и клее с ног до головы.
— Да я сам потом, — засмущался папик.
— Сиди уж, — вздохнула я.
В сарайке где хранились дрова были только чурбачки, и их следовало поколоть. Я тщательно обследовала все углы, однако топора не нашла.
В это время схлопнула калитка и мать, да не одна, толпой, завалила во двор.
— Мам, — высунулась я, — а где топор, не знаешь?
— За дверью, — автоматически ответила она, перевела глаза на крыльцо и протяжно завизжала на одной ноте. Бабы, пришедшие с ней, посмотрели на крыльцо и тоже заголосили.
— Гражданочка, пройдемте, — шагнул ко мне здоровый усатый мужик.
— Зачем? — буркнула я, — не видите что у меня тут творится?
— Участковый Акимов, — представился он, — где тело?
— Какое именно? — осведомилась я.
— Убилаааа !!! — тоскливо выла мать. Бабуськи старательно ей подвывали.
— Слушай, успокойся, а? — раздраженно завопила я, пытаясь перекричать разноголосый вой. — Ты чего тут цирк устраиваешь?
И тут на крыльцо тихо вышел отец.
Вой стих.
— Живой еще? — удивленно ахнула соседка, Кузьмовна.
— Да не жилец все равно, вона на нем места живого нет, — авторитетно заявил то — то.
— А вы чего это? — робко спросил отец и вопросительно на меня посмотрел.
— Жену свою спроси, — рявкнула я, — а то меня сейчас за твое убийство в кутузку сволокут!!
— Какое — какое убийство? — не понял он.
— Мать! — рявкнула я. — Ты чего тут перед людьми меня позоришь? Папика надо просто вымыть, и он как новенький будет!
— Так а нож тебе зачем нужен был? — смутилась она.
— Лечила я нашего папика!!!
— Так он сейчас здоровый? — переспросила она.
— А сама не видишь? — гавкнула я. — Все, граждане, расходитесь, кина не будет!
— Так он же помирал, — ахнула Кузьмовна, — сама видела, а теперь смотрит — ко, ходить!
— Таблеток дала! — ответила я, успокаиваясь.
— И каких? — спросил участковый, — у меня вот теща тоже не встает.
— Марвелон! — ляпнула я первое попавшееся умное название. Хватит с меня уже парфеновских крестьян, узнавших что я ведьма. Будем надеяться что никто из крестьянок этими таблетками от беременности не пользуется.
— А от чего они?
— Да от всего, — отмахнулась я.
— Дорогие поди таблетки? — не успокаивался местный представитель власти.
— Пятьсот рублей пачка! — загнула я.
Бабки, с интересом прислушивающиеся к нашему разговору, дружно ахнули.
— Это ж что такое делается, почитай всю пенсию на них отдать! — загалдели они.
Неохотно, но деревенские все же разошлись, жарко матеря правительство, при котором старушки 80 лет от роду вынуждены отказывать себе в жизненно необходимых им оральных контрацептивах.
— Доча, — просительно посмотрела на меня мать.
— Уйди, — поморщилась я.
— Я ведь не подумавши.
— Слушай, мать, — разозлилась я. — Ты у меня заслуженная учительница, женщина неглупая. Ну как ты могла подумать что я отца убью???
— Так ты ж сама сказала что сейчас он отмучается, — робко сказала она.
— И к тому же — ну ладно, подумала такое, — распалялась я. — Но милицию привести в такой ситуации и народ — это вообще не по-родственному!!!
— За Костеньку перепугалась, — снова зарыдала мать. — Прости меня, дуру старую!
Я посмотрела на нее, маленькую, седенькую, и сердце мое дрогнуло.
— А чего — это ты так? Ты ж всю жизнь ему смерти хотела.
— Он, доча, не такой ведь был раньше, — тихо ответила она.
— Мать, вернешься в город — запишу тебя к психоаналитику, ты и отца довела до такой жизни и меня поедом ешь, никакой жизни от тебя нет, — постановила я и поднявшись, пошла на улицу.
— Доча, ты куда? — вскрикнула мать.
— К знакомым, — буркнула я.
На мать я была зла — так меня перед людьми ославить, и потому решила сходить попроведовать бабусю — одуванчика.
Бабуся воплощала мою мечту о достойной старости. Она сидела в садике за круглым, накрытым белой скатеркой столиком и пила чай с пирожками. В окошке телевизор показывал очередную серию мыльной оперы, и старушка сосредоточенно не глядя слушала о том, что Хосе Фернандес не должен был говорить маленькому Хуанито что его подменили в роддоме. Антураж довершали два резвящихся в траве котенка.
— Бабушка, здравствуйте, можно к вам? — через заборчик поприветствовала я.
— Ааа, доченька, — встрепенулась обрадовавшаяся старушка, — глазки — то не видят, зато по голосам вас всех помню. Заходи, милая!
Пока я обходила заборчик, старушка налила мне в чашечку душистого чая и положила рядом на блюдечко пару пирожков.
— Как хорошо, что ты зашла, а то сижу тут, кукую одна, — приговаривала старушка. — Ты тут к кому приехала — то? Вижу, не местная ты, девонька.
— Да я папу навещаю, — я с удовольствием откусила пирожок, отцепила от джинс серого котенка и взяла его на руки.
— Вот ты посмотри, какая внимательная, — всплеснула руками старушка, — а ко мне сейчас соседка забегала, говорит, одна тут девица отца родного только что зарезала! Что делается!
Я поперхнулась пирожным. Все ясно, сейчас на деревне будут лет тридцать вспоминать — «Это было в тот год, когда Магдалинка Потёмкина отца своего зарезала».
— Эээ, — осторожно начала я, — прямо так зарезала?
— Истинный крест, — поклялась старушка, — Анисимиха сама видела, как та девица из сарайки вышла с окровавленным топором — видать, на части отца — то рубила, а на крыльце отрубленная нога в луже крови плавала!
Вот черт! Я в полном изумлении уставилась на бабульку. Нога?? Окровавленный топор?? Они что тут, с ума посходили??
— А ты, милая, по делу али так зашла? — полюбопытствовала старушка.
— Да я смотрю, вы одна живете, — улыбнулась я, — вот и решила — может вам пол помыть или постирать надо?
Благие дела каждая ведьма старается совершать по мере своей испорченности. Мало того что они грехи компенсируют — так еще и сила возрастает от этого.
— Ох, милая, — вздохнула старушка, — сын — то у меня хоть и охламон, а о матери позаботился. Хочешь, покажу, чего он мне понавез?
И такое выражение лица у нее было, как у малого ребенка, которому не терпится похвастаться новой игрушкой, что я не вынесла и улыбнулась:
— Конечно покажите!
Бабулька осторожно поднялась, взяла свою палочку и бодро постучала ей перед собой. После чего довольно резво повела меня в дом.
