– Полетта со мной. – Ванесса потягивала мескаль, оживленно болтала, откликалась на шутливые окрики, пододвигалась, чтобы дать место другим за нашим столом.
Одетая в шикарный ширпотреб из универмагов Тати или Лафайетт, она не показывалась здесь в платьях от Кардена или драгоценностях, а свой безошибочный французский уснащала напевным парижским арго. Ванесса играла роль бывшей проститутки с налетом светского лоска, но не задиравшей нос.
Актерка, блин! Я поняла, что притягивает ее в подобных эскападах. Игра. Ванесса актерствовала. Тут ее сцена, ее зрители, другая жизнь, другая кожа. Освежающая экзотика, острая пряная приправа, которая придает смак жизни, радостное сознание, что из этой сточной канавы она в любой момент может вернуться на ковры и паркеты своего дома.
– Ты чего не пьешь? – пристал ко мне Виктор. – С тобой говорю, малявка!
Я потягивала мескаль, но я же не верблюд, вот его и раздражала моя умеренность.
– Оставь ее в покое, Виктор! Она немая, умеет только читать по губам, – вмешалась Ванесса.
– Да хоть и немая, но глотать-то не разучилась! – проворчал он, но отвязался.
Я выключила слух и наблюдала за залом, как заправская глухонемая. Неплохое развлечение. Сигаретный дым делал подвальный полумрак еще более нереальным, словно в формалине плавали странные существа с разверстыми хохочущими ртами, маслеными, пустыми или смертельно грустными глазами.
– Пошли, – коснулась Ванесса моего плеча.
– Погоди, я же тебе должен, – вспомнил Виктор.
Ванесса собиралась уходить в неплохом состоянии. В «Среди своих» она не заливала зенки до полной отключки, это не соответствовало бы роли, поэтому в такси садилась без посторонней помощи, а дома быстро добирала свою норму «Империалом».
– Ох, ккур-рва-мать! – неожиданно забухтел Виктор родной надвисленской мовой.
Он что-то еще бормотал по-польски, пока вытаскивал из кармана узких джинсов горсть банкнот. Деньги упали на пол. Сплошь пятифранковые бумажки. Он поднял их, выровнял, пересчитал и протянул Ванессе.
Толстая пачка потертых, одинаковых банкнот напомнила мне о газетной сенсации прошлой недели. Во время нападения на кассы метро убили человека и украли несколько десятков тысяч франков мелочью. Текущая выручка, номера, естественно, не записаны.
Однако в последнее время мы что-то бросили гулять по шалманам и кабакам. Надо заботиться об общественном мнении, на которое Ванессе плевать с высокой колокольни. Нет, не так: она сама себе общественное мнение и стандарт поведения. Необходимость соблюдать приличия только углубляет депрессию, но ей надо считаться со Станнингтоном. Его шпионы тайно собирают сведения об эксцессах Ванессы, противник ведет приготовления к судебному иску с целью ограничить ее дееспособность. Она об этом знает, потому что у нее, в свою очередь, тоже есть шпионы в цитадели врага. Бокс!
Дело-то серьезное: деньги.
В таком контексте выбор глухонемой компаньонки – нет, скорее, девки на побегушках – не такая уж сумасшедшая прихоть эксцентричной дамы. Служанка в силу своих обязанностей узнает мимоходом массу важных вещей, особенно если пару раз в неделю выслушивает бесконечные монологи поддатой хозяйки и собирает ее по косточкам с пола.
По той же причине Ванесса все чаще скрывается в неприступной крепости своего дома, а калитка в ограде открывается перед посетителями все реже.
Временами, чтобы опровергнуть распространяемые мужем слухи и показаться в олимпийской форме, она возвращается в свет. Большой выход Ванесса готовит, как звезда. Парад требует жертв, прежде всего отказа от бутылки. На это ее пока хватает. Отдых в сочетании с ловкостью косметологов возвращает лицу красоту, остальное довершает антураж. Но большой парад она устраивает только по особым праздникам, и настоящие драгоценности тоже надевает нечасто.
Выхоленная, красивая, изысканная, Ванесса шла доказывать своим отреставрированным телом лживость слухов о ее деградации.
После самого длительного перерыва она без труда возвращалась в струю светской жизни, ее поддерживало сумасшедшее расписание бесчисленных раутов, коктейлей, файф-о-клоков, балов, уик-эндов.
Убивать время – дело трудоемкое и изматывающее.
Ванесса убивала время с естественным обаянием. Вечера она разменивала на светящиеся блестки, вроде бисера на платье. Ничего не значащим словам она могла придать глубокий смысл, банальным жестам – величие. Она очаровывала нежностью светское общество, которое в лучшем случае было ей безразлично. Она пленяла. Из такого материала делают роскошных мошенниц, уж я-то в этом кое-что смыслю.
Незаурядная, привлекательная, Ванесса явно отличалась от своей убогой среды, умела завоевывать симпатии. Поэтому после возвращения в свет она быстро возвращала себе утраченный рейтинг. Ванесса пересекала отвоеванное пространство во главе свиты обожателей. Возлюбленная королева. По-прежнему восхитительная, обаятельная, эксцентричная. Вы слышали о ее последней выдумке? Необычно! Забавно! Глухонемая компаньонка!
Сюрреализм, правда?
Она возила меня по знакомым, как дрессированную пантеру. Недостаток, поставленный на службу, стал сенсацией, как бородатая женщина или сиамские близнецы.
– А по виду не скажешь, что она немая, – восхищались дамочки, по виду которых тоже не скажешь, что у них в головах водятся мозги.
– У нее такое интеллигентное личико, – хвалили меня бабенки с куриными харями.
– Ma шер, но это же все-таки физический недостаток! Тебе не противно? – вопрошала тощая цапля, чью рожу все время корежил тик.
– Полетта читает по губам! – предупреждала моя владычица.
– По-английски тоже понимает? – встревала еще одна клуша, на всякий случай переходя на английский и повернувшись так, чтобы я не видела ее лица.
– Нет. Английского она не знает. Врешь, благодетельница. Знаю. И мало в Европе таких языков, которых я не понимаю. Если надо, за пять недель выучу хоть банту, хоть мум-бо-юмбо. Так же, как овладела языком жестов. Хотя, слава богу, слух у меня хороший, а дикция получше, чем у той мымры, что поинтересовалась моим инглишем, а сама жует слоги, словно растирает их в ступке.
– Полетта – каталонка, – терпеливо объясняет Ванесса, – но ее мать француженка.
– Интересно, каким образом глухонемые разговаривают с глухонемыми других национальностей? – допытывался месье Филипп Клапарон, поверенный в делах Ванессы, изысканный старикан, разодетый в стиле принца Уэльского, того, у которого в любовницах была леди Симпсон.
Вопрос дал Ванессе возможность продемонстрировать, как здорово она со мной общается. В гости она не брала с собой тросточку. Коснувшись моего плеча рукой, унизанной кольцами, она дала мне понять, чтобы я смотрела на ее губы. Потом повторила вопрос.
«Основные понятия в языке жестов напоминают эсперанто», – принялась я строчить в своем блокнотике из жестких пластмассовых листков. Блокнотик всегда был у меня под рукой.
– Конечно, она делает ошибки, – снисходительно заметила Ванесса.
Это верно, писать мне было труднее. Языки я учила на слух и молниеносно овладевала ими: произношение, интонация, идиомы. Со мной разговаривали улица, магазин, кафе.
– А она хорошенькая, – облизнулся старикан, бесцеремонно меня разглядывая.
Я стояла чуть сзади, держа наготове меховой палантин Ванессы, который она сбросила с плеч в жарко натопленном салоне.
Месье Клапарон наклонился к моему уху, дыхнул на меня запахом патентованного зубного эликсира, ощерил свою классную вставную челюсть и проблеял мне на ухо поток скабрезностей, которых не постыдился бы сутенер с пляс Пигаль. Видно, пристойное поведение его душило, как тесный воротничок, однако в таком окружении он не смел вести себя естественно.
Я стояла невозмутимо, с приклеенной улыбкой.
Возможность слегка ему отомстить подвернулась в тот же вечер. При уходе. Под изысканной кожей слегка поношенного ботинка месье Клапарона (новое ведь так неэлегантно!) торчал старческий сустав. Проходя мимо, я споткнулась и будто случайно вонзила каблук в мозоль старому козлу.
Салоны Ванесса обходила по трезвянке. Долгие часы она выносила пытку единственной рюмкой. Остановиться на малой дозе для нее было страшнее, чем вообще не пить. Таким образом она доказывала, что никакая не алкоголичка.
Общественная деятельность шефини не оставалась незамеченной. Вынутая из нафталина симпатия света приносила свои плоды, и все снова решали: Ванесса – это явление, к которому надо относиться как к исключению, следует оберегать ее от жестокости и нетерпимости мужа. Станнингтон нарушает правила игры, возводя ее причуды в ранг доказательств недееспособности жены, с которой он практически развелся. Но общество не позволит отнять у нее состояние. Особенно настоящие Станнингтоны, не ублюдки.
Ванесса не переоценивала своих побед. Горькое знание непостоянства толпы, которая сбрасывает в пыль вчерашних кумиров, не позволяло ей сомневаться в том, что на суде по делу о разводе она окажется совершенно одна. Но почему-то ей требовалось это химерическое признание, как и дружба подонков из «Среди своих».
