Женщина, лежащая на комиссаре, пискнула:
– Больно, однако.
Листовец дрогнул ресницами.
– Аграфена, ты? Не может быть…
– Почему не может? – как-то даже обиделась она. – Это я… вроде. Я так сорвалась жутко. Высота… Больно.
– Мне что-то тоже больно, – откликнулся полицейский, очень часто мигая и пытаясь начать дышать.
– Я так долго летела… – Аграфена задумалась. – Просто не знаю сколько. Ужас!
– А зачем ты летела? – не знал, что еще спросить, Дебрен.
– Я залезла на крест.
– Зачем? – явно тупил Дебрен, все еще не веря, что это с ним наяву.
– Хотела долезть до окна и позвать на помощь, разбить стекло.
– Удалось?
– Нет, не все пошло по плану. Крест оторвался от стены, и я вылетела из окна сама. Высота потрясающая! Я почему-то в полете подумала, что сейчас грохнусь на какую-нибудь жуткую могильную плиту и разобьюсь насмерть. Или еще хуже – попаду на железный крест, как мясо на шампур, и тоже погибну. Это ведь так нелепо – умереть на кладбище. Не находите? Но меня ждало ваше мягкое человеческое тело, и я спаслась. Дебрен, вы так вовремя подошли! Вот что значит – судьба!
– Я? Да… только я бы не сказал, что для меня это вовремя… Но если спас тебя, я рад. Ты меня, я тебя…
– Эй, голубки! Долго лежать-то будете? Просто влюбленная парочка… – наклонился над ними Карлос. – Груня, только спокойно! Я сейчас сниму тебя с Дебрена. Похоже, что ты его знатно придавила.
– Да чего там, я и сама встану! – залихватски ответила Аграфена, в глубине души еще не веря, что осталась жива.
– Нет, нет… Тебе не стоит этого делать. Лучше я сам и очень осторожно, – сразу же предостерег ее Карлос.
– А что случилось? – почувствовала подвох Груня.
– Не шевелись! – снова предостерег Карлос.
– И все-таки снять бы ее с меня, – робко напомнил о себе Дебрен.
– Сейчас снимем! Понимаешь, у нее из спины столько цветного стекла торчит, словно иголки у ежика. Такой сумасшедший, радужный ежик.
– Ой! – запаниковала Груня.
– Только не паникуй! – несколько припозднился с предупреждением шеф полиции.
– Легко сказать! Стекло в спине? Ужас! Я умру? Его там много? Я истекаю кровью?
– Не умрешь, все будет хорошо. Ребята, ну-ка взяли ее за руки и за ноги и так вот аккуратненько подняли… – командовал Карлос. – Где медики с носилками?
– Карлос, не шуми, вызвали только что. Откуда ж нам знать, что понадобятся медики? Сейчас ее надо просто снять с придавленного Дебрена и положить рядом.
Сказано – сделано. И вот уже перепуганная насмерть Аграфена лежит лицом в землю и хлопает ресницами, смахивая с них то ли росу, то ли слезы.
А освободившийся комиссар испытал дикую боль при вдохе и выдохе, когда с него сняли Груню.
– Ой, как больно… – простонал он. И спросил: – Аграфена, а что ты делала в костеле?
Воцарилась неловкая пауза, а затем Груня закричала:
– Ой, Дебрен, там же Вилли! Его пронесли мимо меня и бросили в каменный саркофаг, и я не знаю, жив ли он еще там! Вы должны помочь! У Вилли вот-вот закончится воздух! Я же ради него и отправилась искать помощь!
– Тише-тише… Ребята, взламываем дверь! Что за саркофаг? – обратился к ней Карлос.
– Такое каменное захоронение, большая гробница слева…
– Все понятно. Лежи, не двигайся!
Груня выплюнула изо рта землю и пожаловалась:
– У меня спина болит. До того, в шоковом состоянии, я ничего не чувствовала, а как Карлос сказал про иголки…
– Я тоже боли не чувствовал, пока ты на мне лежала. А слезла, и больно очень стало дышать… – тоже пожаловался лежащий рядом с ней Дебрен.
И тут раздались крики, непонятные для Груни, потому что полицейские общались, конечно же, на венгерском языке.
– Что там? Что они говорят? – забеспокоилась Аграфена.
– Так, ничего… – ответил комиссар.
– Дебрен, я сейчас перевернусь и лягу на тебя спиной! – пригрозила художница.
– Ладно, ладно… Говорят, что крест оторвался от стены вместе с куском храма.
– Это я его оторвала! – самодовольно заявила Аграфена.
Дебрен же, судя по его виду, вовсе не одобрял ее игривого настроения.
– А я еще подумал: с Вилли явно что-то произошло, и очень странно, что тебя нет рядом… А тут – нет, как же без тебя! Ты вездесуща в спасении Вилли, это твоя миссия.
– Я, между прочим, и тебя спасла. Не смотри на меня так! Стекла в меня вошли, когда я тебя накрыла, а так все осколки просыпались бы тебе на грудь и в лицо, – прокомментировала Груня.
Но Дебрен с ней не согласился.
– Начнем с того, что я не просил тебя падать прямо на меня. Это ты сама сделала, по доброй или злой воле, уж не знаю.
– Нет, нет, не по злой! Я же Вилли спасала, по-другому я выбраться из церкви не могла, пришлось лезть к окну и разбивать витраж, – ответила Груша. – Кстати, как вы все здесь оказались так вот вовремя?
– А у меня голова не зря на плечах, мы присматривали за Вилли. Он не появился в театре и надолго завис с «жучком» здесь, на кладбище. Вот и приехали проверить. А тут ты…
– Я же не знала, что вы приедете! Иначе бы подождала, не крушила старый костел.
– А как бы ты помогла Вилли, вылетев из окна и наверняка сломав шею, если бы нас здесь не было?
– Там проблемы, – прервал их «милую» беседу Карлос. – Крест не просто оторвал от стены кусок, но и…
– И?
– Упав, расколол гробницу, где и был обнаружен Вилли, – закончил мысль шеф полиции и покосился на Груню.
– Он умер? – скорее прошептала, чем проговорила Аграфена.
– Нет. Но не в очень хорошем состоянии.
– Как это?
– Вилли без сознания, а я не врач, не могу сказать, что с ним, – резко ответил Карлос. И, заслышав сирены приближающихся карет «Скорой помощи», заспешил к ним навстречу – рассказывать о всех раненых и покалеченных.
Дебрен с печалью в глазах посмотрел на Груню.
– Ты держись…
– Я держусь.
– Уверен, что Вилли выкарабкается. Он молодой и здоровый, и я очень надеюсь.
– Я тоже, – шмыгнула носом Груня. И чисто по-бабьи заголосила: – Это я его убила-а! Если бы я сидела тихо и ждала помощи, вы бы приехали, спокойно открыли гробницу и достали бы его оттуда! А я полезла наверх, сорвала огромный крест, он разбил гробницу, словно молот, и придавил Вилли-и! Я одна во всем виновата-а! Я его убила-а!
Дебрен пошевелился и тут же застонал.
– Прекрати выть! Ты не виновата. Ты же не могла знать, что помощь уже идет. Успокойся, что сделано, то сделано…
Вскоре и лежащий на спине Дебрен, и лежащая на животе Груня, не говоря о почти бездыханном Вилли, попали в чуткие руки докторов.
– Эх, хорошо! – отпила глоток темного пива Татьяна Ветрова и поставила кружку обратно на стол с громким стуком.
Выглядела актриса великолепно – безумно красивое лицо с чистой, сияющей кожей, яркие и умело подведенные глаза, ухоженные и блестящие темные волосы, летящее легкое платье из струящегося шифона поразительного глубоко-синего цвета… Ее поведение, громкий голос, жесты – все привлекало к ней внимание.
Таня с Груней сидели в пивном пабе и обедали. А заодно и ужинали. Груня же, не в пример своей визави, выглядела из ряда вон плохо. Она была как-то скрючена и очень бледна. А на ее лице застыла гримаса великомученицы и одновременно грешницы. Все-таки нельзя было буянить в костеле, перевязывать себя святыми одеждами и карабкаться на крест…
Аграфена тоже пила пиво, весьма уныло ковырялась вилкой в салате с копченостями, подаваемом специально к нему, и недоумевала, как это Татьяне удалось здесь, в Венгрии, так возродиться. Актриса, словно Афродита, которая вышла из пены морской, все хорошела и хорошела. Если Груня чувствовала, что эта поездка просто вынимает из нее душу, то Татьяне явно все пошло на пользу.
– Ты чего такая кислая? – спросила Ветрова, заметив состояние художницы. – Пиво просто прекрасное!
– Хорошее. Только вообще-то я пиво не очень люблю.
– И погода нас тут балует.
– Да, дождя уже нет…
– Груня, взбодрись! Ты – как старая бабка! Ну, да! Вилли еще в больнице и без сознания, но ведь состояние у него стабильное. А это уже хорошо. Значит, в любой момент он может прийти в себя. Ну, Дебрен на больничном, если можно так выразиться, но это тоже не смертельно.
– Человек не поедет в отпуск, которого так ждал, жена на него обижена, – словно пожаловалась ей Груша.
– Какой там отпуск? Десять ребер сломано. А здорово ты его «припечатала»! Ему бы научиться заново дышать… Ха-ха! Извини. А жена простит – он же не виноват.
– Совершенно не смешно! – хмуро произнесла Аграфена, сидя на самом кончике стула. Вся ее спина и, так сказать, мягкая нижняя часть пестрели мелкими шрамами, после того как из них в больнице вынули все осколки стекла, крупные и мелкие.
– Ты мне сейчас напоминаешь героя Этуша из «Кавказской пленницы», – продолжала смеяться Татьяна. – Только в него солью выстрелили, а на тебя витраж упал.
– Сидеть действительно больно. Да и сплю теперь лицом вниз, то есть в подушку, что крайне неудобно.
