– Оставь! – я была так напугана, что хотелось бежать без оглядки, оставив и раненого мужика, и этот чертов чемодан, из-за которого мы вдруг очутились на войне. Только я не понимала, кто и почему стреляет, ведь не попали же мы, в самом деле, во времена Великой Отечественной.
– Еще чего! – прокричала подруга и юркнула вместе с чемоданом в образовавшуюся дырку в полу. Я, не раздумывая, сиганула за ней, и мужик тут же закрыл над нами крышку.
И снова мы очутились в полнейшей темноте, только тогда вокруг все было белым-бело, а сейчас черным-черно. Я протянула руку и прикоснулась к Людке. Мы проползли с ней на коленках еще немного и замерли.
– Ничего не видно, – сказала она. – Куда ползти?
– Тише, – зашептала я. – Слышишь? Стрельба закончилась.
И действительно, наверху наступила «мертвая» тишина.
– Во что это мы с тобой вляпались, Ксанка? – произнесла Людка и попросила: – Ущипни меня, может, я проснусь.
Я ущипнула её, кажется, за ногу, она ойкнула, а я поинтересовалась:
– Полегчало?
– Мне же больно, – ответила Людка.
– Сама напросилась.
В ответ подружка обиженно засопела.
Я прислушалась: кажется, наверху началась настоящая разборка, и нашему дядечке было даже очень и очень несладко.
– Нет! – хрипел он. – У меня нет никаких бабок! Ищите! Но вы не там ищите! Не с того спрос…
– Ты с…! – крикнул на него кто-то зычным раскатистым басом, который показался мне очень знакомым: – Бабки у тебя. Ну, ничего, сейчас мы тебе язык развяжем.
Голос был весьма внушительным и грозным, мы даже не сомневались, что «бас» не шутит, и от этого еще теснее вжались в стенку погреба и почти прекратили дышать.
– Чего это он? – зашептала мне Людка в самое ухо. – Какие бабки? Уж не нас ли он имеет в виду? Все, Ксанка, нам конец.
– Тише ты, – я закрыла ей рот рукой. Сама я тоже мало понимала, о чем идет речь наверху. Мужик «наш», оказывается, не только деньги спер, но и спрятал каких-то ценных бабок. А товарищам его это не понравилось, вот они и занервничали.
Между тем наверху снова наступила тишина, а потом вдруг «наш» дядька заорал истошным голосом:
– А-а-а!
– Говори, куда бабки спрятал?
– А-а-а! – продолжал добросовестно орать дядька. – Они у девок!
– А вот это уже интересно. У каких еще девок? – спросил «бас».
– Вот гад! – сказал еще один. – Он бабки у девок в «Тверской» припрятал.
После этого мы услышали, как часть товарищей покинула сторожку и отправилась, по всей вероятности, ловить этих самых бабок у девок.
– А это еще что за люк? – спросил вдруг «бас».
Я пихнула Людку в бок, и мы на карачках поползли прочь, постоянно натыкаясь на стены. Людка прихватила с собой и чемодан.
– Брось его, – предложила я.
– Вот еще, – снова ответила она. – Там деньги.
– И ты поверила в эти сказки? Какие еще деньги?
– Доллары.
– Ага, только год выпуска у них какой-то странный.
– Ну и что же, – упрямилась подруга.
– А давай оставим их в этом подземелье, а потом придем лет через двадцать и… обрадуемся.
– А давай, – неожиданно согласилась Людка.
Бьюсь об заклад, что ей просто осточертел этот чемодан, поэтому с такой легкостью она решила с ним расстаться.
Пристроив чемоданчик возле приметного большого камня, мы поползли дальше.
– Надо место запомнить, – сказала Людка.
– Запомним, – ответила я. – Кто знает, сколько нам ползти еще, что-то конца и края этой норе нет.
Мы и в самом деле не знали, куда ползли, лишь бы поскорее убраться отсюда. Да, Баба-яга так и не появилась, а вот казаков-разбойников было, хоть отбавляй.
– Свет! Я вижу свет! Там выход!– вдруг крикнула Людка, которая ползла первой, а потом ни с того ни с сего расхохоталась.
Я уж было испугалась, что и у неё от пережитого волнения крыша съехала, как у «нашего» дядьки, но Людка, смеясь, продолжила:
– Ксанка, мы с тобой и в самом деле дуры, только зря коленки протирали, здесь можно стоять в полный рост.
Она встала и потянулась. Я тут же вскочила:
– Некогда потягиваться, давай быстрее, а вдруг тот «бас» захочет проверить, куда ведет люк?
Людка испуганно встрепенулась и потрусила к выходу. Мы осторожно высунулись из дыры, осмотрелись, мало ли что. Но все вокруг было тихо и спокойно, только шумел лес. К своему удивлению, я обнаружила, что стоим мы в знакомом овраге, куда не раз ходили собирать малину, а вход в подземелье так зарос кустарником, что невооруженным глазом и не увидишь.
– Да, кто ж знал, что мы, оказывается, рядом с нашими елочками, кружим вокруг озера, – сказала подруга.
Мы поднялись наверх и осмотрелись: загадочное озеро блестело в лучах заходящего солнца. А за озером, в елках, вновь появился туман, только уже без блесточек, самый обычный туман.
– Красотища какая! – восторженно сказала я.
– Пошли домой, – пнула меня Людка. – А то заблудимся в темноте.
Теперь мы знали, куда идти. И все равно тревожное чувство, мимолетом залетевшее в душу, никак не проходило. «Почему? – думала я. – Лес же знакомый, свой, не раз были. Или … незнакомый?»
И вдруг я поняла, что меня так встревожило: все было на своих местах, а вот кое-что не так. Березки в овраге… Они же были маленькими еще совсем недавно… и вдруг выросли! Да и от большой старой березы, еще одной местной достопримечательности, только пенек и остался. Она, береза, росла очень необычно и была не такая, как все березы вокруг, напоминала собой стрелу молнии, оттого и являлась чем-то вроде священного тотема для влюбленных. На ее коре живого места не было – вся расписана именами. Говорили местные бабки, что если загадать любовное желание и прикоснуться к стволу левой пяткой и левой рукой, то оно обязательно сбудется. Правда или нет, не знаю, но что-то нам с Людкой пока не везло. Уж сколько мы пятками к ней ни прикладывались, а все не везло нам в любви, и все тут – ни мне, ни Людке. Отчего эта береза имела такую власть над людьми, оставалось загадкой. По мне – береза как береза. Однако местные так не считали, говорили, что она когда-то ровная и стройная была, а потом вдруг за одну ночь в молнию превратилась.
– Отчего она такая, кто ж ее знает, может, сама, а, может, и согнул кто, – сказала нам как-то Серафима.
Так вот на том месте, где эта достопримечательность была, теперь один пенек, весь обросший травой, и остался. Еще неделю назад мы с Людкой в последний раз к стволу пятками прикладывались, а теперь березы нет. Внутри у меня все похолодело: а что если мужик все же прав, и мы попали в будущее? Теперь вопрос стоял, как далеко мы в него попали и что в таком случае делать дальше.
Людка шла, весело напевая какой-то мотивчик, она просто не смотрела вокруг, потому что плохо видела. Я с сочувствием покосилась на нее и промолчала: пусть хоть еще немножечко побудет счастливой. Вдали показались огни города. Да, теперь я точно знала: город тоже…стал будущим. В том, нашем городе, не было столько огней, разве что на центральных улицах, а тут прямо как в Москве. Я невольно поежилась: что же нас там ожидало? Так не хотелось верить очевидному, но с каждым шагом становилось все тоскливее и тоскливее.
– Что ждет нас? – задала я риторический вопрос и сама себе ответила:
– Сюрприз.
Сюрпризы начались уже на окраине. Еще сегодня утром на этой улице не было таких диковинных домов: двух- и трехэтажные особняки украшали своим видом бывший пустырь. Мимо нас промчались дети на роликах, а один паренек вообще ехал на доске, к которой были прикреплены колесики. Он на ходу что-то пил, потом отшвырнул баночку в сторону и со спокойной душой поехал дальше. Я наклонилась и посмотрела:
– Джин с тоником.
– А что это такое? – спросила Людка.
– Наверное, то же, что и пепси-кола, – пояснила я и добавила:
– Разве у вас в Ленинграде не было пепси-колы?
Я родом из столицы, поэтому мне все же приходилось видеть и пробовать импортные напитки. Людка в ответ только хмыкнула.
Мимо нас прошел парень, но вот что странно: он, как и дядька, разговаривал с пультом от телевизора! Чем дальше мы углублялись в город, тем явственнее ощущали горькую правду. Магазины, магазинчики, кафе, компьютерные и игровые залы, казино; пьяная, дерущаяся молодежь, ненормальная музыка; цыганки с детьми разных возрастов, причитающих то и дело «Мы сами не местные…»; грязь, мусор, валяющиеся обрывки газет, прозрачные пластмассовые бутылки и еще куча всего – вот как встретил нас город будущего. От всего увиденного вдруг захотелось плакать, нет, не просто плакать, а рыдать, выть от какой-то неизъяснимой тоски и ужаса.
– Ущипни меня, Людка, – теперь попросила уже я, прекрасно сознавая, что это не сон, а настоящее, то есть будущее.
– Ксанка, это разве наш город? Куда делся наш чистенький, красивый уютный городок?– со слезами в голосе спросила подруга.
