Должна признаться, любезнейший читатель, что я люблю своего сына. Не умираю, конечно, от слабоумного обожания, как его папочка, но питаю к этому ребенку несомненную душевную привязанность. Однако в тотмомент мне хотелось одного – схватить собственного отпрыска за шкирку и трясти, пока не посинеет.
В присутствии посторонних дам пришлось, к сожалению, подавить в себе этот естественный материнский порыв.
– Будь так добр, Рамзес, – негромко и очень спокойно произнесла я, – убери кость с выходного платья мамочки и отнеси туда, где взял. Мусору место в помойке.
Склонив голову к плечу, Рамзес задумчиво разглядывал находку.
– Это не мусол! – убежденно заявил он. – Это бедленная кость но-со-по-та-ма.
– В Англии гиппопотамы не водятся, – назидательно заметила я, послав дамам приветливую улыбку.
– Доисвонический но-со-по-там! – настаивал Рамзес.
Донесшийся от двери хриплый стон заставил меня поднять голову. Зажав рот обеими ладонями, дворецкий Уилкинс скрылся в коридоре. Наш Уилкинс – личность хладнокровная, молчаливая и полная собственного достоинства, одним словом, чемпион среди дворецких! Но из-под маски величавой надменности временами пробиваются искры юмора.
Мне же было не до смеха.
– Весьма подходящее определение. – Я стиснула пальцами ноздри, лихорадочно соображая, как бы выдворить несносное создание из гостиной, пока гости не сбежали. Позвать лакея? Бесполезно. Ребенок у нас крепкий, так просто в руки не дастся. Сопротивление будет отчаянным, грязь полетит во все стороны. Во что превратятся ковер, стены, платья дам~Красота!
Искушение было слишком велико.
– Чудесная косточка! – восхищенно протянула я. – Обязательно покажи папе. Только вымой как следует, ладно? Но сначала... может, наши гостьи хотят посмотреть? Вот леди Кэррингтон, например...
Широким жестом я указала на жертву.
Будь она поумнее, возможно, нашла бы способ избежать близкого знакомства с трофеем Рамзеса, а будь поизящнее, возможно, успела бы отпрыгнуть... К несчастью, мадам была глупа как курица и упитанна до безобразия, так что ей оставалось лишь потрясать телесами, визжать и брызгать слюной. Напрасные усилия. Сокровище из помойки благополучно приземлилось точнехонько на прикрытые шелками толстые колени.
Рамзес был оскорблен до глубины души. Выказать такое пренебрежение к его замечательной косточке, добытой упорным трудом, можно сказать, до кровавых мозолей!
– Улонишь! – возмущенно констатировал юный археолог. – Лазобьешь! Ат-дай!
Это требование он не замедлил подкрепить соответствующими действиями, в результате которых еще несколько квадратных ярдов необъятных юбок постигла печальная участь. Прижав зловонный трофей к груди, Рамзес одарил леди Кэррингтон горестно-укоризненным взглядом и с достоинством удалился.
Умолчу о том, что случилось после. Злорадство, как известно, чувство недостойное, и нечего потакать ему воспоминаниями о прощании с леди Кэррингтон.
Пока я, стоя у окна, провожала взглядом шлепающие по лужам экипажи и умиротворенно напевала себе под нос, Роза занялась уборкой.
– Приготовьте-ка лучше свежего чая, Роза. Профессор Эмерсон приедет с минуты на минуту.
– Да, мадам. Надеюсь, все прошло удачно, мадам?
– О да! Удачнее не бывает.
– Рада за вас, мадам.
– Спасибо, Роза. И вот что... До чая – никаких сластей юному джентльмену.
– Разумеется, мадам. – Роза скорбно покачала головой.
Я собиралась к приезду мужа переодеться, но не успела. Эмерсон вернулся раньше обычного, как всегда с охапкой книг и рукописей, которые, естественно, тут же полетели на диван. А Эмерсон, прошагав к камину, вытянул руки и ожесточенно потер ладони.
– Что за мерзкий климат, – пробурчал мой дорогой супруг. – Что за отвратный день. Зачем ты надела эту гадость?
Вытирать при входе ноги Эмерсон так и не научился. Я скосила глаза на цепочку следов, темнеющих на свежевымытом полу, затем на Эмерсона... и готовый сорваться упрек застрял у меня в горле.
За годы нашего брака Эмерсон ничуть не изменился внешне. Шевелюра его была так же черна, густа и непокорна, плечи так же широки, фигура так же статна. До встречи со мной он носил бороду. Теперь же – по моей просьбе – с ней расстался. С его стороны это было невиданной уступкой, поскольку Эмерсон ненавидит и даже стыдится глубокой вмятинки (слово «ямочка» он вообще не выносит) на подбородке. Мне же этот незначительный изъян греет душу как единственный забавный штришок на его возмутительно мужественной физиономии.
Словом, передо мной был все тот же Эмерсон. Внушительная внешность, «изысканные» манеры, «любезные» речи. И только в глазах... Этот взгляд я ловила и прежде, но тем вечером он был особенно заметен. Потому-то грязь на полу сошла Эмерсону с рук.
– Очаровывала леди Кэррингтон, – сообщила я в ответ на его комплимент. – Для того и нарядилась. А у тебя как дела? Удачный был день?
– Нет.
– Значит, мы с тобой друзья по несчастью.
– Так тебе и надо, – утешил любимый. – Говорил же – ни к чему устраивать представление. Роза! Где ее черти носят? Чаю хочу!
Роза послушно материализовалась с подносом в руках. Я пригорюнилась, размышляя о том, во что превратила Эмерсона жизнь в Кенте. Подумать только – ворчит на погоду и требует чаю! Типичный английский обыватель!
Как только дверь за горничной закрылась, Эмерсон отлепился от камина и заключил меня в объятия.
Но тут же отстранился и сморщил нос. Я уж было собралась объяснить происхождение кошмарного запаха, но Эмерсон меня опередил:
– Ты сегодня особенно хороша, Пибоди, – хриплым и низким голосом протянул он. – Даже в этом своем уродливом туалете. Может, переоденешься? Я бы тебя проводил и...
– Что это с тобой такое? – успела вставить я перед тем, как Эмерсон...
Неважно, что именно сделал Эмерсон; главное, что говорить он какое-то время не мог, да и я тоже.
– И вовсе я не хороша, к тому же от меня несет, как от мешка с протухшими костями. Рамзес опять копался в помойке.
– М-м-м-м... – не слишком вразумительно отозвался Эмерсон. – Милая моя Пибоди...
Пибоди – это моя девичья фамилия. Наше с Эмерсоном знакомство проходило не очень гладко, буквально с первой минуты мы начали цапаться. В знак своей неприязни мой будущий муж звал меня просто по фамилии. Так оно и пошло. Только теперь обращение стало знаком чего-то совершенно иного. Нежной памятью о тех дивных временах, когда мы только и делали, что препирались и насмехались друг над другом.
Я таяла в объятиях мужа, но сердце мое было исполнено грусти. Неспроста, ох неспроста эта внезапная нежность! И моя внешность тут ни при чем. Просто амбре от находки Рамзеса вернуло Эмерсона в благословенные дни нашего романтического знакомства среди нечистот и грязи могильников Эль-Амарны.
Объятия крепли, грусть растаяла, и я уже готова была согласиться на предложение Эмерсона скрыться в нашей комнате, но... Но было уже поздно. Мы слишком долго собирались. Вечерний распорядок дома вступил в свои права, а нарушать его никому не позволялось. После возвращения Эмерсона нам отводили порядочное время на общение вдвоем, после чего появлялся Рамзес, чтобы поздороваться с папочкой и выпить чаю в кругу семьи. В тот день наше чадо сгорало от желания продемонстрировать трофей, а потому, наверное, поторопилось с приходом. Во всяком случае, мне так показалось. Да и Эмерсону тоже. Рука его никак не желала оставлять мою талию, и сына он приветствовал без обычного энтузиазма.
Тем не менее в гостиной воцарилась семейная идиллия. Я нянчилась с чайником, а Эмерсон – с Рамзесом и его костью. Оделив мужа чашкой черного как сургуч – другого он не признает – чаю, я придвинула сыну блюдце с горкой пирожных и развернула «Таймс». Мужчины забыли про меня, поглощенные спором о происхождении находки. Кость и впрямь оказалась бедренной (у Рамзеса прямо-таки сверхъестественное чутье на такие вещи), однако, по утверждению старшего археолога, принадлежала она лошади. Младший был категорически против. Отвергнув по здравом размышлении версию вымершего гиппопотама, Рамзес предложил на выбор две другие – «длакона» и «зылафа». Против дракона и жирафа возражал Эмерсон.
Краем уха прислушиваясь к научной полемике, я переворачивала страницы, пока не отыскала наконец нужную статью. Долгое время эта история занимала первые полосы газет, но к тому дню переместилась на менее почетное место.
Расскажу-ка я вам, дорогой читатель, все с самого начала, как это делается в любом достойном внимания романе. Сравнение пришло мне в голову не случайно. Если бы не почтенная репутация «Таймс», я бы сочла рассказ за вымысел мистера Райдера Хаггарда, к романам которого, признаться, питаю слабость.
Итак, прошу вас запастись терпением и познакомиться с сухими фактами, без чего – увы! – дальнейшее повествование бессмысленно. Я же, со своей стороны, обещаю вам массу впечатлений. Но в свое время.
