– Ну вот и ты со мной согласна. Мама была исключительно добрым, интеллигентным человеком. За всю свою жизнь никому не сделала ничего плохого.
Наташка еле-еле нашла в себе силы кивнуть головой. В принципе Антонина Генриховна ей не нравилась. Нет, она никогда не позволяла себе повысить голос или сделать обидное замечание. Но достаточно было губам этой дамы дрогнуть в презрительной усмешке, и Наташенька уже начинала себя чувствовать хуже некуда. Всю жизнь боявшийся высокомерной жены Милочкин отец Станислав Сергеевич под конец не выдержал напряжения и слегка запил. Раскрепощение тщательно прятавшегося мятежного духа наступало в субботние или воскресные дни сразу же после второй стопки, после чего соседи, несмотря на массивные стены между комнатами, невольно оказывались слушателями повести временных лет семейной жизни Дашковских. Антонина Генриховна никогда не отвечала на изысканные оскорбления мужа – преподавателя русского языка и литературы в средней школе. Молча выпроваживала из комнаты заплаканную Милочку, предлагая ей поиграть с Наташенькой или погулять во дворе. Мятежник изгалялся недолго. Осилить пол-литра слабый интеллигент не мог, засыпал прямо за столом.
Антонина Генриховна никогда ни на что не жаловалась соседям. Наталья хорошо помнила момент, когда ее сердобольная мама по доброте душевной попыталась высказать сочувствие. Ледяной взгляд непонимания заморозил на месте не только Валентину Михайловну, но и Наталью, стоявшую в противоположном конце восемнадцатиметровой коммунальной кухни. Лишь однажды подруге довелось увидеть другую Антонину Генриховну – на третий день после похорон Станислава Сергеевича, скончавшегося прямо в метро от сердечного приступа. «Железная леди» тайком плакала.
Рассказ Милочки Наташку не удивил. Такую даму, как Антонина Генриховна, даже смерть не выбьет из колеи. Очевидно, она и на том свете не смирила помесь высокомерия с гордыней и так всех достала, что места для успокоения ее души не нашлось ни в раю, ни в преисподней. Вот и стонет теперь на перепутье между тем и этим миром.
– У меня очень сложная ситуация, – между тем продолжала Милочка. – Жить в одной квартире вместе с Маринкой и этим… этим… Ну ты меня понимаешь, я не могу. Приобрести себе другую – пока не позволяют средства. Слишком много вложила в загородный дом. А находиться там одна – боюсь. Ты посмотри на мои волосы… – Милочка повернулась к Наталье и пальцами приподняла пряди волос. Наталье этот жест показался не очень понятным. Волосы как волосы. Но, на всякий случай, сказала, что они и правда не очень. – Я же почти вся седая! Это в сорок-то лет! Крашусь вот…
– А ты не пробовала кого-нибудь пригласить к себе из родственников… Ну… пожить немного, погостить…
– Каких родственников?! Вроде бы у мамы был какой-то брат, живший за границей, но он давно уже умер, а есть ли у него дети – не знаю. Мы сто лет ни с кем отношения не поддерживали, я даже никаких адресов не знаю. А папин брат, мой дядя, вообще терпеть нас с мамой не мог. Особенно маму. Еще при ее жизни. Считал, что она ему жизнь загубила.
– Да-а-а, – протянула Наташка. – В таком случае, он, конечно, не пожелает услышать ее снова. Даже посмертно.
– Не уверена, что он мог бы ее услышать. Даже при всем желании. Я ведь почему говорю, что одной ногой в сумасшедшем доме: за мамой, пока она болела, ухаживала сиделка. Очень приятная девушка лет тридцати. Умница, с хорошими рекомендациями. Я проверяла… Первое время после смерти мамы она согласилась пожить у меня, причем бесплатно. Так ей благодарна за участие! К ней я обратилась и тогда, когда начались эти слуховые галлюцинации. Девушка уже работала в другом месте, выбраться ко мне ей было весьма проблематично. Но все-таки она меня не бросала. Часто звонила, а иногда и приезжала с ночевкой. Так вот, – Милочка перешла на громкий шепот, – можешь себе представить, она ни-че-го не слышала! И это в то время, когда я рядом с ней затыкала уши от настойчивого маминого зова! Ты не смотри на меня так, пожалуйста, и… возьми вон там на полочке расческу, пригладь волосы… Да-да! Девушка стояла рядом и, недоверчиво улыбаясь, старательно прислушивалась. Мне даже показалось, что она искренне жалеет меня, во всяком случае, долго утешала и убеждала, что это чье-то хулиганство. Какое же хулиганство, если она ничего не слышала?!
Дальнейшее еще больше испугало Наташку: Милочка брякнулась перед ней на колени и убежденно заявила, что их встреча – подарок судьбы. Возразить против такого подарка Наташка не успела, Милочка тут же попросила приехать на дачу с ночевкой. Если и Наталья ничего не услышит, надо идти к психиатру. А это конец всему! Дашковская сошла с ума! Какой приятный сюрприз! Замечательная тема для разговоров среди клиентуры.
Наташка, у которой от страха заледенели руки, клацая зубами, попробовала вразумить несчастную именинницу, что является не очень подходящей кандидатурой для прослушивания потусторонних претензий. В качестве альтернативы предложила Милочке поселить на даче кого-нибудь из охранников.
– И спать с ним в одном доме?! – возмутилась Милочка, у которой был вполне безумный вид. – А наутро он растрепет всем моим подчиненным, что у боссихи съехала «крыша»?!
Подруга мгновенно уяснила одно: похоже, в настоящий момент лучшим другом для Милки действительно был бы психиатр. Но это не ее, Натальин, профиль. Поэтому следует успокоить безумицу и побыстрее удрать домой. Можно и без машины. Вполне даже ничего – среди большого скопления людей. Не так жутко.
Наталья, сложив за спиной кукиш, дала решительное согласие на поездку с ночевкой и, слегка отодвинув именинницу, начала одеваться. Повеселевшая Милка резво скакала по своему кабинету, пихая в объемистый пластиковый пакет презенты для Натальи и ее семьи. Этот вдохновенный порыв благодарности прервал дикий Наташкин вопль, в ту же секунду троекратно усиленный – само собой подключилась Милочка, а за ней от неожиданности и охранник, неслышно прибывший сообщить, что приехал Тимур Георгиевич с машиной. Похоже, этот Кирилл специально не ходит, а летает, чтобы подслушать разговоры директрисы.
Всю дорогу до дома Наташка давала себе установку не думать об откровениях Милочки. И не думала – слишком была занята установкой. Ни к чему такие страсти, на ночь глядя. Торопливо поблагодарив водителя, оказавшегося очень интеллигентным и не пристававшим с глупыми разговорами, быстренько рванула в подъезд, отметив, что свет люминесцентных ламп на этажах совсем не похож на дневной. Слишком уж неживой. Через минуту поняла, что хороши любые лампы, если они светят. На подходе к родному тринадцатому этажу лифт вздрогнул и встал. Одновременно потух свет.
Осознав весь ужас своего положения, Наташка плотно зажмурила глаза, правильно рассудив, что если в темноте лифтовой кабины и нарисуется покойная Антонина Генриховна в белых одеждах, все равно ее не будет видно. Со злости и развеется.
Утро было ясным и напряженным. Наталья долго лежала в кровати, следя за советами очередного кулинара-искусника по телевизору, в рекламных промежутках вспоминая вчерашний кошмар и отыскивая в себе хоть какие-нибудь признаки стандартного острого респираторно-вирусного заболевания. Борис, вставший намного раньше и выгулявший собаку, старательно закрыл дверь в спальню, чтобы не мешать Натулье утренней суетой. Именно он-то и подложил жене «свинью». В тот момент, когда кулинар-искусник с удовольствием наворачивал за обе щеки результат своего кропотливого труда, радостный Борис распахнул дверь спальни, докладывая Милочке по телефону, что Наташа прекрасно добралась до дома еще ночью и выглядит на редкость превосходно, и протянул жене трубку…
В наличии имелось два выхода: либо в категоричной форме отказаться от поездки, либо ехать. Отказаться – значит обречь свою совесть на долгие и тяжкие мучения. А если поехать в своем здоровом коллективе, вполне можно одну ночь и продержаться. На последнем варианте Наташка и остановилась, тем более что Борис, которому она пересказала «страшилку», весело над ней похохотал, пообещав, что все мы наверняка ничего не услышим. Во всяком случае, он лично никакого участия в этой дурацкой проверке принимать не желает. Милочке нужен квалифицированный психиатр. И чем скорее, тем лучше…
Борис был не прав! Квалифицированный психиатр в скором времени потребовался и нам…
Нельзя сказать, что Наташкино решение нашло отклик в наших душах. Вернее, отклик-то был: дочь, с которой свалилось одеяло, пискнула: «Мамочки!» Я тут же заявила, что ни при чем.
– Можно подумать, я при чем! – возмутилась Наташка. – Давайте в темпе… Нам еще за Милкой заезжать.
– Твоей Милке следует срочно обзавестись «милком», – чувствуя, как меня захлестывает волна раздражения, заявила я. – Мы, конечно, можем поехать, но я согласна с Борисом. Эта поездка – прелюдия к воображаемому торжественному маршу, с которым ей придется топать на лечение расстроенной нервной системы.
