Польщенный такой реакцией, Лавр немного расслабился и продолжил:
– А тут еще баба эта, Далилка. Хоть и родственница она, да мне-то чужая, все боюсь, что разденет догола и мыть начнет. Девка она ладная, молодая, да и я не железный, а ну как возьмет и встанет? Какой тогда буду паралитик? Вмиг погорю. Только она все не моет и не моет, лишь грозится. Месяц уже только грозится, а мыть ни-ни. Хреново братану моему жилось. И что труднее всего, скажу я вам, так это под себя ходить. Никак с этим делом у меня не ладится. Уж сиделка и волноваться начала. «Мыши носят, что ли, у него,» – говорит.
Харакири заржал, Сергей же был чрезвычайно серьезен. Он внимательно рассматривал Лавра и, безмерно меня удивив, неожиданно спросил:
– А про то, что тут из гранатомета стреляли, ты что-нибудь знаешь?
– Стреляли, не стреляли, какая мне разница. Не вникаю я. Мне весь этот шум даже в кайф. В наш дом теперь даже тараканов без проверки не пускают. Так что фраера облизнутся. Не добраться им до меня. А там может и Васька сыщется. Тогда заживу.
– Отпусти его, – приказала я Сергею, цепко державшему Лавра за руку.
Он выразил опасение:
– Не сбежит?
– Слышал же, что бежать ему некуда, – напомнил Харакири и добавил: – Да и мы с ногами, догоним.
Сергей нехотя Лавра отпустил и воззрился на меня с немым вопросом.
– Отойди, пожалуйста, метров на десять, – ласково попросила я его и грозно обратилась к Харакири: – Иди, покури там в отдалении. Мне с человеком потолковать по душам надо.
– Одну тебя не оставлю с бандитом, – взбунтовался Харакири. – Говори при мне.
– При тебе не получится, – начала было я, но, изменив тактику, скороговоркой на ухо ему шепнула: – Слишком много свидетелей, не расколется. Иди, я потом тебе все расскажу.
Харакири двинулся следом за Сергеем, но на лице его были написаны большие сомнения.
Я ждала. Вдруг Сергей остановился, с опаской глянул на Лавра. Сколько тревоги было в его глазах! Когда же на меня устремились его сапфиры, было в них столько любви…
Харима
Часто появляется Сумитомо в доме отца. Исполнен сыновней почтительности, весел.
Что влечет его? Оставил он беспорядочный образ жизни. Отчего?
Харима!
Новая песня поселилась в душе поэта, не вытеснив, но затмив прекрасный мотив по имени Итумэ.
«О, Итумэ! Бледная тень, ставшая лишь „росой эфемерной“… Встретимся в мире ином…»
А Харима…
Лицо ее лучезарней цветов молодой вишни. Даже затворник скалистой пещеры не сдержит вздоха. Прервет медитацию.
Сумитомо не уставал повторять Хариме:
– Как давно я не был рядом с тобой.
– Но вы были только вчера, – краснея, напоминала Харима.
Сумитомо, истинный поэт, отвечал стихами:
…Не то чтобы я не видел тебя,
Не то чтобы видел,
Но вспоминая тебя,
Я грущу целый день…
Еще больше краснела Харима, изредка лишь позволяя себе влюбленными глазами взглянуть на Сумитомо.
Но настал день, мрачный вернулся Сумитомо из Киото.
– Время пришло, – сказал он Хариме, с болью глядя на ее поникшие плечи. – Пора, видно не будет мне счастья. А там… Боги и Будды решат…
– Ждать я готова всю жизнь, – прошелестела Харима, впервые глянув прямо в глаза Сумитомо. – Знаю, вы хотите добра. Значит так будет.
Харима закрыла глаза. Процитировала «Мэн-дзы»: «Тем, кто любит других и пользу приносит, счастье дарует Небо, тем, кто клевещет, вредит, Небо приносит беду…»
«Прекрасное образование дал ей отец, – порадовался Сумитомо, наслаждаясь ритмом китайских стихов. – А как хороша! „Когда она улыбнется, все красотки шести дворов исчезают.“ Я не теряю трон, лишь жизнь могу потерять. О, Харима! Кому нужен воин, потерпевший бесчестие? Может ли он снискать уважение?»
Сумитомо ответил возлюбленной тоже китайскими стихами:
«Душа моя в холодном облаке движется к Восточной столице.
В этом мире тлена и суеты жизнь оправдана долгом.
Сколько лет я тащился по жизни, созерцая цветы, вкушая вино!
Время настало! – Ветер, иней и снег на заре.»
Смело подняла глаза Харима, твердо молвила:
– Нет иного пути, господин. Я буду ждать… ваших писем.
Вновь потупилась, тихо продекламировала:
«Лишь увижу след вашей кисти,
Слезы хлынут, как ливни.
А слов,
Что б ответить как должно,
Смогу ли найти?»
Сумитомо пришел в восторг.
– Ты так искусна, можно ли еще послушать?
– Десять тысяч стихов написала, вас, господин, ожидая. Если один лишь отметите, счастлива буду. Верю, вы возвратитесь, хоть и надежды немного.
Возвратитесь… И тогда буду вам читать…
– Что ж, хватит стихов, Харима, – едва сдерживая волнение, сказал Сумитомо. – Если Боги даруют удачу, а Будды расположение, вечным будет союз наш. Но… Пора! Нужно исполнить гири!
* * *
Оставшись наедине с Лавром, я сразу взяла быка за рога.
– Зачем ты стрелял в президента? – грозно спросила я.
Лавр испугался и даже попятился:
– Чего?
– Не «чего», а бабахнул из гранатомета, – заверила я, на всякий случай хватая его за руку, чтобы сдуру не побежал.
Лавр заволновался.
– Не-е, не из чего не бабахал, – принялся убеждать он меня. – И в руках отродясь не держал этой «Мухи». Из нормальной волыны, из нагана там или из чего другого это я могу, а из гранатомета, нет.
Признаться, удивилась я:
– Откуда же, тогда, знаешь, что из «Мухи» пальнули, если не стрелял?
– Слышал, ведь не глухой. Все только и говорят, что об этом.
– Кто – все?
– Да и сиделка, и Далилка, и Любка-соседка. Все говорят между собой.
Ха! Все уже говорят о моей «Мухе»! Куда только ФСБ смотрит?
– А что говорят-то? – заинтересовалась я.
Лавр усмехнулся:
– Что это страшная тайна, что приказано было об этом молчать и все подобное. Меня же они за мебель принимают, а я, хочешь – не хочешь, слушаю.
Должна сказать, что на самом деле я Лавра в склонности к покушению на президента не подозревала. Было очевидно, что Лавр этот специалист по блатному делу и ни на какие идейные соображения от рождения не способен, как и на сильные поступки, касающиеся разногласий с властями. Он раб своего эгоизма и действительно от кого-то скрывается, а под паралитика закосил лишь от страха.
Но с другой стороны фуфайка как-то в его шкаф попала, и попасть она могла только сразу после выстрела, в те самые три минуты, которые были у террориста до появления охраны. Дело происходило в понедельник, Лавр не в сквере загорал, а за стенкой лежал и не мог не знать, кто положил в его шкаф фуфайку.
Если до встречи с Лавром я еще испытывала сомнения и выделяла какой-то процент на его соучастие с заговорщиками, то теперь склонялась к мысли гораздо более невероятной: по всему выходило, что фуфайку в шкаф парализованного забросил… полковник.
Да-да, полковник, который сцапал меня, мой старый знакомец Петр Петрович, сосед Любы.
Почему он? А потому, что больше некому. Чудес на свете не бывает. Судите сами: в недрах Любиной семьи никакому заговору не созреть, наличие длинного Любиного языка тому живейшая гарантия. Старая дева тоже отпадает. Даже если от нищеты она и решилась бы на измену, то спрятать мужика в фуфайке в своей квартире не смогла бы, там здорово все перешерстили. Если вообразить, что она сама из гранатомета пальнула, то тут же выплывает вопрос: почему на ее теле не нашли следов пепла и гари? Ведь глаза и руки стрелявшего ничем не были защищены.
Впрочем, размышления о старой деве беспочвенны, стрелял мужчина, в этом я абсолютно уверена, как теперь уверена и в том, что это совсем не парализованный, то бишь не Лавр.
Охрана этажом выше, охрана этажом ниже…
Тогда остается сам полковник. Он, как сосед, мог на новоселье зайти. Правда я его не видела, но, думаю, он к этому и не стремился. Где-нибудь на кухне поздравил Любу, да заодно отравы в спиртное и подлил. Утром надел фуфайку, шлем и зашел в Любину квартиру, из «Мухи» бабахнул и бежать. «Муху» сунул мне в руки, а фуфайку паралитику подложил, думаю и шлем в кармане фуфайки. Потом в свою квартиру зашел, смыл гарь с рук и глаз… Этим, кстати, объясняется странный факт, что он прибыл на место преступления позже охраны, хотя находился на этом же этаже…
В голове моей все очень складно сложилось, смущало лишь одно: почему-то трудно было признать, что в рядах ФСБ нашлось место предателям.
Смущало и другое: мой Сумитомо!
Ниндзюцу!
Их школы – своеобразный прототип современных разведовательно-диверсионных школ.
Таким образом, задолго до этого момента я угадала участие в покушении человека из охраны. Угадала в своей будущей книге, даже не понимая сама.
Угадала ли? Или пытаюсь в этом себя убедить? Кто знает как срабатывают в нашей голове тот механизм, который сводит воедино логические цепи? Кто знает, как работает механизм интуиции? Совершил ли мой мозг невидимую для меня работу? Или просто воображение подвело?
