— Не нравится мне эта твоя большая любовь, — прямо заявила я. — Боюсь, тут для тебя нет будущего. Ты хоть это понимаешь?
— Все понимаю, — отвечала Беата, опять сияя, как новогодняя елка. — Но есть в нем два качества, за которые я ему прощаю все!
— Какие же?
— Я знаю, что могу ему довериться абсолютно во всем. Полное доверие, ты хоть понимаешь, что это значит? И второе — я знаю, что он меня любит. Я для него — единственная женщина на^всем земном шаре, остальные не в счет.
Вот так. С той поры, когда первая обезьяна спустилась с дерева и стала переходным звеном, ничто не изменилось. Единственная на всем белом свете... А сколько раз я сама, несчастная кретинка, тоже так думала?
Ровно через три года она позвонила мне в час ночи:
— Извини, что звоню так поздно, но куда мне позвонить, если не тебе? В «Скорую помощь»? В милицию?
И я услышала в трубке горькие рыдания. Не слушая меня, не отвечая на встревоженные расспросы, Беата горько рыдала, повторяя лишь, что «больше не может, не может, не может!» Я положила телефонную трубку и помчалась к ней.
Беата порвала с Пшемыславом. Видно, она и в самом деле очень его любила, ее горе было глубоким и искренним. Я, как могла, успокаивала несчастную женщину. Переждала поток слез, переждала приступ дикой ненависти к бывшему возлюбленному, когда она не помня себя выкрикивала какие-то ужасные вещи.
Наконец Беата немного успокоилась, и ей захотелось выговориться.
— Он обманул меня, понимаешь? — все еще всхлипывая заговорила она. — С самого начала это была одна сплошная ложь. И теперь он меня бросил, так безгранично мерзко, так по-хамски, что отвратительнее просто нельзя! И с такой просто нечеловеческой жестокостью!
— Послушай, если уж хочешь рассказать, начни с начала, а не с конца, — посоветовала я. — Тебе нужно очиститься от этого всего, а я пойму, ведь я немного знаю его. Выплюни из себя всю горечь, не оставляй на развод!
— Да я бы охотней всего вывернула себя наизнанку и отдраила с порошком-чувствую себя так, словно вся извалялась в дерьме.
— Неужели так плохо?
— Хуже, чем ты думаешь! Хочешь с начала? Хорошо, пусть будет с начала. Мне так страшно хотелось, чтобы меня кто-то любил! Это с самого начала. Потом я уже не требовала так много, лишь бы сама могла кого-то любить. О Господи, да ты ведь знаешь, моя мать... мой муж... Их я любить не могла, от них я должна была защищаться.
Так, понятно. И нетронутые запасы своих чувств она обрушила на Пшемыслава.
— Никогда в жизни больше никому не поверю. Ему я верила... Как верила! Познакомились мы в библиотеке, он восхищался мною, говорил милые слова. Как я была тогда счастлива! Ну и сотворила из него божество, кумира, воздвигла алтарь и поклонялась необыкновенному, единственному на свете! А ему нужно было именно это — безграничная вера в него, преданность и самоотречение. Ему надо было, чтобы им так восторгались. Тогда я не знала почему. Теперь знаю.
— Ему это нужно было для самоутверждения, — сказала я холодно и безжалостно. — Я это тоже с некоторых пор поняла. Он работал в так называемых органах, и его отправили в отставку. А с этим трудно примириться людям, обладавшим раньше властью, властью тайной и потому еще более весомой. Был этакий серый кардинал, магистр тайного ордена. Вот он и стал строить из себя неизвестно что. Задница в форточке!
— Все правильно! — подтвердила Беата. — Очень хорошо, что ты понимаешь, не надо долго объяснять. И насчет его многочисленных баб тоже знаешь. Если бы он был просто бабник — еще туда-сюда. Нет, и в этом сплошные обман и лицемерие. Бабник по сравнению с Пшемыславом — воплощение добродетелей: не скрывает, что он бабник, ухаживает за женщинами явно и открыто, не только обольщает, но и сам ими увлекается. Этот же действовал всегда с хитростью, с подвохом, притворялся, что любит и будет любить до гроба... Видела бы ты его женщин! Внешне красивые, но интеллекта ни на грош. Ему только тогда комфортно, когда рядом с ним идиотка, обожающая его, свое божество. Только потому ему и удается разыгрывать роль бога. Правда, была когда-то в его жизни девушка, которую он любил. Молод был, потом поумнел... А та, похоже, здорово задела его, никогда не мог ее забыть.
— Кто такая?
— Толком не знаю, похоже, уличная девка. Из тех, что еще девчонкой убегают из дому и охотно валяются в сточных канавах. По его словам, он ее из канавы и выудил, отмыл, одел. А уж красивая была — такой, по его словам, он больше не встречал. Так вот, эта единственная из всех его баб была неглупой, он ее и выудил для того, чтобы в своей работе использовать. Девка, по всему видать, оторви и брось, успела и наркотиками заняться, и с уголовниками связалась. Ей грозил крупный срок, и она согласилась помочь органам, какую-то шайку благодаря ей разоблачили. Так вот она быстренько нашего Пшемыслава раскусила, и хотя стала его агентом и помогла каких-то преступников выловить, но и его использовала на всю катушку. Чего он только для нее не делал! Долго она с ним переписывалась, потому что уехала из Польши на вольный Запад, он мне ее письма показывал, благодарила за оказанные услуги. Может, из-за нее и из органов вылетел, не знаю. А мне в пику все ее восхвалял. Я, конечно, по красоте ей и в подметки не гожусь, меня ему не пришлось из канавы выуживать, у меня не было знакомств с подозрительными иностранцами, я наркотиками не торговала и в преступных шайках не состояла, какая ему от меня польза? А тут я вдруг прозрела и перестала воскурять ему фимиам и поклоняться.
Только к утру Беата смогла успокоиться и прийти в себя. Разумеется, относительно, такие душевные раны долго не заживают.
Через полгода она уехала в Швецию, где уже давно ее картины пользовались бешеным успехом. Те картины, которые она писала до встречи с Пшемыславом, ибо за все время их знакомства ничего нового не создала. Теперь ее талант вновь засиял.
Вот что вспоминала я, сидя на носу вытянутой на берег лодки и болтая в воде ногами. Я так глубоко задумалась, что пришла в себя лишь тогда, когда вложила в рот мыло вместо сигареты. Интересно, зачем я захватила с собой мыло? Собиралась купаться с мылом? Никто никогда не пользовался мылом при купании в озере. Может, собиралась что-то простирнуть? Осмотрелась — нет ни грязного белья, ни выстиранного, если бы я его вдруг выстирала в невменяемом состоянии. Все окрестные дачники стирки устраивали на берегу озера, выплескивая мыльную воду в прибрежные заросли, и она, вода, возвращалась в озеро идеально профильтрованной. А внешний вид зарослей неопровержимо свидетельствовал о том, что мыльная вода шла им только на пользу, вон какие они были буйные и цветущие. Но мне-то мыло на что? Пожав плечами, я вложила его в мыльницу и тут вспомнила — взяла для того, чтобы вымыть мыльницу, в которую набился песок.
Ладно, хватит воспоминаний, прошлое остается в прошлом, а настоящее настоятельно требует от меня каких-то действий. Я отнесла вымытую мыльницу с мылом в сарайчик и поднялась вверх. Как раз в этот момент к дому подъехала пани Кульская.
Когда я подошла поближе, пани Кульская уже много чего успела рассказать, но мне хватило и того, что говорила теперь. На том озере, знаете, что за Вандой, какой-то человек, совсем незнакомый, долго прыгал с лодки в воду, вылезал из воды, забирался в лодку и прыгал снова, влезал в лодку и опять прыгал, пока не поскользнулся, головой ударился, свалился в воду и больше не выплыл, бедняжка. Его уже потом мертвого вытянули. Свидетели видели, как прыгал, но ведь тут моторных лодок нет, моторки запрещены и слава Богу, так пока они на веслах добрались, он уже под водой скрылся. Искали его, не могли найти, там ведь глубоко, уже потом полиция его вытащила. Никаких документов при нем не оказалось, только очки остались в лодке, темные очки, и сигареты, и зажигалка, и вроде бы еще сандалии. Свидетелей немного, ведь было это ранним утром, только трое свидетелей, среди них Сонечка и какой-то ее знакомый. И они были на своем озере, которое сразу за Иолой, а из этого озера прекрасно видно все, что происходит на озере за Вандой. А тот Сонеч-кин знакомый не из Канады, сюда он приехал рыбку половить. Лодка неизвестно чья, может как раз утопленника, хозяина лодки так и не нашли. Мало было Сонечке одной трагедии, теперь еще утопленник, бедная Сонечка...
Слушая, я не проронила ни слова, не задала ни одного вопроса. Слишком уж сенсационное известие принесла Бася Кульская, надо было его переварить, это во-первых, а во-вторых, проклятое мыло оказалось излишне мылким, приходилось все время незаметно отплевываться. Дождавшись приезда Роберта поздно вечером, я не дала ему выйти из машины, сразу погнала за местной газетой в Бэррис Бэй, зная, что по пятницам все магазины работают до поздней ночи, а если и закрылись, газету всегда можно купить в автомате.
Расчет на газету оказался верен. Что значит пресса! В газете не только почти слово в слово повторялась информация пани Кульской, но и была напечатана фотография утопленника с просьбой к читателям сообщить в редакцию, знают ли они этого человека.
