Иоанна Хмелевская - Роман века

– А как ты думаешь?

– Лично я думаю, что они хотели смыться. Доделать кое-что, домой не возвращаться и исчезнуть в синей дали. Зная, что никто за ними не следит, милиция сидит в кустах и наблюдает за подставными мужем и женой. Так?

– Вот видишь, как легко догадаться, стоит только подумать…

– Подожди. У меня снова не сходится. Я правильно думаю, что комод как-то связан с мифическим главарем?

– Возможно и правильно.

– А мифический главарь связан с бриллиантами?

– Не знаю, тоже возможно.

– В таком случае, опять какая-то бессмыслица. Зачем я здесь? Может все дело в тебе? Если ты не главарь, может ты подменил бриллианты? Испугавшись павшего на меня подозрения, ты помчишься в милицию и во всем признаешься, чтобы спасти меня. Как ни крути, у меня получается, что ты здесь замешан, и я не знаю, кто здесь я – ловушка, приманка или упрек совести?

– Может, что-то еще? Например, допинг.

– Как это? Для кого?

– Для тебя. Допинг для мышления. Ты не желаешь оставаться под подозрением, начинаешь думать…

– Много я надумаю, кот наплакал. Того, что я надумала до сих пор, он как-то в расчет не принимает. На кой черт мне подбрасывать ключик в свой чай?

– Ты же его достала, а в чае его никто не видел.

– Поэтому капитан так разозлился?

– Возможно…

– Ну, хорошо, а взломщик? Стояли люди у дома, или нет? Если стояли, должны были его увидеть! Мало того, ключик в чай тоже кто-то бросил, причем в последний момент, потому что банкой я пользовалась все время. Не зря капитан ругал меня за открытое окно! Почему не разбирались, влазил ли кто-то в окно? Они перестали следить?

– Возможно и перестали. Нужны-то были не вы, а настоящие Мачеяки.

– Значит, у меня нет доказательств того, что кто-то влез и подбросил? Меня можно бесконечно пугать подозрениями?

– Да, можно.

Я на минутку остановилась, пытаясь освоиться с новыми ощущениями.

– Так, я на это не согласна, – твердо решила я. – Извините. Сделай что-нибудь!

Марек засмеялся:

– Ну и посмотри, как здорово ты исполнила желание полковника, не зная, что ему надо…

Домой я возвращалась полная подозрений и сомнений, с чувством отвращения ко всем бриллиантам мира. Обидевшись на то, что меня подставляют, я сказала:

– Поехали в Сопот. Лучше послезавтра. Если полковник с таким энтузиазмом дал разрешение, что-то там произойдет.

Насчет сглазить, у меня оказался особый талант…

Я сама выбрала себе комнату со стороны улицы, из-за вида на море. Когда я представила себе шум машин, подъезжающих ночью к Гранд Отелю напротив, и попыталась поменяться на комнату в боковом крыле, оказалось, что все занято. Пришлось с шумом мириться.

Девушку, живущую рядом, в первый раз я увидела на четвертый день всеобщего помешательства. Я появилась в коридоре как раз тогда, когда она закрывала свои двери. Она закрыла их, посмотрела на меня и удалилась в сторону лестницы. Я, естественно, присмотрелась к ней и испытала облегчение при мысли, что на этот раз имею дело не с девкой, а с порядочным человеком, для которого красота сама по себе ничего не значит.

Девушка была очень красивой. Скорее всего ее следовало бы называть женщиной, потому что ей могло быть и 35 лет, чего, ясное дело, по ней не было видно, и о чем не догадался бы ни один мужчина. Выглядела она на 25, пользовалась дорогой косметикой и имела асимметричные брови, которые прибавляли ей красоты. Кроме того у нее были красивые волосы, прелестная фигура, она была очень худой, гибкой, какой-то чертовски ловкой и подвижной. Мне показалось, что в ней есть нечто знакомое, вызывающее неприятные ассоциации, хотя наверняка я не видела ее ни разу в жизни. У меня хватило сообразительности ничего о ней не говорить.

В следующий раз я увидела ее в тот же день вечером, когда мы, как всегда опаздывая, спускались на ужин. Она поднималась наверх, мы столкнулись на лестничной клетке. Я не стала проверять, какое впечатление она произвела на Марека, мне было достаточно того впечатления, которое произвел на нее он. Этот взгляд на него и сразу же на меня… В мире не найдется женщины, которая не знала бы, что это значит, у меня возникли смешанные чувства.

– У нее интересно раскрашены глаза, – сказал он, усаживаясь за столик. – Ты заметила? Теперь так модно?

Я кивнула, наполнившись легкомысленным удовлетворением. Если бы он ничего не сказал, я бы забеспокоилась – девушка бросалась в глаза, а он замечал все.

– У нее несимметричные брови, и она умело это подчеркивает, – ответила я. – Она прибавляет выражение лицу. Глаза у нее действительно раскрашены неплохо, и я пока не могу найти никакого недостатка, который можно было бы подсунуть тебе под нос. Кроме того, что она намного старше, чем выглядит.

– Откуда ты знаешь? Вы знакомы?

– Нет, я ее в первый раз вижу, и вообще не знаю, кто это. Она живет рядом с нами. Я просто к ней присмотрелась.

– Выглядит она всего на двадцать восемь, – критически заметил он. – Но по-моему, ей тридцать два…

– Тридцать пять, – безжалостно поправила я, – а может и шесть. Я в этом разбираюсь.

Больше мы про девушку не говорили, были более интересные темы. Однако на следующий день я утвердилась в мысли, что Марек ей глянулся. На это неумолимо указывали незаметные признаки. Я с самого начала знала, что его должны уводить, особенно личности агрессивные и уверенные в себе, но из-за этой черепахи я чуть не лопнула от злости. Было в ней что-то такое…

После ужина я задержалась. Мы опять заканчивали последними, как опоздавшие. Кто-то предложил ей партию в бридж, за одним столиком уже играли, а за другим искали четвертого.

– Может быть вы?.. – сказал нам с надеждой известный композитор.

Я собиралась отказаться, но Марек меня опередил.

– Сыграй, – предложил он, – ты же любишь, и давно не играла. Хочешь?

Я заколебалась. У меня появились плохие предчувствия. Она тоже играет, береженого бог бережет, но не выманиваю ли я волка из лесу?..

– А ты как? – осторожно спросила я.

– А я с удовольствием посмотрю. Я предпочитаю болеть. Сыграй, сыграй…

Эта агитация показалась мне немного подозрительной, но композитор уже не отставал. Я взяла карты, девушка попала ко мне в партнерши и села напротив, женщины против мужчин. Марек поставил себе кресло рядом со мной. Собственно говоря у меня не было к ней никаких претензий, она пока не сделала мне ничего плохого, а красоту ее я могла в конце концов и простить.

– Накажем мужиков, хотите? – добродушно предложила я.

– Охотно, – ответила она, улыбаясь уголком рта, тоже как-то несимметрично. Асимметрия казалась главной чертой ее красивого лица.

Понятно, что в карты я смотрела только одним глазом, а вторым присматривалась к партнерше. Играть она умела, это не вызывало сомнений. Мы бы конечно обыграли мужчин, если бы она не пробросилась. Она надолго задумалась, держала карты в руке, противник очень долго колебался, делать импас под даму или нет, импас был бессмысленным, все показывало, что он этого не сделает, я бы и сама держала готовой эту малку, но он вдруг решился, положил валета, а она, не смотря ни на что, сбросила валета. Когда карта ложилась на стол, она уже опомнилась, но не успела отреагировать.

– Ох! – крикнула она и со страхом закрыла лицо рукой. – Ну, знаете!.. Вы не должны были импасовать! Извините меня…

– Ничего, – ответила я вместе с противниками. – Я знала, что вы положите то, что держите в руке, потому что на стол вы не смотрели. Я и сама так могу. Ерунда, все равно мы их обыграем.

– Наглые бабы, – подвел итог композитор.

Ее жест позволил мне заметить один недостаток в ее сказочной красоте. У нее были деформированы два ногтя на правой руке, на среднем и безымянном пальцах. Из-за тщательного маникюра это не бросалось в глаза, и я подумала, что двух ногтей для создания неприязни мне может не хватить.

В Марека с этого момента будто что-то вселилось. До сих пор он сидел тихо, а теперь вдруг оживился и начал ей ассистировать. Зажигал ей сигарету, заказывал кофе, подвигал пепельницу, почти готов был усесться с нею, чтобы согреть. Он окружил ее облаком внимания большим, чем меня, как бабку на базаре, и было видно, что она принимает это как явное ухаживание. Я знала, как к этому относиться, и если бы это была противная старая мымра, я не имела бы ничего против, кто знает, может в моем сердце даже проснулась бы жалость, но в присутствии ее внешности во мне поселился протест. Где-то внутри меня грызла ядовитая змея.

Мощный, красивый, прекрасный удар я получила на следующий день, перед обедом. Красясь у зеркала над умывальником, через закрытые двери я услышала, как он обхаживает ее в коридоре. Мерзкая дива видимо вернулась из города, у нее были какие-то пакеты, что-то у нее упало, естественно, она выбрала для этого как раз тот момент, когда он вышел из комнаты. Я слышала, как он вошел к ней, помогал освободиться от этих пакетов, возможно, снял с нее плащик, наверняка повесил, и, кто знает, не снял ли он туфли с ее паршивых ножек. В эту минуту я бы не вышла, даже если бы комната загорелась, скорее погибла бы в пламени. Я разбираюсь в жизни и понимаю, что имеет смысл, а что – нет.