— По воду ходил.
— Куда? Я про водопровод не спрашиваю, но разве у вас в деревне и колодцев нет?
— Пойдем-ка, городская.
Дедок, как американский пионер, двинулся через заросли. Полсотни метров — и я благоговейно застыла. Ни дать ни взять игрушечная бревенчатая избушка возвышалась над шлифующими белоснежные камешки струями ключа. Он что-то приборматывал, будто одновременно ворочались несколько прозрачных языков.
— Дедушка, чудо какое!
— Сам расчистил, обиходил, наличники вырезал. Лет уж пять тому, для души. Водица тут сладкая. Попробуй.
На веревке, спущенной с крыши избенки, болталась эмалированная кружка. Да, и вода может быть вкусной.
— А в санатории такую же добывают?
— Та похуже будет. Она в низинке, тут повыше, посуше. Правда, они из скважины качают, сойдет.
— Вы волшебник.
— Плотник я. Еще из коряг рамы для зеркал мастерю. Не надо?
— Надо, обязательно надо. Почем?
— За бутылочку. Пенсия мне идет, сторожем работаю, так что не денег ради…
— Вы простите меня, но я деньгами отдам.
— И ладно, магазин недалече. Я нынче так и так собирался перед дежурством свой товар на тачке привезти. Выйдешь ровно в шесть, всех опередишь.
За время разговора дед не ставил ведро на землю. Словно не замечал его. Простился и зашагал себе, как мало попользовавшийся ногами и руками мальчишка. Я села возле домика. Этому бесхитростному старику невдомек, что молодые сильные мужики дурачат его, накачивая сорокаградусной. Наверняка врут, что в комнатах не погудишь после отбоя, льстиво прерывают охами и ахами его фронтовые воспоминания, подначивают трепом о бабах. А после подставят, и дед будет отвечать за то, что они натворят на заводе. Неужели им его совсем-совсем не жалко? Завяжи он с водкой двадцать лет назад, на него бы напали, скрутили, заткнули, но все равно своего добились. Вот именно, своего. Будто белые воротнички на службах не подсиживают, не спаивают, не вызывают на откровенность и не закладывают потом начальству ради карьеры. Ну почему даже возле этого родника я вынуждена прокручивать в себе мерзости, как мясорубка? Я устала. Часовые стрелки сегодня вертелись по неведомым законам. Никакой механики, сплошная мистика. Вроде только что притулилась щекой к прогретой деревяшке, а уже обедать пора. Я бы не приблизилась к столовой, но беспокоилась о Крайневе.
Однако Валерий восседал на своем месте и был близок к форме привычно напахавшегося работяги.
— Угадайте, какая штука у меня под рубашкой? — балагурил он, по-моему, назло Паше.
— Майка, — поддерживала его Инна.
— Не иначе, трусы, — вредничала я.
— Бронежилет, — выдавал кипение своего мелкого сознания массовик-затейник.
— Ребята, массажист разобрал меня на позвонки, потом собрал снова и зафиксировал результат, — залился смехом Крайнев, — бандажом для беременных. Утянул за милую душу. Клево же.
— Не ври, — проявила серьезное отношение к бандажам Инна, — где он мог его найти?
— В тумбочке. Когда дела принял, пошарился. Смотрит, это лежит с отчетами вместе. Он еще подумал: «Чем только бабы не забивают служебную мебель». А вот пригодилось. Через неделю верну.
— Предопределенность, — затеребила скатерть впечатлительная вязальщица.
— Неделю спеленатый будешь? — уточнил Паша.
— Или дольше. Он мне вообще не рекомендовал шевелиться, призвал впасть в спячку. Поля, посиди со мной на скамейке. Я в сбруе смирный. И во всех смыслах не ходок.
Вчера, Крайнев, я по знакомству предлагала тебе роль героя-любовника. Ты загордился, отказался поверить, что сценарист и режиссер у нас Паша. Теперь играй калеку. Так часто случается с гордецами. И самое печальное, чем жальче образ, тем большей достоверности всякие Паши требуют от исполнителя.
— Как себя чувствуешь? — спросила я.
Валерий, видимо, ждал упреков. Когда понял, что не дождется, растрогался. А меня мама давно приучила: «Если человеку больно, не нуди вслух».
— Вера рассказывала, что ты меня волоком приволокла. Я так тебе благодарен.
— Прекрати. Надеюсь, и ты бы меня не бросил.
— Конечно, нет.
— Ну вот и все. Слушай, а Вера Паше не повторит свой рассказ?
— Она даже в журнал ничего не заносила. Если в ее смену что-то случилось, могут зарплату урезать. Женщина набирала ночные дежурства, чтобы обменять их на десять отгулов. Она мысленно уже в Сочи. Восстановим события, Поля?
— Куда денемся. Объясни мне только, почему командир делит с тобой комнату, а рядовые в одноместных номерах жируют?
— Чтобы скрыть командирство. Потом, видишь же, он самый умный, от любого отделается, любого обведет вокруг пальца. Со мной его номер прошел. А с тобой нет.
— Ты сам говорил, что я «просто слишком женщина».
Если я опишу ему признаки, поднявшие волну моей подозрительности, он снова обзовет меня психопаткой. Лучше отчитаемся друг перед другом и разойдемся.
Крайнев курил возле санатория, когда «строители» начали по очереди выскальзывать из дверей. Паша замкнул собой этот поздний исход. Предполагаю, что какое-то время Валерий выжидал, потешаясь надо мной, упрашивавшей его остаться в помещении. Он верно прикинул направление, заглянул в окно сторожки… И совершил ошибку. Вариант наполнения деда водкой загодя ему на ум не пришел. Он решил, что собутыльники долго не выберутся из-за стола и занять удобную позицию времени хватит. А они лишь добавили накушавшемуся в одиночестве старику и послали кого-то в обход. Крайнев стоял у забора позади завода, когда его ударили по затылку.
— Бесшумно подобрался, сволочь, — недоумевал Валерий.
— Там трава густая, и почти нет палых листьев. Метут уборщики.
— Не утешай, Поля.
Мою повесть он выслушал, кусая губы. Хватал сигарету, делал несколько затяжек, затаптывал и лез за следующей.
— Не везет мне здесь, — заключил глухо и зло. — Но поступи я по-твоему, мы бы не узнали их секрета.
Вот в таких ситуациях я никого не щажу. Иначе убедит себя в желаемом, и не впрок будет наука. Пусть лучше на меня подуется.
— Инна все равно выявила бы отсутствие молодняка. И все равно сообщила бы мне об этом вопиющем безобразии, ее же распирало. Тогда тебе досталась бы моя доля.
Так и есть. Надулся, буркнул, что поясницу ломит, и поплелся к себе. Мне тоже трудно даются хлещущие слова, Валера. Если ты полноценный человек, то достаточно быстро перестанешь сердиться и на меня, и на себя. Если нет, заранее прими сострадание.
Расстройства с Крайневым мне не хватало, чтобы раззеваться. Но в этом заведении не поспишь. Потому что пришла Инна с готовым платьем. Пришла запросто, ненакрашенная, в халатике. Мне бы домой, отдохнуть от санаторной житухи…
— Поля, сними свое и зажмурься, — экзальтированно потребовала Инна.
Пререкаться у меня сил не было. Когда на тело обрушился мягкий поток и покатился по нему к полу, мне стало страшновато. Я вздернула веки.
— Инночка, милая…
— Подожди, выслушай, — отступила она на несколько шагов. — Не понравится, я распущу и перевяжу. Ты упоминала Элизу, а заказала обтягивающее. Из крапивы нереально обтягивающее. Ей ведь надо было без натуги накинуть рубаху на лебедя, большую птицу, чтобы превратить в брата.
Я подскочила к ней, чмокнула в вяловатую щеку.
— Спасибо, ты талантище.
Пока Инна упивалась искренним признанием заказчицы, я распахнула шкаф и уставилась в зеркало Платье было прямым и каким-то аскетичным. Сотворить из бесконечной нити такое количество одинаковых петель и не соблазниться рельефом или ажуром казалось немыслимым. Тем не менее я видела платье, а не бесформенный балахон. При движении оно не липло к коже, но вскользь касалось ее. Мимолетность и ощутимость контакта были преимуществом произведения Инны.
Я не поскупилась на похвалы результату кропотливого труда, она — моей фигуре. Мы были так нормальны и типичны, что я не сразу заметила возвращение давешнего, предотъездного недовольства собой. Будто потеряла дорогую близким безделушку. Платье отвисало на вешалке, мы обмывали его вином Вика, и я старалась скрыть от Инны симптомы приступа самоедства.
— Очаровательная вышивка. Где-то я встречала такой узор из незабудок.
Инна расправила край кармана своего атласного халата и полюбовалась цветиками вместе со мной.
— Такого, Поля, ты встретить не могла. Путаешь с машинной вышивкой — пяток кривых и косых лепестков. А тут гладь ручная, любовная. Моя лучшая подруга колдунья, ей-Богу. Это ее знак, символ отношения ко мне. Она и свои карманы расшила. Она книжку по магии читала, говорит, все-все это с рождения умеет, ей даже заклинания не нужны, как-то сами собой люди и предметы подчиняются ее воле. Она общается с космосом, избавляет от сглаза и порчи.
Кого, как не Инну, морочить возжаждавшему власти ничтожеству? Бум, когда экстрасенсорные способности превращали в профессию, миновал, рынок насыщен, конкуренция высока, деньги делают деньги, новичку пробиться почти невозможно. Но поначалу шума было столько, так рьяно запугивали свихивающихся от нищеты людей, так превозносили свою избранность, что образовалась плотная толпа дилетантов, подражателей, имитаторов. Убожества с претензиями на могущество, не способные, однако, вызубрить и коротенький заговор. У них недостает ни интеллекта, ни фантазии представить себе мучительность настоящего транса, непрошенность видений и голосов, тягостность ощущения себя передатчиком. Иначе они бы хоть поиграли в ученичество. Да только те, кто позволил себе зависеть от доморощенных ведьм, глотку перегрызут за дурное слово о них. А в сущности, за собственную ущербность, потому что подсознательно все отличают фальшивку от оригинала. Поэтому диалога у нас с Инной не выйдет.