— Как вас зовут? — спросил он.
— Называй меня капитаном.
Голос человека гремел раскатами, словно отдаленный гром.
— Хорошо, капитан. — Стоут несколько оправился от страха, поскольку парень сидел на унитазе. — Почему вы не позвонили? Зачем вламываться в дом? И для чего разнесли дверь в ванную?
— Чтобы у тебя мозги заработали в нужном направлении. К тому же было настроение хорошенько пошуметь.
— Вас прислал Дик Артемус?
— Вроде того.
— Зачем? Вызволить мою собаку?
— Ага. Я из Общества защиты животных. — Человек насмешливо гавкнул.
Палмер Стоут старался сохранять спокойствие. С учетом политического расклада казалось разумным, что губернатор Дик призвал собственного следопыта заняться похитителем — возможно, не убивать, но определенно остановить, пока тот не натворил больших бед. Интересно, где губернатор раскопал такую чокнутую и бездумную скотину? Прямо Гризли Адамс [27] с пневматической винтовкой.
— Вы сыщик? — спросил Стоут.
— Скорее говночист, — ответил гость. — И чистку начну с тебя.
— Послушайте, я все вам расскажу от начала до конца, только позвольте мне сначала вытереться и одеться. Пожалуйста.
— Не-а. — Человек поднялся за туалетной бумагой. — Опыт мне подсказывает, — сказал он, подтягивая клетчатый килт, — что абсолютно голые и до смерти напуганные люди становятся откровеннее. И память у них улучшается. Ну, выкладывай свою печальную собачью историю.
Стоут понял, что не давало ему покоя — глаза сыщика были разные. Искусственный левый глаз сверкал малиновым цветом. Интересно, где он достал такую жуткую штуку, и зачем?
— Ты начнешь когда-нибудь или так и будешь стоять как клоун? — спросил человек.
Роняя капли на осколки, голый Стоут все говорил и говорил. К концу повествования он уже совсем обсох. Стоут рассказал одноглазому незнакомцу обо всем, что, по его мнению, могло помочь в сыске: о преследователе в черном пикапе, о том, как завалили мусором кабриолет, как кто-то проник в дом и надругался над охотничьими трофеями, как напустили кучу навозных жуков в его спортивную машину; поведал о похищении Магарыча и требовании пекущегося о природе вымогателя, о проекте создания курорта на острове Буревестника, бывшем Жабьем, и о том, какие изобретательные ходы и сделки потребовались, чтобы добиться финансирования нового моста; рассказал об издевательской записке незнакомца в темных очках в «Поклоннике» (возможно, это и был похититель), об отрезанном ухе, вскоре прибывшем по почте, и о лапе в сигарной коробке, о согласии губернатора заблокировать строительство моста, и вот теперь он, Стоут, ждет, что сумасшедший со дня на день освободит любимца лабрадора и жену...
Здесь человек с малиновым глазом перебил:
— Погоди, приятель. Никто не говорил о заложнице.
— Она у него, — ответил Стоут. — Я уверен на девяносто девять процентов. Вот почему ситуация такая опасная, и было бы лучше, если б вы дождались, пока он отпустит Дези.
— Отчего ты так уверен, что она захочет вернуться домой?
Палмер Стоут нахмурился.
— А почему ей не захотеть? — И запоздало добавил: — Вы не знаете мою жену.
— Но я знаю, как оно бывает. — Человек передал Стоуту полотенце. — Покажи, где ты хранишь убитых животных.
Стоут обмотался полотенцем и на цыпочках прошел по осколкам. Он провел бородача в кабинет и собрался подробно рассказать историю каждого чучела, но едва начал сагу о канадской рыси, как «капитан» приказал заткнуться.
— Я хочу лишь точно знать, — сказал он, — что этот парень сделал.
— Выковырял глаза и разложил на столе.
— Только у зверей или у рыб тоже?
— У всех. — Стоут мрачно покачал головой. — До единого. И выложил на столе узор. Дези говорит, пентаграмму.
— Серьезно?
— Что это, если не безумие?
— Вообще-то я восхищаюсь стилем этого парня.
Ну еще бы! подумал Стоут. Хмырь в драном дождевике, дурацкой пятидесятицентовой шапочке и с кошмарным вставным глазом. Потом пришла новая мысль: а кто скорее отыщет чокнутого дундука, как не такой же чокнутый дундук?
— А для чего ты вообще убил этих зверюг? — Человек разглядывал рогатую голову черного буйвола. Одноглазый был такого роста, что стоял к чучелу почти нос к носу. — Для забавы, ради пропитания или еще чего? Зачем? — повторил он вопрос, покручивая клювы на концах заплетенной бороды.
— Это охота, — осторожно ответил Стоут. — Спортивный интерес.
— Ага.
— Похоже, вы сами охотитесь.
— Случается.
— В каких местах?
— Обычно на дороге. С оживленным движением. В основном прибираю трупы. Ты меня понимаешь.
Господи, еще один профессиональный убийца, подумал Стоут. Этот убивает свои жертвы на шоссе в автомобильных пробках!
— Но в сезон могу выйти на оленя или индейку, — добавил незнакомец.
Стоут с облегчением ухватился за ниточку общей темы.
— Своего первого белохвостого оленя я подстрелил в семнадцать лет, — поделился он. — Стоял на восьмом номере.
— Хороший зверь, — сказал одноглазый.
— Да уж, это точно. С тех пор охота меня и зацепила. — Стоут приналег на образ рубахи-парня, подпустив южного говора. — А теперь, эва, глянь: на стенке-то свободного места не осталось. Давеча я уложил черного носорога...
— Носорога? Поздравляю.
— Спасибо, кэп. Мой первый. Это было что-то!
— Ну еще бы. Ты его съел?
Стоут подумал, что ослышался.
— Я заказал чучело башки. Вот только прям не знаю, куда ее к черту вешать...
— Потому как местов на стенке ни хрена не осталось!
— Ну! — хихикнул Стоут.
Этот здоровенный сукин сын издевается.
— Пристрой-ка там свою задницу. — Человек кивнул в направлении стола. Кожаное кресло холодило голую спину Стоута; он хотел перекинуть ногу на ногу, но полотенце слишком плотно обтягивало дряблые ляжки. Одноглазый бородач обогнул стол и встал за спинкой кресла. Стоуту пришлось запрокинуть голову, чтобы его видеть. В перевернутом ракурсе лицо «капитана» казалось даже дружелюбным.
— Стало быть, ты лоббист, — сказал он.
— Верно. — Стоут принялся было рассказывать о своей невоспетой роли в махинациях представительной власти, но одноглазый так грохнул кулаком по отполированной столешнице, что опрокинулись рамки с фотографиями.
— Я знаю, чем ты занимаешься, — спокойно сказал он. — Про таких, как ты, мне все известно.
Палмер Стоут мысленно пометил себе, что завтра первым делом нужно будет вызвать риэлтора и выставить дом на продажу, поскольку жилище превратилось в камеру пыток. В нем всюду побывали умалишенные пришельцы: сначала похититель, потом садист мистер Гэш, а теперь этот полоумный лысый циклоп...
— У меня только один вопрос, — продолжил одноглазый. — Где находится этот Жабий остров?
— Где-то у побережья на севере Залива. Точно не скажу.
— Не знаешь точно?
— Нет... капитан... я там никогда не был.
— Превосходно. Ты продал остров с потрохами. Собственноручно смазал рельсы, чтобы это место превратилось в «рай для гольфа» — разве ты не так сказал? — Стоут вяло кивнул. Так он и выразился. — Еще один сказочно блаженный уголок для игроков в гольф. Именно это и нужно миру. И ты все проделал, не побывав на острове, даже не взглянув на него? Так?
Палмер Стоут ответил так робко, что не узнал собственного голоса:
— Так всегда делается. Я разрабатываю политическую сторону вопроса, только и всего. К собственно предмету сделки я не имею никакого отношения.
— К собственно предмету? — сухо рассмеялся человек. — То есть к его чудовищности?
Стоут с трудом сглотнул. От неудобного положения затекла шея.
— Клиент сообщает мне, что заинтересован в том или ином законопроекте. Я делаю пару звонков. Иногда угощаю какого-нибудь сенатора и его секретаршу хорошим обедом. Вот и все. Так это делается.
— И сколько ты за это получаешь?
— По-разному, — ответил Стоут.
— Скажем, за мост?
— Сошлись на ста тысячах долларов. — Палмер Стоут не мог ничего с собой поделать, такой он был хвастун. Даже перед лицом смертельной опасности не удержался и сообщил о своих непомерных гонорарах.
— Тебе по утрам не противно смотреть на себя в зеркало? — спросил капитан. Стоут покраснел. — Невероятно!
Одноглазый обошел кресло и одной рукой легко перевернул тяжелый стол. Потом выбил кресло из-под Стоута, и тот плюхнулся на задницу. Стоут потянулся к размотавшемуся полотенцу, но человек вырвал махровое полотнище и театральным жестом бросил наподобие плаща буйволу на рога.
Затем встал над Стоутом, который, словно жирный тюлень, елозил по ковру.
— Я выполню работу для твоего дружка Дика — прорычал одноглазый. — Но только потому, что у меня нет другого выхода.
