На следующий день время тянулось вяло. Витек упорно заставлял нас заниматься работой, которая ни у кого не шла. Все были какие-то погасшие, Ядвига сидела в тюрьме, а прокурор с капитаном в конференц-зале. На этот раз они проводили исследования, которые были предложены мной, что меня несколько утешало, потому что после разрыва с ними всяческих контактов я чувствовала себя не слишком радостно.
Проведя эти самые исследования самолично, я поняла, что дело предстает в достаточно безнадежном свете. Каждый говорил нечто иное. Влодек утверждал, что последним в конференц-зал пришел Рышард. Анджей утверждал, что Витек. Януш заявил, что это был Збышек, а Казик — что Веслав. Стефан в свою очередь назвал Анджея. Совершенная путаница, в которой светлым пятном оказалось только одно, что первым на обыск прибыл Каспер. В этом единственном все были друг с другом согласны, поэтому Каспера я должна была определенно исключить.
Витольд единственный пытавшийся нормально работать, поехал забрать проект от районного архитектора. Его свободным местом немедленно воспользовался дьявол, к которому я на этот раз была настроена крайне неблагосклонно.
— Отстань от меня! — сказала я сразу же, как только он появился. — Ты мне надоел. Ничего хорошего из моих контактов с тобой не выходит.
— Потому что ты идиотка, да еще к тому же редкостная, — ответил нисколько не разочарованный дьявол, ставя кресло Витольда поудобнее. — Почему ты ничего не сказала им о тайнике Тадеуша?
— Потому что знаю, так же хорошо, как и ты, что этот тайник... впрочем, как и ты... являетесь всего лишь плодом моего воображения. Я не собираюсь постоянно выставлять себя перед людьми идиоткой!
— Будь же ты последовательна! С самого начала и до конца твое воображение совпадает с действительностью. Тебе не приходит в голову, что в этом что-то есть?
Я задумалась, неохотно глядя на него. Кто знает, может быть, и на этот раз я права?..
— Ты думаешь, что к тому были какие-то предпосылки? — неуверенно спросила я. — Что-то происходило в мастерской, и я подсознательно это почувствовала?
— Конечно! И при этом заметь, что ты рассказала обо всем. Может быть, его совсем не задушили бы пояском, если бы ты не подала эту мысль, а толкнули под поезд? Ты обратила внимание преступника на мотивы, которые фактически были у всех. Убивая его на территории мастерской, он мог рассчитывать почти на стопроцентную безнаказанность, так как здесь было слишком много подозреваемых!
— Ты пытаешься меня убедить, что больше всех виновата я? Большое тебе спасибо за твою любезность.
— Всю жизнь мечтал оказать тебе любезность! Ты нервируешь меня, разочаровала прокурора.
— О нет, мой дорогой! — решительно заявила я. — Ничего из этого не выйдет. Даже ради ста прокуроров я не собираюсь изменять свой характер. Я никогда не была свиньей и никогда не буду! Если бы в эту минуту я знала, кто настоящий убийца, я пошла бы к нему и попросила бы его признаться самому, а не побежала бы с доносом к властям!
— Но помощь им оказывать хочешь?
— Хочу, потому что он оказался скотиной по отношению к Ядвиге. Он правильно сделал, что убил Тадеуша, но он не должен был позволять, чтобы ее арестовали вместо него!
— Ну так если ты хочешь им помочь, то иди и расскажи о тайнике. Я тебе советую, иди и расскажи...
Он сидел и искушал меня, как и подобает дьяволу, и в конце концов я поддалась. Я пошла в конференц-зал, где как раз не было никого из подозреваемых, только власти, и с достоинством спросила, могут ли они меня выслушать. Видимо, у них не все шло как по маслу, потому что они с большим жаром выразили свое согласие. Я подумала, что раз уж я должна делать из себя идиотку, то пусть уж это будет в избранном обществе.
— Я надеюсь, панове помнят, с чего все это началось? — спросила я твердо.
— Помним, — необычайно любезно сказал прокурор. — С вашего ясновидения.
Я посмотрела на него внимательно и, быть может, даже слегка вызывающе, потому что в его глазах что-то сверкнуло, затем продолжила:
— Я хочу вас проинформировать, что мое ясновидение продолжает действовать и до сих пор. Я пришла к выводу, что записная книжка Тадеуша не является единственным его достоянием и что он должен был иметь еще какие-то материалы и где-то их скрывать.
— Очень интересно, — ядовито сказал прокурор, когда я остановилась для того, чтобы набрать воздуха.
Я полностью проигнорировала его замечание.
— И я стала размышлять; где? И в процессе этого размышления я оказалась в квартире покойного, которую хорошо знаю, потому что была там когда-то...
Не слишком вдаваясь в разграничение фантазии и действительности, я рассказала им о моем драматическом видении, оборвавшемся вместе с криком Алиции, после чего замолчала.
Представители власти сидели неподвижно с очень странным выражением на лицах, и я подумала, что они, по-видимому, считают меня не совсем нормальной, но мне было уже все равно.
— Да... — медленно проговорил капитан. — И можно узнать, откуда вы все это знаете?
— По-моему, во вступительной части моего рассказа я достаточно ясно об этом сказала, — холодно ответила я, и внезапно все внутри у меня перевернулось. Я поняла смысл этого вопроса! — Боже милостивый! — закричала я, срываясь с места. — Не хотите же вы сказать, что все это правда?!
— Да нет, что вы! — немедленно сказал прокурор, делая какое-то резкое движение. — Это все только ваше воображение? Я вас правильно понял?
— Да, — тихо сказала я, садясь обратно. — Боже мой, я надеюсь, что это все только мое воображение!..
— Да; разумеется, большое спасибо, — поспешно сказал капитан. — Вы еще что-то хотите нам сказать?
Я была уже не в состоянии разговаривать, поэтому только покачала головой. Потом я догадалась, что они ждут, когда я уйду. И я ушла, проклиная идиотского дьявола последними словами.
Унылая атмосфера в бюро сохранялась до ухода Витека. Представители права покинули мастерскую еще раньше, почти сразу же после моего к ним визита.
Кто первый вынул первую поллитровку, не имею понятия. Не знаю также, кто решил, что поминки должны пройти именно в этот день. Возможно, этому способствовало общее унылое настроение. Во всяком случае, в наш отдел неожиданно заглянул Стефан.
— Ну, чего ждете? — буркнул он. — Там уже летят тосты. Пошли, за здоровье покойника!..
Угощение состояло из французской булки, килограмма сальтисона и огромного количества водки. Кофе в нашей мастерской было всегда. Несколько человек должны были уйти, но большинство осталось. После первого выпитого литра нам все еще было грустно, и все трезво и рассудительно обсуждали ситуацию, мешая в одну кучу будущий упадок мастерской и подозрения, касающиеся Ядвиги. После второго литра мы стали приходить к выводу, что жить, собственно, можно везде, работать тоже, и нам не остается ничего другого, как только интенсивно наслаждаться жизнью, а после третьего — настроение изменилось уже радикально.
Кто-то включил радио, которое как раз передавало танцевальную музыку. Одновременно Влодек принялся играть на губной гармошке, сначала протяжно, а потом все более и более отрывисто. Водка лилась рекой, перемешиваясь с кофе, Лешек бросился танцевать с криком:
— Живем лишь раз! Братья и сестры, мы танцуем на вулкане!
В этот момент я должна была выйти из комнаты, потому что услышала телефонный звонок. Я была, пожалуй, самая трезвая из всех, так как не могла много пить по причине сердечного недомогания, о чем страшно сожалела. Но я без труда поддерживала царящую здесь атмосферу.
На другом конце провода оказался Витек, у которого была очаровательная привычка проверять, что делается в мастерской во внеслужебное время. С огромным трудом я убедила его, что здесь остались несколько человек, которые трудятся в поте лица. Когда я вернулась в комнату, поминки были уже в разгаре.
Лешек дикими скачками носился по комнате, ударяясь о столы и шкафы, это должно было означать, что он танцует чарльстон.
— Уберите это! — вопил он. — Заберите эту мебель! Для меня нет никаких преград! Я орел!
Почему звуки чарльстона превратили его именно в орла, было совершенно неясно, тем более, что в его облике эта метаморфоза никак не проявлялась Моника и Веслав танцевали твист, причем Веслав умел его танцевать, а Моника — нет. Лешек внезапно изменил свое амплуа и заявил, что теперь он — умирающий лебедь, причем его странные выкрутасы тоже несколько изменяли характер. С очаровательными телодвижениями он выплыл в коридор и проплыл по нему аж до комнаты Иоанны, где замер, распластавшись на стуле, издавая время от времени какой-то жуткий скрежет, который должен был изображать лебединое пение.
Влодек сидел на шкафу с чертежами и, не обращая внимания на конкуренцию Польского радио, ужасно играл на губной гармошке оберек [польский народный танец]. Алиция, будучи сильно навеселе, требовала, чтобы он сыграл польку, потому что она должна ее станцевать. Я присоединилась к ней, но Влодек запротестовал, между одним и другим звуком объясняя нам, что в губной гармошке нет какой-то тональности, необходимой ему для того, чтобы сыграть польку. Это объяснение нас не удовлетворило.
