— А чаво ты подумал, что не сын? — осторожно справился Моржов.
— Да ты просто назвал его Иваном Санычем. Александровичем. А ты, как мне известно, Осип.
— Да, ты прав, он вовсе никакой не мой сын, он тогда уж скорее племянник, — сказал Осип, — я даже удивился, когда ты так сказал, что сын.
— Я тоже, — прибавил Ваня.
Рыбак пристально посмотрел на гостей и произнес серьезно, даже с некоторой, пусть напускной, суровостью:
— Ну говорите, с чем пожаловали. Я ведь так понимаю, что вы не просто так приехали. Ко мне никто просто так не приходит. Все по старой памяти думают, что я в теме. И вот ты, Осип, грешным делом, тоже. Да?
— Да, Рыбак, — признался Осип.
Рыбушкин посмотрел на него откровенно неодобрительно и сказал:
— Нет Рыбака, Осип. Нет, понимаешь? Рыбак умер. Есть Рыбушкин Валентин Самсонович. Ва-лен-тин Сам-со-но-вич, — почти по слогам повторил он. — Понятно?
— Понятно.
— Ну, коли понятно, так говори. Я тебя слушаю самым внимательным образом.
— Нам нужно найти двух человек, — сказал Осип. — Они в Петербурге. Они приехали туда из Хранции. Не из той Хранции, про которую тут заливал ентот ментовский недоумок. А из Парижу. Из Парижу они приехали в Петербург, — еще раз повторил Осип.
— А если они в Петербурге, так ищите их там. Зачем же вы из Петербурга приехали ко мне в сельскую местность? Как говорится, тяжело искать черную кошку в темной комнате, особенно когда ее, кошки, там нет.
Начало было не слишком обнадеживающим, но Осипа это не смутило:
— Ты, Валентин Самсонович, не говори красно. У меня у самого оратор имеется, — он указал на Ваню, — да только толку от того мало. От языка одна маета. Мы старые знакомые, Самсоныч, не раз один хлебушек пополам ели и одной горсткой соли обсыпали, так что ты меня не обламывай сразу, как фуфела сопливого.
Рыбушкин передернул плечами, и Осип продолжал:
— Ты можешь нам помочь, я знаю. Дело жизни и смерти. Ты знаешь, я словами не разбрасываюся, так что как сказал, так оно, значица, и есть. Я знаю, что ты и посейчас ставишь на умняк ребятишек. Советуютси с тобой, «разводящим» просят побыть, и ты никого не прокидываешь, идешь навстречу, так, Валентин Самсоныч?
— Бывает… — нехотя признал тот, разливая самогон по стаканам.
— Стало быть, если нужно что-то узнать по твоим каналам, ты можешь сделать, — продолжал Осип. — Люди эти не свое взяли. Они мутные. Один — нелюдь «чичиковый», из Грозного, в балашихинских гонял. Кликуха его Маг была. Может, слышал, нет?
— Не припомню.
— Он, Маг этот, сейчас хранцузом заделалси, — отходя от первоначального легкого волнения, продолжал Осип. — Пашет на ихнюю разведку. Второй — настоящий хранцуз. Жодле его зовут. Но он хоть и настоящий, но все равно бобер ишшо тот. Падла редкий. Он, стало быть… кгрррм… енто… Саныч, лучше ты расскажи, у тебя язык енто… бойчей. Давай, а?
Иван Саныч проглотил самогон, прикусив при этом язык, и наскоро изложил неподвижному Рыбаку суть обуревающей их проблемы.
Валентин Самсонович слушал с совершенно непроницаемым лицом и жевал огурец. Когда Астахов закончил, то Рыбак минуту-другую молчал, и когда Осип хотел было напомнить, что они ждут его реакции на сообщенное, Валентин Самсонович заговорил негромко, хрипловато и отрывисто, подчеркивая каждое слово:
— Значит, так, мужики. Я не спрашиваю у вас, что я за это получу. Я знаю, что вы можете предложить достаточно много, и договор выполните. По крайней мере, в тебе, Осип, я уверен, а Ивана я пока не знаю. Может статься, что я смогу помочь вам. По крайней мере, Мага поднять на поверхность можно: думаю, что бывшему балашихинскому авторитету не засветиться довольно трудно. Признают его, расшифруют. Вот только я не могу понять: даже если вы их, с моей или без моей помощи, найдете, на что вы рассчитываете? Из того, что я про этих ребят услышал, я понял, что они выпустят вас в тираж без особого. И твой батя, Иван, не станет тебя тянуть, если что не сойдется. Если эти Жодле и Али Магомадовы вас катнут. Александр Ильич человек своекорыстный. Коварный. Я его давно знаю, хоть уже лет шесть или семь не видел, но думаю, что скурвился он еще хуже прежнего. Слыхал я и о том, как он с тобой поступил, и с Осипом за старую дружбу чуть было не рассчитался, как Иуда. Найдет он еще свою осину, найдет. Но сейчас не о нем речь. Вы затеваете опасную игру, ребята.
— А по-другому не получается, — угрюмо сказал Иван Саныч.
— Я вижу, ты боишься, — проговорил Валентин Самсонович, — сильно боишься. Зачем тебе все это? Ты и без этого проклятого наследства, из-за которого вырезали твою родню, проживешь. А погонишься за ним — сломаешь голову. Тебе оно нужно?
— Нужно, — глухо ответил Ваня.
Рыбушкин помолчал, потом негромко кашлянул и проговорил:
— Ну, ты выбрал. Ладно. Я попробую сделать для вас что-нибудь. Только нужен телефон.
— Чаво? А разве у тебя его нет? — спросил Осип. — Что, у Рыбака нет мобильника, с которыми щас даже молокососы рассекают?
— Повторяю, не называй меня Рыбаком. Это можешь делать, если мы с тобой зорю отсидим с удочками. А телефона у меня нет. Мне без него спокойнее.
— Что, из вашего села даже позвонить неоткуда? — спросил Ваня.
— Почему же неоткуда? Ближайший телефон тут в ста метрах.
— Автомат?
Валентин Самсоныч нехорошо, как показалось Астахову, усмехнулся и ответил:
— И автоматы там есть. И табельные пистолеты. А телефон есть в местной мусарне. Она вон там.
— Мусарне?!
— А что ты так всполохнулся? Нелады с законом? — снова усмехнулся Рыбушкин. — Или сержант Карасюк доверия не внушает, а?
— Не внушает…
— И это правильно. Ладно. Если надо звонить, то надо звонить сейчас, а не на потом перекидывать.
— А кому ты звонить хочешь, Самсоныч? — осторожно поинтересовался Осип.
— До седых волос дожил, а до сих пор любопытствуешь, как мальчишка, — отрезал Валентин Самсонович и встал; его небольшая худощавая фигура почему-то показалась Ивану Санычу огромной. — Пойдем, ребята. За поллитру эти Карасюки дадут позвонить хоть на тот свет.
* * *
На тот свет не на тот свет, но телефон в распоряжение Валентина Самсоновича предоставили по схеме «как только — так сразу». Как только он появился на пороге местного отделения милиции, похожего на ограбленную оптовую базу, и сунул Карасюку и еще какому-то сонному старшине с вытаращенными рачьими глазами бутыль с самогоном — так сразу и предоставили.
Карасюк вознамерился было предложить Рыбушкину выпить с ним и Гуркиным (тем самым, с вытаращенными глазами, как будто он никак не мог отойти от удивления перед этим миром), но Валентин Степанович отклонил его предложение и завел Ивана Саныча и Осипа в пустой кабинет с фанерной перегородкой и — на правах мебели — столом, кривоногим пузатым стулом, похожим на Гуркина, только без выпученных глазок, да полуоткрытым старым сейфом, набитым всяческой протокольно-отчетной макулатурой и иным бумажным хламом.
Валентин Самсонович снял трубку стоявшего на столе телефона, на удивление довольно приличного и даже не дискового, а кнопочного, а не дискового. Но тут же положил ее обратно и произнес:
— Если я позвоню, то у вас другого пути уже не будет. Вы окажетесь в долгу перед этими людьми независимо от того, захотите ли вы воспользоваться их помощью. А это не всегда приятно. Ну так как — звонить?
— Звоните, — решительно выдохнул Иван Саныч, у которого приступом головокружения зажало виски, лоб и затылок.
— Звони, — сказал и Осип.
— Снявши голову, по волосам не плачут, — отозвался Рыбушкин. — Это ваше решение, не мое.
И он набрал номер и ждал несколько секунд, в течение которых по спине Ивана, как толпа перепуганных людишек, продралась волна шершавых, жутких, будоражащих мурашек и сомнение, как набат, как хмель, вдруг ударило в голову и на мгновение все перевернуло.
…Может, не надо?
На что они идут? На что подписываются? Каким людям они будут обязаны после звонка этого спокойного человека с арктическими глазами?
Люди ли это вообще… или же нелюди, для которых нет ничего святого, а человеческая жизнь не стоит и гроша?
Ваня открыл было рот, чтобы хоть что-нибудь сказать, но Осип, который уже научился угадывать мельчайшие изменения астаховского настроения, схватил его за руку, и в ту же секунду Рыбушкин произнес в телефонную трубку:
— А, здравствуй, дорогой. Это Рыбушкин беспокоит тебя. Ни от чего не оторвал? Хорошо. Как у меня? Да твоими молитвами… У меня тут к тебе маленькая просьба. Тут у меня старый знакомый. Просит помочь. Он сам скажет, только не по телефону. Собери там своих, созвонись с нашими старыми товарищами. Я сейчас еще им позвоню, но вы выберите время для того, чтобы собраться вместе, поговорить, выпить. Обсудить дело. Когда? Да хоть завтра соберитесь. Да. Ну спасибо, дорогой. Я сам? Нет, я сам не буду. Здоровье не то уже, понимаешь. Да. Ну ладно. Перезвони через полчаса, или как договоришься. Номер знаешь. Успеешь? Ну, очень хорошо. Будь здоров.
