– Знаешь, похоже, я его обманула. Шла я себе спокойно и по дороге все о наших преступлениях думала. Рассматривала их в хронологическом порядке. Дойдя до фру Хансен, я, обрати внимание, рассудила так: если он в нее стрелял, вместо того чтобы сбежать, значит, она его видела. И он боялся, что она его узнала…
– О господи, оставь сейчас фру Хансен в покое! Говори о том, что стряслось только что!
– Так ведь дело как раз в ней! Он выскочил из машины и спрашивает меня: «Фру Хансен?» А я ему, не подумав, в ответ: «Что вы! Ведь фру Хансен в больнице». Он будто малость опешил и спрашивает: «Как! Уже?» – «Конечно, – подтвердила я. – В нее стреляли». А тут ты выскочила и к нам ринулась, ну они и смотались. Только потом я подумала, что, может, это он обо мне спрашивал.
– Ну это лишь с тобой может случиться. Забыть, как себя зовут!
На сей раз Алиция побила все рекорды своей рассеянности. И как такое вообще могло случиться? Вот я, к примеру. Забывала ли я хоть раз в жизни, что Хмелевская – это я? Подумав, честно признала – да, был такой случай, давно, правда, на похоронах моей светлой памяти прабабки. И перед глазами, как воочию, предстала могильная плита с собственной фамилией… Избавившись от этой малоприятной картины с некоторым трудом, я взглянула на Алицию, которая еще не успела переодеться, и вынуждена была признать:
– И то сказать, глядя на тебя никто не подумает, что это ты. Не везет этому бандиту! Других он принимает за тебя, а тебя за других. Думаешь, он в первую минуту поверил, что опоздал и тебя прикончил кто-то другой?
– Похоже на то. Мое сообщение его малость ошарашило, а тут сразу ты помчалась в атаку.
– Это как же понимать? В засаде он сидел со своей машиной, что ли? Откуда он мог знать, что ты пойдешь за сигаретами? И вообще, что ночью будешь выходить из дому?
– Чего ж тут не понять? Ведь я же собиралась ехать к Енсу. Может, он ждал, когда я буду возвращаться от Енса?
– Очень может быть! И его сбило с толку, что ты вышла из дому вместо того, чтобы в него возвращаться. А тем более, что вышла не ты, а пугало какое-то. Интересно, откуда он мог знать о Енсе?
– Так я же сама говорила…
– Кому?!
Мы уставились друг на друга, пытаясь вспомнить, кто мог знать о предстоящем визите Алиции к Енсу.
– Говорила я с ним по телефону… – неуверенно начала Алиция.
– …и говорила по-датски. А кто мог слышать? Вот тут сидели мы, наш дорогой герр Мульдгорд и Анита. Анита знает датский не хуже родного польского. А кто сидел у Енса?
– Не знаю. Придется, наверное, спросить его…
– А кому ты еще об этом говорила?
– Да все родственники знали!
– …Рой пришел уже после разговора. Но мог стоять под окном и подслушать. А Рой ведь по-датски понимает…
– Ну вот опять те же – Рой и Анита…
– А вдруг это кто-то из твоих датских родственников? Вдруг Енс? Он тоже много ездит и не вызывает подозрений…
Алиция хотела выразительно постучать по лбу, но раздумала.
А потом все-таки постучала.
– Эдик кричал, что я пускаю в дом всяких таких и даже махнул рукой, а ведь Енса при этом не было.
– Зато накануне был. Эдик его видел. По пьянке мог перепутать. Вспомни, ведь он кричал: «И ему тоже скажу!»
Алиция задумчиво покачала головой.
– У меня такое ощущение, что мы с тобой топчемся где-то совсем рядом и никак не попадем, куда нужно. Тепло, еще теплее, горячо… Нутром что-то чую и не пойму что.
– Звони герру Мульдгорду, пусть он думает, это его обязанность. Может, машину опознают. Не но номеру, конечно, номер заменить – раз плюнуть, опознают по чему-нибудь другому. И вдруг они продолжают фотографировать?
На следующий день, отправляясь в Шарлоттенлунд на бега, я предупредила своих, что могу не вернуться, поскольку собиралась встретиться там со своей давней приятельницей и у нее потом переночевать. Не очень-то я люблю оставаться на ночь в незнакомом доме, но мы с ней так давно не виделись, что наверняка не успеем за вечер обо всем переговорить. Если же по какой-то причине с приятельницей мы не встретимся, то я вернусь домой – рано или поздно, скорее поздно.
С приятельницей я, правда, встретилась, но еще до бегов. В Шарлоттенлунд она ехать не могла, и я отправилась одна.
В этот день с лошадьми что-то стряслось: чуть ли не каждый забег приходилось начинать по нескольку раз – сплошные фальстарты, – так что последний проходил совсем ночью. Я выиграла какую-то мелочь, но и тут пришлось подождать, чтобы ее получить. Когда я шла к станции через лес, было совсем темно. То и дело спотыкаясь, я брела медленно и опоздала на поезд. Пришлось ждать следующего, так что на станции Аллерод я оказалась без десяти двенадцать, а к дому Алиции подошла уже в полночь.
Только тут я сообразила, что у меня нет ключа от входной двери – оставила его в кармане плаща, а поехала в костюме. Дом стоял темный, тихий, как будто вымерший.
Я постучала в дверь – сначала тихонько, потом сильнее. В доме ничто не шелохнулось. Нет, так не пойдет! Если же начну тарабанить, разбужу весь дом. Лучше разбудить кого-нибудь одного, постучав к нему в окно. К окнам Зоси и Павла пришлось бы лезть через кусты и по высокой мокрой траве – она, не кошенная с весны, вымахала по пояс. Попробую через террасу.
Поднявшись на террасу, я заметила, что окно в комнате Алиции слегка приоткрыто. Какое непростительное легкомыслие, сколько раз можно ей говорить! На всякий случай проверив остальные окна и убедившись, что они заперты, я решила воспользоваться единственным открытым для проникновения в дом. Неудачно получается, конечно, что окно именно в Алицину комнату. И не только потому, что могу нарушить сон или напугать человека, который и без того постоянно недосыпает, а уж о состоянии нервов и говорить нечего, но еще и потому, что внезапно разбуженная Алиция может принять меня за убийцу и стукнуть каким-нибудь тяжелым предметом. Поэтому надо действовать как можно тише. Я вспомнила, что сегодня Алиция спит в своей комнате, а кукла в гостиной на диване.
Окна в доме открывались наружу, причем оконная рама поднималась целиком вверх, что, разумеется, затрудняло проникновение в дом, так как нечем было подпереть открытое окно, чтобы рама не опускалась. Сейчас оно было немного приоткрыто. В щель могла проскользнуть разве что змея, но рука пролезала.
Просунув руку и отцепив крючок, я с некоторым трудом приподняла вверх тяжелую раму и начала пролезать. Хорошо еще, что окна расположены низко. И плохо, что я в узкой юбке и на высоких каблуках. Надо было разуться. Ничего, потихоньку, потихоньку…
Так, теперь не мешало бы за что-нибудь ухватиться в комнате, не загреметь бы… Вот что-то, ага, вроде стул, одна рука свободна, на спинке стула какие-то бебехи, не упустить бы раму, которую я держу правой рукой, не дай бог захлопнется, а у меня еще одна нога снаружи, если даже не отрежет, так перелом обеспечен, скорее эту ногу перебросить, вот так, теперь можно и локтем придержать раму, а, черт, зацепилась каблуком! Падая в комнату, я инстинктивно вытянула обе руки вперед и упустила оконную раму, которая мощным ударом ниже талии с силой толкнула меня, и я влетела в темную комнату головой вниз, возможно, выкрикнув несколько ругательств.
Падая, я что-то опрокинула, что-то опрокинулось на меня, что-то свалилось мне на голову. Вся я оказалась заляпанной чем-то мокрым, липким и противным. Что бы это могло быть, черт возьми? И почему не проснулась Алиция от этого грохота? В слабом свете уличного фонаря я разглядела у себя на юбке, на руках, на коленях какие-то темные пятна. Я взглянула на кровать Алиции. Те же страшные темные пятна на простыне, прикрывающей скрюченное неподвижное тело…
Ни шевельнуться, ни крикнуть, ни вздохнуть. Этот темный вымерший дом…
Трясущимися руками я никак не могла нашарить на стене выключатель. Выскочив в прихожую, я, наконец, попала на него ладонью. Пятна на юбке красные, руки все в крови…
Что же это такое? Есть ли кто живой в этом доме? Ноги подо мной подкосились. Последним усилием воли я дотащилась до ближайшей комнаты, толкнула дверь и зажгла свет. Это оказалась комната Павла.
Кажется, я трясла его за плечо. Кажется, я что-то кричала не совсем человеческим голосом.
Павел вскочил, ничего не понимая, и тоже заорал нечеловеческим голосом. Оставив его в покое, я ринулась к Зосе и столкнулась с нею в дверях.
– Помогите!! Спасите!! Алиция!! Там Алиция…
В коридоре вспыхнул свет, и к моему воплю присоединился страшный вопль Зоси, разносясь эхом по округе. Никогда не предполагала, что в щуплом теле подруги кроются такие голосовые возможности! Отмахиваясь от меня руками, плача и истерически хохоча, она безостановочно выкрикивала одну и ту же фразу:
– Все красное! Все красное!! Все красное!!!
Я пыталась потащить ее за собой в комнату Алиции, но Зося не давалась и вырывалась изо всех сил. Ничего не понимая, я кричала одно, что была в состоянии произнести:
