Пани Грущинская была столь возмущена персоналом «Орбиса», не нашедшим возможности устроить больную женщину вместе с супругом, что без всяких колебаний вызвалась помочь, чем только сможет. Озабоченный муж с явным облегчением показал на небольшой изящный несессер.
– Вот здесь ее документы и медицинское свидетельство, я-то и везу ее за границу для лечения – психическая травма, сложный случай, вы меня понимаете, не хотелось бы на эту тему распространяться. Если таможенники зайдут сюда до моего прихода, не могли бы вы показать им эти бумаги? Вы меня очень обяжете. Что касается вещей, то у жены при себе ничего нет, весь багаж со мной.
Пани Грущинской глубоко импонировало лечение у зарубежных светил, и ее доброжелательность возросла еще больше. Она только уточнила, не надо ли больной давать каких таблеток, и заверила супруга, что все будет в порядке. Успокоенный пассажир посидел еще немного, затем, рассыпаясь в благодарностях, покинул купе незадолго перед тем, как поезд тронулся.
Таможенники разбудили пани Грущинскую за полночь. Любезный чиновник мельком оглядел два ее чемодана, с полным доверием отнесся к их содержимому, даже не удостоив вниманием два литра водки, два кило колбасы, бигос домашнего приготовления и домашний же вишневый конфитюр – любимое лакомство пана Грущинского, – и обратил свой взор к другой пассажирке, продолжавшей спать мертвым сном в той же позе.
– Прошу вас эту даму не будить! – грудью встала на ее защиту пани Грущинская. – Она больна, приняла снотворное. Не надо ее тревожить, у нее что-то с нервами, как раз едет на лечение. Вот ее паспорт и медицинское свидетельство.
Она открыла изящный, из замши теплого золотистого цвета несессер и вытащила из-под скромных запасов косметики, бигуди, лекарств и других подобного рода мелочей папку с документами.
– А ее багаж? – спросил таможенник, пробегая глазами бумаги.
– Какой может быть багаж у больной? – возмутилась пани Грущинская. – Багаж у мужа, он едет в другом купе – не смог достать совместного. Вы же знаете, этот «Орбис» нас за людей не считает, совсем затерроризировал!
Она хотела сказать «затретировал», но так расчувствовалась, что даже оговорилась. Таможенник нерешительно посмотрел спящей в затылок, потом склонился и осветил фонариком ей лицо, пытаясь сверить с фотографией на паспорте. Тут уж пани Грущинская набросилась на него как львица.
– Что вы делаете! – прорычала она. – Я все понимаю – контроль, доллары и прочее! Но сердце-то у вас есть? Вы что, хотите иметь на совести тяжело больную женщину? У нее от этого вашего фонаря может случиться приступ, больного человека так будить нельзя! Это негуманно!
Таможеннику достаточно было одного взгляда, чтобы сравнить лицо на фотографии с лицом спящей и удостовериться, что здесь все в порядке, как и с медицинским свидетельством, багажа действительно никакого не оказалось, а тут еще на него наступала пылающая праведным гневом матрона. Надо сказать, пани Грущинская выглядела дамой импозантной в полном смысле этого слова. Ростом не менее метра семидесяти, весом килограммов девяносто, а главное – чем-то она до боли напоминала ему тещу, разве что была чуть помоложе. Таможенник торопливо погасил свой фонарь.
– Ну что вы, не собираюсь я ее будить, – пошел он на попятный. – Мне только фото проверить. У нее тут, как я вижу, есть и копия свидетельства на немецком? А муж, говорите, в другом купе? Благодарю вас, спокойной ночи.
И поспешно ретировался.
Пани Грущинская аккуратно упрятала документы, пользуясь случаем, прочитала копию и польский оригинал, сочувственно вздохнула, удостоверившись, что болезнь незнакомки действительно психического свойства и осложнена частичным параличом, грустно покачала головой и обратила внимание на фамилию. Не похожа на польскую. Хансен, Алиция Хансен…
А потом она выкрикивала эту фамилию в Берлине по прибытии поезда, пытаясь разыскать мужа своей соседки, Муж от самой Варшавы ни разу не заглянул к ним в купе, но пани Грущинскую это не насторожило, и лишь к концу путешествия она встревожилась. Что ей делать, незнакомец как сквозь землю провалился. Она вышла из своего купе, пробежала по соседним, выскочила на перрон, пытаясь разглядеть в толпе плохо запоминающееся лицо. За нею носился по пятам ее супруг, озадаченный странным поведением своей половины.
– Пан Хансен! – взывала она в надежде, что пан Хансен все-таки где-то здесь, поблизости, вот только она не может его распознать. – Пан Хансен!
Наверняка пани Грущинская разнервничалась бы еще больше, знай она, что, во-первых, пан Хансен вот уже четверть века покоится на кладбище, а во-вторых, что он никогда не был мужем больной дамы, а доводился ей отцом. В полной растерянности вернулась она в купе, а тут ее ждал еще сюрприз. Место, на котором только что спала ее подопечная, пустовало. Соседка как сквозь землю провалилась.
Немного поостыв, пани Грущинская здраво рассудила, что муж больной дамы, наверно, привел с собой медсестру и вдвоем они ее забрали. Она почувствовала себя слегка обиженной, но потом решила, что попрощаться с нею ему не позволили неизбежные в таких случаях суматоха и спешка. Мысль о каком-то подвохе ей и в голову не пришла. Попросивший ее об одолжении человек выглядел вполне респектабельно, внушал даже симпатию и сочувствие…
Вот такую историю услышал и доложил по начальству один из подчиненных майора, который разыскал пани Грущинскую в Берлине в обществе мужа и банок с вишневым конфитюром. Перед тем все усилия майора разыскать труп заканчивались впустую, а тут наконец к нему поступила информация, что гражданка Алиция Хансен отбыла за границу поездом в одном купе с гражданкой Марией Грущинской. Таинственного мужа первой гражданки разыскать не удалось, не был он опознан и по фотографии Гуннара, предъявленной на всякий случай пани Грущинской. Вот так труп Алиции исчез с горизонта во второй раз.
Отыскать врача, который выдал медицинское свидетельство, тоже не представлялось возможным, поскольку его фамилию никто не запомнил, а само свидетельство исчезло вместе с покойницей.
Меня эта история так заинтриговала, что из последних сил я постаралась сохранить здравый рассудок. Захотелось разгадать эту головоломку, и одним возникшим у меня соображением, хотя и довольно-таки абсурдным, я тут же поделилась с Дьяволом:
– Не будь Гуннар таким законопослушным, я бы предположила, что это он выкрал труп – решил забальзамировать на память. Но Гуннар непременно заручился бы разрешением властей.
– Майор человек дотошный, при его профессии полагаться на чью-то законопослушность – последнее дело, – ответил на это Дьявол. – Будь спокойна, он все проверил. Труп Алиции не прибыл в Данию ни с этим поездом, ни со всеми последующими. Гуннар же, как тебе известно, днем раньше уехал из Польши на машине Алиции. Из Свиноустья он махнул в Юстад, никто его не задерживал – доверенность на машину была еще действительна.
– А каким образом труп оказался с выездным паспортом?
– Она получила его за неделю до гибели, вероятно, держала при себе. Странное дело – после ее смерти в квартире не нашли никаких документов – не только паспорта, но и водительских прав, метрики, вообще ничего.
– Погоди, а нашли там дамскую сумку – такую большую, со сломанной молнией, в черно-бежевую клетку? Любимая ее сумка, она в ней все держала. Кстати, могу поклясться, что никогда у нее не было такого несессера, как тот, в поезде.
– Не уверен, по-моему, сумки там нет. А в чем дело?
– Ну, поручиться не могу, – в раздумье протянула я. – Насколько я знала Алицию, она вполне могла где-нибудь ее забыть. Со всеми бумагами. Где угодно: у подруги, в магазине, на лестничной площадке…
– И сумку подобрал как раз тот тип, которому позарез понадобилось вывезти ее труп? Но зачем? И куда вывезти?
– Не знаю. Обследуйте всю гэдээровскую границу.
– Эк замахнулась! Будем надеяться, все выяснится и без этого.
Дьяволу пора было возвращаться в Варшаву, так что на следующий день мы вместе сели в самолет. Я не настаивала на дальнейшем своем пребывании в Дании, у меня на сей счет были свои планы. Я их обсудила за спиной Дьявола с двумя галантными господами из Интерпола и возвращалась к родным пенатам, окрыленная надеждой. Дьявол, выпросив у Аниты памятный обломок шампура, вез его с собой как вещественное доказательство. Когда я спросила, не рассчитывает ли он обнаружить на нем отпечатки пальцев, он бросил на меня снисходительный взгляд.
– Сколько раз я тебе говорил, что отпечатки пальцев – это миф и легенда. Обнаружить их можно на таком ничтожно малом количестве предметов, что вообще диву даешься, как еще их ухитряются оставлять. На этом обломке они, может, и будут, но лишь Анитины, да и то смазанные. Мне надо проверить, подходит ли он к тому куску, который мы нашли в Варшаве.
