Ознакомительная версия.
Галя вышла на лестницу и ткнула пальцем в окно.
– Вон, гляди, видишь башню блочную, точь-в-точь, как наша?
– Ну?
– Туда ступай, там живет твой Махмуд в восемьдесят третьей квартире.
– Это почему? – нахмурился незнакомец.
– Потому что наш дом двенадцать «а», соседний – просто двенадцатый, – пояснила Галя, – топай туда.
– На табличке написано «двенадцать».
Галя втянула меня в квартиру и быстро захлопнула дверь.
– Вот уроды!
– Кто? – поинтересовалась я, стаскивая ботиночки.
– Да все, – отмахнулась она, – постоянно мучаюсь. Сначала какие-то идиоты решили привесить к нашему дому букву, ну посуди сама, стоит башня ближе к дороге и отчего-то двенадцать «а». А та, которая в глубине, просто двенадцать. Нас все путают. Да еще на табличке и впрямь забыли «а» приписать, вот народ к нам и ломится.
Галя замолчала, передохнула и закончила:
– Мне же больше всех повезло. В том доме, в квартире восемьдесят три, то есть с номером, как у меня, живет баба, которая сдает комнаты кавказцам. Вот они все сюда сначала и ломятся. Боюсь, еще пристрелят, совсем дикие, морды протокольные! Ну за что мне этот геморрой?
– А ты в милицию пожалуйся, – посоветовала я, входя на кухню.
– Скажешь тоже, – отмахнулась Галя, – наш участковый с этих чеченцев живет, взятки с них собирает, нет, надо железную дверь поставить!
Еще полчаса я сочувствовала Гале, попавшей в неприятную ситуацию, потом оставила конверт с деньгами и ушла.
Ленка и Олег в свое время жаловались на то, что в их почтовый ящик опускают письма, адресованные чужим людям. Лена, вечно желавшая всем помочь, бегала на почту и просила, чтобы почтальон не путал, но без толку. В отделении связи постоянно забывали про то, что у дома имеется буква, хотя, на мой взгляд, это необъяснимо, ведь почтовые служащие сами сидят тут, на первом этаже. Но факт остается фактом. Да что там письма, сколько раз приезжала «Скорая помощь» или прачечная. Правда, с ними разбиралась баба Клава. Теперь же, когда несчастную консьержку убили, жильцам приходится небось совсем туго.
Ростислав Приходько жил на севере Москвы. Искренне надеясь, что фотограф не сменил за эти годы квартиру, я покатила по Ленинградскому шоссе, повернула за метро «Сокол» направо, на этот раз по всем правилам, под стрелку, и была остановлена звонкой трелью. Очень удивленная, я вышла из машины и увидела улыбающегося «пончика».
– Михаил Александрович! Вы выздоровели!
Милиционер пошевелил плечами:
– Болит, зараза!
– Зачем же вышли?
«Пончик» улыбнулся:
– Я на работу, как на праздник.
– Я опять что-то нарушила?
– Нет, спасибо хотел сказать за подарок.
– Такая ерунда!
– Не скажите, дорого внимание, – ответил Михаил Андреевич и добавил: – Этот-то, на черном «Запорожце», теперь старается где надо повернуть. Вот бедолага, по шесть-семь раз по проспекту круги нарезает, пока впишется. Вы ему скажите, я зла не помню, пусть уж в платный поворот катит, отвернусь в сторону.
– Спасибо, – ухмыльнулась я, – только я ничего ему не передам, он надо мной постоянно смеется и хвастается своими шоферскими навыками, вот пусть и тренируется.
Михаил Андреевич захохотал. Его лицо освещали красно-синие, быстро мелькавшие огоньки, которые отбрасывали фонари, установленные на крыше патрульной машины.
– Ну, рад был встрече, – начал было постовой и вдруг, выбежав на проезжую часть, резко замахал жезлом.
Роскошный джип, только что нагло проскочивший на запрещенный сигнал светофора, затормозил прямо возле моего «Пежо» и патрульного автомобиля. Дверь открылась, из салона выползла совершенно пьяная девица в мини-юбке и коротенькой норковой курточке. Покачиваясь на километровых каблуках, она икнула, мутным взглядом оглядела красно-синюю мигалку «Форда», потом навалилась на Михаила Андреевича и хрипло спросила:
– Слышь, толстый, ну-ка скажи, на какой я дискотеке? А еще лучше, притарань мне водки.
Постовой побагровел, но не растерялся. Распахнув дверь милицейской машины, он велел пьянчужке:
– Садись, там у нас стол стоит!
Девица, еще раз громко рыгнув, неловко завалилась на заднее сиденье.
– Видала? – спросил постовой.
– Да уж, – покачала я головой, – вы ее не отпускайте.
Он нахмурился:
– Кто же смерть на дорогу выпустит! Думаете, раз по пятьдесят рублей за поворот беру, так я на все способен? Нет, знак там, на проспекте, никому не нужен, так, мелкое нарушение, а это… Да она сама разобьется и с собой на тот свет людей прихватит.
Помахав ему рукой, я уехала. Надо же, мне и в голову не могло прийти, что абсолютно пьяная девица сядет за руль. И как только она не попала в аварию. Хотя, говорят, алкоголиков бог бережет.
Приходько оказался дома, более того, он сам открыл дверь и на мой вопрос: «Ростислав тут живет?» – ответил: «Ну, слушаю».
От фотографа исходил резкий запах спиртного, лицо его покрывала трехдневная щетина, глаза были красными, волосы встрепаны, и, похоже, он спал прямо в верхней одежде, потому что и его брюки, и рубашка были измяты донельзя.
– Что хотите? – весьма неприветливо спросил он и поскреб грязными ногтями подбородок.
– Заказ примете?
– Чего? – нахмурился Приходько. – Тут частная квартира, вы перепутали, прачечная на первом этаже.
Он хотел захлопнуть дверь, но я быстро сказала:
– Вы же фотограф Ростислав Приходько?
– Ну, – буркнул хозяин.
– Мне сказали, что вы можете поработать на свадьбе, мы заплатим.
Приходько скривился:
– Кто такую глупость-то сморозил? Я давно не снимаю, болею очень, давление у меня.
Судя по амбре, которое вырывалось изо рта Ростислава, давит на него в основном алкоголь, причем не лучшего качества.
– Меня отправила Милена Титаренко.
– Милка? – удивился пьяница. – Она жива?
– Конечно, а почему вас это удивляет?
– А ну заходи, – велел хозяин и посторонился.
Квартира напоминала сарай. Я попала только на кухню, но думаю, комнаты выглядели не лучше. На грязном окне вместо занавески серела газета. На столе вперемежку валялись огрызки хлеба, смятые пакеты из-под чипсов, стояли две вспоротые банки с остатками дешевых рыбных консервов и несколько чашек, давным-давно не мытых. Пол был затоптан, вот тараканов не наблюдалось, или они ждали ночи, чтобы выползти из нор.
– Так Милка жива? – повторил Ростислав, плюхаясь на табуретку.
– Она молодая женщина, чего ей умирать.
– Вот… ядрена Матрена, – забормотал Приходько, – а мне сказали, тапки откинула!
– Кто сказал?
– Да баба приезжая, объяснила, умерла Милка, я страшно расстроился! Такие деньги!
– А при чем тут деньги? – осторожно осведомилась я.
Приходько широко зевнул, обнажились черные обломки зубов.
– Эх, пивка бы, – пробормотал он и уставился на меня.
– Давайте куплю.
– Во-во, сбегай, – оживился Ростислав, – прихвати светлое. Другое не люблю.
Я пошла в магазин. Прожив определенное время с алкоголиком Генкой, хорошо знаю, как тяжело приходится сильно пьющему человеку, если он не «примет на грудь». Алкоголизм сродни наркомании, начав регулярно прикладываться к бутылке, через какое-то время вы не сумеете остановиться, организм будет требовать спиртное, вас станет «ломать» и «корчить». Вот почему около магазинов и на площадях, где массово стоят ларьки, трясутся «синяки», выпрашивающие рубли. Им и впрямь плохо. Но я, честно говоря, не понимаю, отчего алкоголизм считается болезнью. Если вы, к несчастью, заболели раком или туберкулезом, это ужасно. Болезнь падает на голову, как нож гильотины, и вы совсем не виноваты в произошедшем несчастье. А пьяница-то сам берет бутылку, никто же не вставляет ему в горло воронку и не вливает водку насильно. Человек собственноручно превращает себя в слабоумного идиота, ладно бы, делай он это в одиночестве. В конце концов, каждый портит собственную жизнь как умеет. Но у подавляющего большинства алкоголиков имеются жены и дети. Каждый вечер превращается в пытку, когда, вслушиваясь в шаги на лестнице, они с ужасом думают – ну какой он сегодня явится? А походы в гости? Все мужчины примут немного, для веселья, и беседуют, поют или пляшут. А ваш безостановочно опрокидывает рюмку за рюмкой, ругается с хозяевами, пытается затеять драку. Хуже всего приходится на следующее утро, когда начинают звонить подруги и фальшиво сочувствовать:
– Дашутка, бедняжка, ну как ты с ним живешь? Мне тебя жаль!
У вас нет приличной одежды, обуви и еды, ваш ребенок боится отца, и частенько приходится, схватив малыша, бежать ночью на улицу, потому что добрый супруг и папа бушует в квартире. И уж совсем нестерпимо объяснять потом все понимающим сослуживцам: «Да вот, поскользнулась вчера, подбила глаз».
Легче становится, когда пьяница переходит в последнюю стадию – «косеет» от чайной ложки и спит сутками. Впрочем, зря радуетесь, если ваш супруг доехал до этой остановки, следующая, как правило, носит название: «Белая горячка».
Ознакомительная версия.
