Иоанна Хмелевская - Зажигалка

Фотограф был начеку:

— Но с ним мог кто-то приехать, или отдельно ехал, но сразу за ним, и кокнул его!

— Ну, мог…

— Нет, секунду… погоди… — спохватился фотограф. Его не подстегивало скорое возвращение Гурского, и он не собирался выслуживаться перед ним, а потому думал спокойно, и только о конкретном эпизоде, сотни сопутствующих обстоятельств не смазывали картину убийства. — Я о том цветочном горшке или каком другом глиняном изделии — орудии убийства. Ведь хорошо помню все, что записано в нашем протоколе, пристукнули его именно этим горшком. И сестра покойника говорила, что горшок не их. Что же, убийца или сам погибший принесли его с собой в тот роковой день? Вот скажи, ты бы не струхнул, если бы за тобой гнался какой-то психопат и в гневе потрясал горшком? Сам подумай!

А что тут думать? Вольницкий сразу сообразил:

— В этом ты прав, они не могли прибыть вместе, убийца поджидал, вломился следом за ним…

— Ну вот, над этим ты пролетел со свистом! Опять торопишься. Правда, у нас всего один свидетель, но все же. Тот тип в машине. Свидетель видел: приехал, остановил машину и не вышел из нее. Что за тип? Какая машина? Ты и это пропустил?

— Факт! — угрюмо признался Вольницкий. — Пропустил. Просто не успел. Столько материала, на все не хватает внимания.

— А нельзя восполнить упущение?

— Кто это сделает? Людей не хватает. И без того вкалывал, валясь с ног, а теперь сотрудники при виде меня по нужникам прячутся. Где он обедал? Холера, такое упустить! Пожалуй, придется самому заскочить к теннисисту.

Тут фотограф сообразил — что-то не сходится.

— Погоди! — удержал он сорвавшегося было со стула комиссара. — Ты говорил — два мотива принимаешь во внимание: сад и бабы. Сад у теннисиста отпадает, а где баба? Зачем он вообще к тому теннисисту поехал? Только ради спорта?

И опять Вольницкий уставился на собеседника бараньим взором. В самом деле. Не было ли там какой бабы? Его сотрудник как-то упустил этот момент.

— Тогда я тем более должен поехать к нему, — решил он. — Но пока посмотри, вот у меня два списка, в одном природа, в другом любовь. Почти у всех есть алиби…

Фотографу хватило одного взгляда на длиннющие списки фамилий подозреваемых. Он скривился.

— Послушай, все эти твои бабы из женского монастыря? А где же мужики, которые при каждой бабе вьются? Не приехал ли поджидать жертву муж какой-нибудь из них или жених, чтобы нежеланному хахалю по морде съездить? Не обязательно дама или паненка собственноручно этим занялась. Ты проверил, кто там ошивается рядом с твоими бабами? Теперь второй список. Все эти твои садоводы-огородники — одинокие люди, пустынники или, как их, отшельники? И ни у одного нет энергичной жены? — Приглядевшись к спискам свидетелей и подозреваемых, фотограф совсем добил бедного следователя: — Я лично вижу тут групп пять или шесть. Ладно, пять.

— Спятил?

— А как же! Первая категория — разъяренный садовод-огородник. Вторая — брошенная покойным баба. Третья — муж, любовник, жених упомянутой бабы. Четвертая — ботанический воротила, негодяй из негодяев, у которого служил на посылках наш покойный мерзавец, он много знает, ну и воротила решает его пришить. Пятая — еще не опрошенные тобой свидетели. И правда, полвоеводства наберется.

Еле сдерживая себя, но все же скрежеща зубами, аж искры изо рта летели, комиссар принялся отчитываться:

— Любовники проверены, за исключением двух. И принимались во внимание лишь твердые алиби. Возможно, я иногда и выгляжу идиотом, но совсем уж ума не лишен. С женами отшельников та же ситуация, проверены все близкие этих отшельников, опять же на предмет алиби. И не так уж их много. А если кто еще был обижен нашим покойником, но следа в документах не оставил, — тут уж я ни при чем. Осталась мне какая-то Вивьен, никак ее не отыщу, она оставила след в бумагах покойного и ее очень рекомендовала Кася. Пока из обрывков документов я не могу понять, из-за чего она вцепилась в Кшевца: розочки и фиалки или постель. Звонил ей, дом не отвечает, сотовый отключен, дом новый, соседи еще не познакомились. Знаю лишь, что фамилия этой Вивьен Майхшицкая, и это все.

— Может, лежит мертвая в своем домике?

— Она жила не одна, три человека.

— Ладно, оставим ее. А двое других…

— Один — хахаль паненки Вандзи, и им она пренебрегала, и один пожилой, но крепкий дачник. Вот они, Хенрик Вензел и Антоний Майда, алиби их проверены. Но какие-то они неубедительные. Я про алиби.

Фотографу очень хотелось помочь начальнику и другу. Он видел, какая огромная работа им проделана, но как много еще осталось недоделок. И ведь постарались парни на совесть. Вот, спросил, чем же занимались в урочное время два человека с неубедительными алиби, и тут же получил ответ:

— Тот, что постарше, в эти часы пребывал на лечебной прогулке, предписанной доктором, а молодой с дружками общался, но никто не может этого ответственно подтвердить. Погоди, был еще и третий, уже из другой области, я о сомнительном алиби хочу тебе сказать, так он спал без задних ног, по крайней мере так его семейство уверяет, а он очень подходит на роль преступника, хотя свой участок успел восстановить после урона, нанесенного ему Кшевцем. Уже пять лет, как все растет отличнейшим образом.

— А тот отшельник, что прогуливался вечером…

— Жена подтвердила.

— А она сама где была?

Вольницкий порылся в бумагах.

— …Жена, жена… А. Вот. Пошла к сестре, вернулись вдвоем и смотрели передачи по телевизору. Муж отправился, значит, на свежий воздух, одной показалось — поехал на машине, но она не уверена.

— Я бы поднажал. И любовника проверил бы тщательнее.

— Согласен. Надо будет этим заняться. На машине… Поехал или нет, машины вообще не видать, она в гараже стоит.

Фотограф все время просматривал показания, очень небрежные в большинстве случаев. Вот из кучи самых ранних он выловил несколько штук.

— Погодите, опять мне чего-то не хватает. Ага, тот самый предмет.

— Какой предмет?

— Который потерялся. Я ведь был на осмотре места преступления и помню, как сестра покойного говорила о единственном предмете, который исчез из дома ее брата. Ничего не украли, а он исчез. Ну, помните? По ее словам, на полке стояла большая настольная зажигалка, и она исчезла. Из документов я не вижу, чтобы вы отдавали ее на экспертизу. Она еще в лаборатории?

Вольницкий смутился.

— Ни в какую лабораторию мы ее не посылали, она просто вылетела у меня из головы. Ты прав. Вот видишь, как важно для меня было поговорить с тобой, одному человеку не удержать всего в голове. Нужно время, чтобы под потолком все по порядку уложилось, у меня же этого времени нет. Ты правильно угадал, я торопился сам закончить расследование. А что это за вещь? Может, важная. Придется опять найти какого-нибудь сотрудника и поручить ему. Только вот свободных людей совсем нет.

— Хочешь, я тебе помогу? — предложил фотограф. — Могу поговорить с братом покойного, тоже фотографом, мы с ним вроде нашли общий язык. Хочешь?

— Спрашиваешь!

— Тогда поговорю. А со своей стороны очень советую заняться поисками этой Вивьен. Странное имя… Откуда она вообще взялась?

— Говорю же, Кася ее по бумагам вычислила. Точнее, из обрывков бумаг покойного.

— Единственная, которая у тебя потерялась напрочь. Может, там вся семейка — сплошные трупы, чего же ты ждешь?

— А что я, по-твоему, должен предпринять? Взломать дверь? Объявить в розыск? И под каким предлогом?

— Не знаю.

— Вот и я не знаю. Хотя считаю, что искать надо девушку и ее парня, ни в какие растительные мотивы я не верю… И еще. Ты, пожалуй, прав. Куда он отправился после тенниса? Прямо сегодня туда отправлюсь и нажму на людей, ведь невозможно, чтобы там никто ничего не знал или все вдруг онемели. И знаешь, если тебе еще что в голову придет, сразу звони мне. Немедленно!

— Хорошо, позвоню…

Телефон зазвонил в самом начале десятого утра. Я считала, что надо же иметь совесть: если считается неприличным звонить культурным людям после десяти вечера, то столь же неприличным было бы звонить и до десяти утра. Но трубку подняла. Просто из любопытства.

Божена Майхшидкая была так переполнена впечатлениями после вчерашнего разговора со мной, что не могла ждать. Естественно, я плохого слова ей не сказала и даже не подумала о ней плохо.

Наскоро, но вежливо поздоровавшись, она взахлеб принялась пересказывать услышанное вчера от знакомой:

— Такое я и представить не могла, да и совсем подзабыла, но моя знакомая пишет дневник, точнее, не дневник, а просто письма знакомым, но каждый день, и оставляет себе копию, так что получается дневник, хотя не всегда ставит дату, и приходится догадываться…

Это я вполне понимала, потому что никогда в своих письмах дат тоже не ставила.