Ознакомительная версия.
– Солька права: мы потом и кровью заработали эти деньги, мы делали все, что могли и не могли, это уже наше! И мы это никому отдавать не будем! Если нам никак от этого шантажиста не отвязаться, значит, уедем куда глаза глядят, а потом вернемся и будем жить по-королевски.
Это было для меня приговором.
– А как же Славка? – взмолилась Солька.
Это была моя последняя надежда.
– Его мы известим… потом, и он к нам переберется, – предложила Альжбетка, – это вопрос решаемый.
– Анька, а ты-то что молчишь? – спросила Солька.
– Да будет так, – сказала я.
Мы налили себе чаю, помолчали, Солька похрустела печеньем, а потом спросила:
– А вдруг он до нас доберется?
– Каким образом? Мы же будем грамотно заметать следы, – сказала я.
– Через твою маму.
Вот уж за кого я не беспокоилась, так это за свою маму.
Я набрала ее номер, протянула трубку Сольке и сказала:
– Спроси меня.
Моя мама ответила на звонок, и Солька сразу среагировала:
– Здравствуйте, а Аню можно?
– Какую Аню, здесь нет никакой Ани, вы по какому номеру звоните, Аню им подавай, ошибутся и не извинятся, вы, девушка, кто, вы по какому вопросу, я вот сейчас на телефонную станцию позвоню, и ваш номер вычислят, и тогда я вам такую Аню покажу…
Было плохо слышно, но, так как мы притихли, ни одно слово не пролетело мимо нас. Солька положила трубку.
– А она вообще знает, что тебя Аней зовут? – спросила она. – Ведь ты раньше с ней жила…
Я скривилась.
– Да-а, – растянула Солька, – я за твою маму спокойна.
– Надо же решать, – помедлив, сказала Альжбетка, – когда мы все это сотворим?
– Завтра, во второй половине дня, – сказала я, – тянуть тут нечего, мама вон уже картошку есть начала.
– Надо торопиться, – подскочила Солька, глаза ее горели.
– Не волнуйся, – успокоила я ее, – столько картошки мама все равно так сразу не слопает.
– А почему не с утра? – запаниковала Солька.
– Надо решить, куда поедем, продумать маршрут, купить билеты и так далее, и потом, если я просто уволюсь, то это вызовет подозрения. Мне нужно как бы уйти со скандалом: я поругаюсь и громко хлопну дверью, тогда наш великий шантажист не сразу поймет, что к чему.
Мне не хотелось ни с кем ругаться, мне не хотелось хлопать дверью, мне хотелось еще хотя бы один денек иметь в запасе, чтобы лишний раз увидеть Воронцова, услышать его голос, съязвить в ответ… Какая-то невыносимая грусть навалилась на меня.
– Не хочется ругаться, – пробормотала я, – вот первый раз в жизни не хочется ругаться.
– Да уйди ты просто так, – сказала Альжбетта.
– Если я просто встану и уйду, то меня начнут искать сразу же, а вот если я поругалась и на этой почве ушла, то это уже мое личное дело, где я и что я.
– Мне кажется, – сказала Солька, – у нас хороший план.
– Вы завтра сидите дома и изучаете села и города, куда мы можем поехать, потом Альжбетка смотается за билетами, а ты, Солька, пробежишься по магазинам и купишь все необходимое в дорогу. Деньги заберем перед отъездом.
– А что необходимо, откуда я знаю?
– Это мы обсудим позже, вся ночь впереди, – ответила я.
Солька оглядела свою квартирку.
– Неужели мы все это бросим?
«Мы бросаем куда больше, чем думаем…» – мелькнуло у меня в голове.
Я вновь пополняю ряды безработных, а Солька пополняет ряды пропавших без вести
Любовь Григорьевна опять что-то напевала в кабинете, это меня отвлекало и, честно сказать, раздражало. Пожалуй, меня сейчас раздражало все. Воронцов, проходя мимо меня, бросил:
– Ты сегодня плохо выглядишь.
Я промолчала.
Он так и замер спиной ко мне, лицом к своей двери.
– Что, ответа не будет? – поинтересовался он. – Где же твои клыки и яд на кончике раздвоенного языка?
– Я, Виктор Иванович, заболела, – глухо сказала я, – умираю…
– А что случилось? – он сел рядом с моим столом, видимо, надеясь, что сейчас я чем-нибудь его позабавлю.
Я молчала.
– Я обидел тебя? Ты почему со мной не разговариваешь?
– Любовь Григорьевна поет, – сказала я.
– Ну и что?
– А я вот не пою… – грустно сказала я.
Воронцов встал, внимательно посмотрел на меня и ответил:
– Ты тоже поешь, просто сейчас почему-то у тебя очень одинокая и грустная песня.
Не уходи, скажи мне еще что-нибудь, что-нибудь глупое… не уходи же…
Вечером я уеду далеко и надолго, ты никогда меня больше не увидишь, возможно, ты даже не будешь скучать…
– Я не знаю, о чем ты думаешь, – сказал Воронцов, направляясь к себе, – но это неправильные мысли, гони их прочь. И еще… Если ты когда-нибудь будешь на развилке дорог, всегда знай, что есть еще один путь – прямо, по зеленой траве…
– Почему вы мне это говорите?
– Потому что ты из тех людей, которые не могут идти по дорогам, ты рано или поздно свернешь, а если ты будешь сопротивляться судьбе, она сама свернет, и ты никуда не денешься…
– Почему вы мне все это говорите? – опять спросила я.
– Потому что я в первый раз вижу тебя грустной, – сказав это, он закрыл за собой дверь, а я осталась наедине со своими мыслями и с его словами.
Вчера мы выбрали путь, и мы пойдем по нему – это наша судьба.
Альжбетка звонила мне на мобильный несколько раз, предлагала разные варианты предстоящего маршрута. В конце концов мы остановились на Саратовской области. Город Петровск: там мы решили снять жилье и пожить какое-то время. Добираться будем сначала поездом, потом автостопом, а потом вроде бы опять поездом. Альжбеткину машину было решено оставить здесь, в гараже: мы полностью обрубаем корни.
Я не могла ничего делать, изо всех сил я пыталась сосредоточиться на бумагах, но все мысли были только о том, что взять в дорогу, все ли купит Солька, когда же мы вернемся и что нас ждет в этом самом Петровске?..
Ближе к обеду я стала выбирать жертву. Мне было необходимо с кем-то поругаться, устроить публичный скандал и, хлопнув дверью, уйти. Это оказалось не такой уж простой задачей.
Зашел Носиков и вернул мне три приказа, на которых я поставила не те штампики. Я уже набрала в легкие воздуха, но не смогла сказать ему ни одной гадости. Носиков ушел, так и не узнав, что мог стать причиной моего «увольнения».
Виктория Сергеевна целый час бубнила мне что-то про нравы на нашем предприятии – я сдержалась.
Вбежала Люська и хитро подмигнула, напоминая мне о том, что в свое время явилась свидетельницей пикантной сцены между мной и Воронцовым, и даже это я могла простить.
– Ты сегодня во сколько домой пойдешь? – спросила Люська.
– Как всегда, – бросила я.
– Тебе принесут кассеты, я их по Интернету заказала, ты мне позвони.
– А почему они принесут их мне, а не в твой захудалый юридический отдел? – начала я заводиться.
– Я подумала, что так лучше…
– Чем и кому лучше? – настаивала я.
Люська не знала, чем и кому, наверное, она просто так договорилась, не особо задумываясь.
– Ты что, думаешь, что мне здесь нечем заняться? – шипя, спросила я.
– Ой, извини, конечно, но раз уж так получилось, будь другом…
Я уже не слушала, что дальше говорила Люська: я поняла, что и тут у меня ничего не получится…
– Хорошо, – сказала я, – ступай, красна девица.
Люська радостно подпрыгнула и вылетела из приемной.
И тут появился он.
Кактус нервно задрожал и слегка пригнулся к земле.
Компьютер дал сбой и завис.
Небо потемнело, и мне даже показалось, что за моей спиной ударил гром… ЭТО Я ВСКИПАЛА И ПРЕВРАЩАЛАСЬ В ВОЛНУ, В ЦУНАМИ, СМЕТАЮЩЕЕ ВСЕ НА СВОЕМ ПУТИ!
– Воронцов у себя? – спросил Борис Александрович.
– Вас что, здороваться не учили?
– Привет, – ухмыльнулся волшебный начальник отдела планирования, – ты спроси, занят он там или нет?
– А почему вы мне тыкаете? – поднимаясь из-за стола, спросила я. – Кажется, пятки я вам не щекотала и ложе с вами не делила!
Услышав про пятки, Семенов побагровел.
– Ты что себе позволяешь, соплюшка! – вскричал он, швыряя в меня свои бумаги.
Я метнула в него степлер, промахнулась, и он вылетел в коридор.
– Ты думаешь, переспала с начальником, так теперь можешь здесь командовать?! – еще громче закричал Семенов.
– Как смеете вы, жалкий, крашенный под мумию червяк, говорить мне подобное! – подходя ближе к противнику, воскликнула я.
– Все знают, чем ты здесь занимаешься!
Ознакомительная версия.
