Ознакомительная версия.
– Там Коля живет, шофер, зашибает крепко.
– Больше, чем ты?
– Я и не потребляю вовсе, так, для веселья чуток приму, а Коля по-черному гудит, – объяснил Семеныч, – его жена, Аленка, говорит, что он вот уж неделю каждое утро, когда на своем грузовике из двора выезжает, вот тут, на пригорке, ведьму встречает. Она на ракете верхом летит. Коля теперь боится за руль садиться, вдруг его колдунья приметит. Только, похоже, она за ним охотится, он уж в разное время за баранку лез, и все равно, стоит ему на дороге показаться, стерва эта тут как тут! Мне-то все равно, на чем кто летает, а Коля боится! Ну лады, пойду, завтра опять вас навещу, самогоночки нальете?
Я молча уставилась на Семеныча. Ну, если неизвестный шофер зашибает столько, что Семеныч считает себя на его фоне непьющим, тогда удивительно, что мужик лишь сейчас начал видеть колдунью, летающую по Пырловке на ракете. Лично мне кажется, что он давным-давно уже должен дрессировать розовых мышей, зеленых чертей и голубых свиней.
– Вилка, – крикнула Томочка, высовываясь из разбитого окна, – представляешь, печь-то просто огненная. Сейчас оладушки поджарю!
– Не хочу, – взвизгнул Никитос, – не хочу оладушек!
– Послушай, – стараясь не вскипеть, сказала я малышу, – ты два дня требовал блинов. Мы с Томой чуть не спалили хату, походя отравили Семеныча, перепугали Альфреда, взбаламутили Лену… Уж не стану тебе описывать эпопею с колкой дров. И теперь, когда наконец ценою нечеловеческих усилий мы растопили печь, ты…
– Не хочу оладьи!
– Нет уж, теперь придется их съесть!
– А-а-а, – зарыдал Никитос и унесся в кусты.
– Что на этот раз? – опять выглянула из избы Тамара. – Эй, Никитцын, иди оладушки есть.
– Он их не хочет, – мрачно сказала я.
– Да? – удивилась Тома. – Ну, бывает! Эй, Никитосина, отвечай, ужинать идешь?
– Неть, – донеслось из кустов.
– Почему?
– Не хочу оладьи.
– Ладно, – смилостивилась Томочка, – говори, что приготовить.
– «Наполеон».
– Торт?!
– Да.
Услыхав это, я пошла в избу, пускай разбираются без меня.
– Вилка, – заверещала Ленка, – включи первый канал, там такой фильм прикольный!
– Издеваешься, да?
– Почему?
– Электричества нет.
– Как это? У всех горит, его на секунду выключили.
– Но у нас темно!
– А… Понятно! Ваша печка пробки вышибла, это ерунда! Сейчас покажу, где щиток.
Спустя пару мгновений ярко вспыхнул свет, на кухне стало как днем. Разбитый абажур в форме тарелки валялся на полу, с потолка свисал шнур с голой лампочкой.
Я оглядела феерический кавардак: горы битой посуды, кучи черной грязи, остатки пакетов с крупами – и решила прояснить ситуацию до конца:
– Значит, просто вылетели пробки?
– Угу, – кивнула Лена.
– И можно было не топить печь?
– Ага.
– Нужно просто нажать на кнопочку, и плитка бы заработала?
– Точно.
– И давно ты поняла, в чем дело?
– Так пошла к себе, – словоохотливо объясняла Лена, – и думаю: дай пробки проверю. В Пырловке всегда так: если один сосед что-то не то включит, у другого тоже беда. Ну и вижу, точно, вылетели. Нажала и села телик смотреть.
– Почему же нам не сказала? – процедила я.
– Так чего бегать? Думала, сами догадаетесь, – захлопала глазами Лена, – экие вы тупые, беспомощные, ну просто цыплята новорожденные, от первого ветерка падаете.
В отдел кадров Дома писателей я принеслась к девяти утра и была остановлена охранником.
– Вы к кому?
– В Союз.
– Там никого нет.
– А во сколько же они на работу приходят?
– К одиннадцати подтянутся, – зевнул секьюрити.
Я пригорюнилась. С какой стати спешила, вставала ни свет ни заря, могла еще поспать! Но делать нечего! Пришлось ждать.
Около часу дня я возмутилась:
– Ну и где служащие?
– С меня какой спрос? – удивился охранник. – Ты ступай вокруг дома, войди в заднюю дверь и топай на второй этаж, авось там кто-нибудь есть.
В длинный темный коридор выходило множество дверей. Я толкнула одну, вторую, третью… Заперто. Очевидно, все писатели творили дома, а служащие Союза литераторов мирно занимались своими делишками.
Уже ни на что не надеясь, я пнула очередную лакированную дверь и внезапно увидела крохотную комнатенку, заваленную папками. За столом сидела девушка лет двадцати.
– Вы ко мне? – удивилась она.
– Нет, в отдел кадров, – ответила я.
То, что мне сообщила девушка, повергло меня в полное уныние. Оказалось, что заведующая уехала в отпуск, одна из сотрудниц заболела, вторая взяла отгулы за свой счет, мне к папкам не подобраться.
– Ну беда! – воскликнула в сердцах я.
– А вы откуда? – поинтересовалась девушка.
– Из газеты, – на автопилоте соврала я, – велели материал сделать про писателя Леонида Фомина. Съездила к фантасту, а он в маразме, ничего не помнит, я хотела в его документах порыться.
– Я на журфаке учусь, – оживилась девушка, – ладно, помогу вам, как коллега коллеге. Ступайте сейчас налево, до конца, там дверь найдете.
– И кто там сидит?
– Циля Яковлевна, она про всех всю подноготную знает, в особенности про старперов, только спросите, такое выложит Циля всю жизнь в Союзе работает, ее многие боятся, заискивают, лебезят, да и кому охота нарваться на неприятности. А уж как ее жены писателей ненавидят, – девушка захихикала, – мрак. Есть такой литератор, Крюков-Озерский, слышали?
– Нет.
– Ну не важно, он из тех, из старых, из советских.
Супруга его, Мария Семеновна, один раз Цилю задела, сказала громко при всех в буфете: «Некоторые дамы нацепят на себя брюлики размером с колесо, а замуж-то, как ни старались, выйти не смогли!»
Циля отреагировала мгновенно, отставив чашечку с кофе в сторону, она воскликнула:
«Твоя правда, Машенька, в загс я не ходила, мне не повезло так, как некоторым. Были б… и, которые обслуживали посетителей в гостиницах, так наш Крюков-Озерский, человек наивный, не разобравшись, что к чему, одной из них руку предложил. Давно, правда, дело было, еще до войны. Но не надо думать, что все свидетели умерли. Я-то хоть и в девятьсот семнадцатом родилась, памятью не обижена, в маразм не впала!..»
– Спасибо, – обрадовалась я и полетела искать Цилю Яковлевну.
Будущая журналистка меня не обманула. В конце коридорчика нашлась крохотная дверца. Я деликатно постучала.
– Да, да, – донеслось из-за нее хрипловатое меццо, – прошу.
Я вошла в комнату.
– Вы ко мне? – спросила сухощавая дама, стоявшая возле шкафа.
Циля Яковлевна выглядела потрясающе: черные вьющиеся волосы были уложены умелым парикмахером. Лицо дамы покрывал ровный слой косметики, на щеках ее играл персиковый румянец, губы пламенели, в ушах висели тяжелые бирюзовые серьги, ожерелье из таких же камней украшало блузку, пальцы, изуродованные артритом, были унизаны кольцами.
– Вы кто? – нетерпеливо спросила Циля Яковлевна.
– Разрешите представиться, Виола Тараканова.
– Очень приятно, садитесь, – царственным жестом хозяйка кабинета указала на деревянный стул.
Я умостилась на жестком сиденье – Что за дело привело вас ко мне? – поинтересовалась Циля Яковлевна, вытаскивая из кармана пачку сигарет.
– Я представляю издательство «Марко».
– Прекрасно.
– Мы сейчас запускаем серию «Забытые кумиры прежних лет».
– – Великолепно.
– Будем издавать книги советских писателей. Были ведь среди них те, кто и сейчас может обрести поклонников.
– Безусловно, – кивнула дама.
– Но существует одна проблема: авторское право.
– Да, да, понимаю.
– Мы на данном этапе договорились со всеми родственниками, но вот никак не можем найти жену Леонида Фомина.
– Лени?
– Вы его знали?
Циля Яковлевна засмеялась.
– Деточка, глупее вопроса в своей жизни не слышала. Леня Фомин ухаживал за мной, осыпал цветами, подарками. В то время он выпустил лишь одну книгу, но его рано приняли в Союз писателей, словом, перед Фоминым открывалась великолепная карьера, однако я его отвергла.
– Почему?
– Леня пил, а алкоголики меня не привлекали.
Кстати, Фомин понял меня правильно, быстро женился на другой, мы остались добрыми знакомыми.
Но дальнейшие события показали, насколько я была права, когда не захотела связываться с ним. Это дикая история! Меня бы стопроцентно выгнали из Союза, а Соня! Ну и стерва! Господи, жизнь Лени – это настоящий роман! Хотите расскажу?
– Послушаю с огромным удовольствием! – воскликнула я.
Циля Яковлевна закурила новую сигарету и начала рассказ.
Когда молодой, подающий надежды фантаст Леонид Фомин стал ухаживать за Цилей Яковлевной, та решительно отвергла его.
Было в Леониде что-то ненадежное, и еще он любил выпить. Нет, алкоголиком тогда Фомин не был, но пару бокалов коньяка вливал в себя с большой охотой, а Цилечка с детства не выносила запаха спиртного.
Ознакомительная версия.
