Ознакомительная версия.
– Что ты! – испугалась Лариска. – Так опозориться в его глазах! За кого он меня примет? Как увидит это пугало, скажет – и она с ним встречалась?
– Как же вы с ним видитесь?
– Редко. И всегда стараемся уехать подальше от дома – это я прошу, чтобы с Игорем не столкнуться. А когда возвращаемся, прошу машину за квартал остановить, будто бы у меня дядя строгий и запрещает с мужчинами на машинах ездить.
– Бред какой-то! – воскликнула я.
– Бред, конечно, – уныло подтвердила Лариска. – А куда денешься?
«Нет, – подумала я. – Так она и осталась обычной деревенской простушкой. Кто же так решает проблемы? Все ее хитрости белыми нитками шиты. И как она думает, сколько это будет продолжаться?»
– Ну сколько же это будет продолжаться? – недовольно спросила Лариска.
– Пока ты сама не захочешь изменить свою жизнь, – спокойно ответила я.
– Да я не об этом, – отмахнулась Лариска. – Я спрашиваю, сколько еще нам Дрюню ждать?
Тут уже и я забеспокоилась. Не за Дрюню, конечно. С ним-то что может случиться?
А беспокоилась я о бутылке коньяку, которая, доверенная Дрюне, вполне могла уйти в сторону. Где, например, гарантия, что Дрюня, получив бутылку, не встретил по дороге своего «самого лучшего друга, которого не видел тысячу лет» – а друзей таких у него предостаточно, им любой алкоголик может стать в три секунды – не решил сменить компанию и не распить бутылочку в другом месте?
И в этот момент мы услышали доносящиеся со двора шум, крики и вой сирен. Как по команде мы кинулись к окну. Картина, представшая нашим глазам, была впечатляющей.
Из подъезда Ларискиного дома выводили Дрюню, закованного в наручники. Весь двор был забит милицейскими машинами и машинами скорой помощи.
Бабки, позабыв про «Санта-Барбару» и все сериалы на свете, высыпали на улицу.
Дрюня шел, растерянно крутя головой. Никакой бутылки у него в руках не было.
Бабки с ужасом смотрели на него, а я, несмотря на близорукость, заметила на рукаве Дрюниной рубашки кровь.
Бабкам было на что посмотреть. Никогда особенно не питавшие к Дрюне нежных чувств теперь они просто отрывались. Баба Клава, переодевшаяся в другое платье, была просто в экстазе.
– Я же говорила тебе, паразиту, что добром твои дела не кончатся! – визгливо прокричала она, поднимая вверх указательный палец. – Бог-то он все видит! Будешь знать, как над старухами издеваться, ирод проклятый.
– Вот, вот, – поджимая губы, говорила маленькая, сухонькая старушка. – Водочка – она еще никого до добра не доводила! Посиди теперь в тюрьме, голубчик, может, одумаешься!
Господи, да что же это такое творится? Неужели теперь человека сажают в тюрьму за то, что он немного выпил? Что это за абсурд?
В голове моей завертелась карусель с лошадками, и я беспомощно уставилась на Лариску. Ее взгляд ничем не отличался от моего.
В этот момент Дрюня поднял голову к моему окну и как-то отчаянно крикнул:
– Леля!
– Дрюня! – взвизгнули мы одновременно с Лоркой и кинулись к двери, с трудом попадая в шлепанцы, вылетая на лестницу и грохоча вниз, забыв о существовании лифта.
Когда мы, раскрасневшиеся, растрепанные, появились во дворе, Дрюню уже запихивали в УАЗик.
– Что случилось? – на бегу спросила я неизвестно у кого.
– Вот так вот, – презрительно глядя на меня, сказала баба Клава. – Нашла с кем дружбу водить! Скажи спасибо, что он тебя по пьянке не прирезал! Господи, Господи, что делается! Вот получишь теперь от сестры-то! Она-то у тебя не такая непутевая. И эта туда же, – неодобрительно посмотрела она на Лариску. – Молодая, а туда же! Нашла себе компанию. С убийцей связались!
При последних словах меня словно током прошило, а Лариска побелела сильнее школьного мела.
В этот момент распахнулась дверь подъезда, и врачи вынесли носилки. На них лежало тело, накрытое простыней. Сквозь простыню просочилась кровь.
– Да вы объясните в конце концов, что произошло! – отмахиваясь от бабы Клавы и вцепившись в одного из милиционеров, лениво влезавшего в УАЗик, завопила я. – Что случилось?
– Дядя! – вдруг взвизгнула Лариска, кидаясь к носилкам.
– Куда, девушка? – перегородил ей дорогу врач.
– Пустите, пустите меня, это мой дядя! – в отчаянии рвалась к носилкам Лариска.
– Ему уже ничем не поможешь, девушка, – покачал головой врач.
– Куда его… Куда его теперь?
– Ясное дело куда, в морг! – пожал плечами врач и крикнул:
– Заноси!
Носилки погрузили в санитарную машину.
– А вы сами ему кто будете? – обратился к Лариске один из милиционеров.
– Племянница она его! – тут же сунулась баба Клава, которую никто не спрашивал. – Подружка этого, убил который! – она кивнула в сторону машины, куда поместили Дрюню.
Лариска с побелевшими губами машинально повернулась туда же.
– Лора, это не я! – в отчаянье прокричал Дрюня, за что сразу же получил дубинкой.
Я ахнула и кинулась к машине.
– А вы куда? – встрял передо мной милиционер. – Эта девушка племянница убитого, она поедет с нами, чтобы ответить на несколько вопросов. А вы куда?
– Но я же… Я же знаю, что Дрюня не виноват… – пролепетала я. – Мы же были вместе…
– Ах вот как! – обрадованно заявил тот, поняв мою фразу по-своему. – тогда прошу вас, пройдемте.
Нас с Лариской посадили рядом на боковом сиденьи. Мы сидели и не смотрели друг на друга. О чем думала Лариска, я не знаю, а мои мысли крутились вокруг убийства Николая Валентиновича Дружникова и причастия к этому Дрюни.
Да нет, это абсолютно ясно, что Дрюня не мог его убить! Какой из Дрюни убийца? Да и зачем? Не из-за того же, что покойный отказался выдать Дрюне бутылку? Ведь это же просто абсурд!
Да, но как я буду объяснять это в милиции? Какие аргументы приведу? Что я знаю Дрюню с детства, что он, конечно, шалопай редкостный, но что он и мухи не обидит? Так меня и послушали.
И чего я напросилась в свидетели? Черт дернул за язык сказать, что мы были вместе… Сейчас сидела бы спокойно дома, все обдумала, была бы вообще не при делах, потом меня бы вызвали, задали бы пару вопросиков, я бы все честно рассказала, и меня бы отпустили, а тут… Что, охота быть свидетельницей?
А если…
В душе моей поднялся противный липкий холодок. Что, если меня примут не за свидетельницу, а за сообщницу? Мало ли что им там, ментам, в голову может взбрести!
И главное, сама хорошо! Нашла, что ляпнуть! Дура, эх и дура! Нет, Полина определенно права в одном – я безнадежная дура и меня исправит только могила. Куда я, видимо, и попаду за соучастие в преступлении, которого не совершала…
Я уже представила себя в камере смертников, уже представила леденящий ужас, сковывающий все члены в ожидании смертной казни, представила, как…
Стоп!
Чего я несу? Какая смертная казнь? Во-первых, у нас в стране на нее мораторий, и это даже каждому ребенку известно. Во-вторых, с чего бы это меня должны посадить? Я ничего не сделала!
Так что хватит о глупостях думать – и так уже наделала их столько, что не расхлебаешь. И в могилу я попаду только в одном случае – если меня собственноручно убьет Полина, как и обещала баба Клава.
Полина…
Ведь вот о ком я должна была вспомнить в первую очередь! Ведь сколько бы ни ругала, ни мучила меня сестра, а ведь ни разу еще не оставляла в беде! И именно к ней мне нужно кидаться за помощью. Только вот как теперь до нее добраться? Была бы я дома, достаточно было бы просто позвонить, а тут… Идиотка, все пути сама себе отрезала к спасению!
В связи с воспоминанием о сестре в голове моей возник образ еще одного милого и прекрасного человека, которого я в данный момент просто обожала – майора Георгия Овсянникова, или просто Жоры, бывшего Полининого мужа.
Может быть, до него добраться мне будет легче, чем до сестры? Вот когда меня привезут на месте, я сразу же и заявлю, что это мой ближайший родственник, и будьте любезны, вызовите его немедленно. Ради собственного спасения можно немного и душой покривить – это я насчет ближайшего родственника.
Эти более-менее конструктивные мысли, вытеснившие бред насчет камеры смертников, слегка успокоили меня, и я уже не тряслась так сильно, сидя рядом с Лариской.
Когда нас привезли в отделение, то сразу разлучили. Я не знаю, к кому отправили Лариску, но мне достался какой-то противный, очень лощеный следователь, довольно молодой, который только и делал, что поправлял свою шевелюру, которая и так была у него прилизана волосок к волоску.
Он представился капитаном Валерьяновым Олегом Николаевичем и с первых же секунд общения вызвал у меня отвращение.
– Ну-с, – с противной ухмылочкой начал он, и почему-то именно это его «ну-с» взбесило меня больше всего. – Так вы утверждали, что были вместе с Мурашовым Андреем Геннадьевичем в момент совершения преступления?
Ознакомительная версия.
